Развороченная могила - Джоан Роулинг

— Знаешь ли ты, что Уилл подписал заявление о прекращении контактов со своей семьей?

— Нет, — сказала Робин.

— Некоторые члены церкви, как Уилл, добровольно подписывают заявление о том, что они больше не желают получать письма от бывших объектов плоти. Шаг пятый: отречение. В таких случаях церковь бережно хранит переписку, которая может быть просмотрена в любое время, если член церкви захочет с ней ознакомиться. Уилл никогда не обращался с такой просьбой, поэтому его письма хранятся в надежном месте.

— Я этого не знала, — сказала Робин.

— Почему же он вдруг захотел написать матери после почти четырех лет отсутствия связи?

— Я не знаю, — сказала Робин.

Она дрожала, прекрасно осознавая прозрачность мокрого халата. Возможно ли, что Уилл держал в тайне большую часть их разговора? Конечно, у него были причины умолчать о том, что Робин владеет фонариком, поскольку он мог понести наказание за то, что не рассказал об этом раньше. Возможно, он также упустил упоминание о том, что она проверяла его веру?

— Ты уверена, что не сказала Уиллу в комнате уединения ничего такого, что заставило бы его тревожиться о женщине, которую он называл матерью?

— Зачем мне говорить о его матери? — в отчаянии спросила Робин. — Я сказала ему, что не думаю, что письмо от сестры было передано сразу же, как только пришло. Мне очень жаль, — сказала Робин, позволяя себе снова расплакаться, — я не знала о заявлениях о прекращении контактов. Это объясняет, почему в шкафу Мазу было так много писем. Мне очень жаль, правда.

— Эта травма на твоем лице, — сказал Уэйс. — Как все было на самом деле?

— Уилл толкнул меня, — сказала Робин. — И я упала.

— Это звучит так, как будто Уилл был зол. Почему он должен был сердиться на тебя?

— Ему не понравилось, что я говорила о письмах, — сказала Робин. — Казалось, он принял это очень близко к сердцу.

Наступило короткое молчание, во время которого глаза Джонатана встретились с глазами Мазу. Робин не решалась взглянуть на него. Ей показалось, что она прочла свою дальнейшую судьбу в укоризненных глазах Мазу.

Джонатан снова повернулся к Робин.

— Упоминала ли ты когда-либо о смерти членов семьи?

— Не о смерти, — солгала Робин. — Я могла бы сказать: “А что, если с кем-то из них что-то случится?”

— Значит, ты продолжаешь рассматривать отношения в материалистических терминах? — спросил Уэйс.

— Я стараюсь не делать этого, — сказала Робин, — но это трудно.

— Действительно ли Эмили заработала все деньги, которые были в ее коробке для сбора денег в конце вашей поездки в Норвич? — спросил Уэйс.

— Нет, — сказала Робин после паузы в несколько секунд. — Я дала ей немного из ларька.

— Почему?

— Мне было жаль ее, потому что она мало чего добилась сама. Она была не очень здорова, — с отчаянием сказала Робин.

— Значит, ты солгала Тайо? Ты исказила то, что произошло на самом деле?

— Я не… Наверное, да, — безнадежно сказала Робин.

— Как мы можем верить всему, что ты говоришь, если теперь мы знаем, что ты готова лгать директорам церкви?

— Мне очень жаль, — сказала Робин, снова позволяя себе заплакать. — Я не видела в этом ничего плохого, я помогала ей… Мне жаль…

— Маленькие злодеяния накапливаются, Ровена, — сказал Уэйс. — Ты можешь сказать себе: “Какая разница, маленькая ложь здесь, маленькая ложь там?” Но чистый духом знает, что не может быть никакой лжи, ни большой, ни маленькой. Распространять ложь — значит потворствовать злу.

— Мне очень жаль, — снова сказала Робин.

Уэйс на мгновение задумался, затем сказал:

— Бекка, заполни форму ПА и принеси ее мне обратно, с бланком.

— Да, папа Джей, — сказала Бекка и вышла из комнаты. Когда дверь закрылась, Джонатан наклонился вперед и тихо сказал:

— Ты хочешь покинуть нас, Ровена? Если да, то ты совершенно свободна.

Робин смотрела в эти непрозрачные темно-синие глаза и вспоминала историю Кевина Пирбрайта и Нив Доэрти, Шейлы Кеннетт и Флоры Брюстер. Все они учили ее, что если бы существовал безопасный и легкий путь с фермы Чепменов, то для их освобождения не понадобились бы тяжелая утрата, психический коллапс или ночные побеги через колючую проволоку. Она больше не верила, что Уэйсы не остановятся перед убийством, чтобы защитить себя или свою доходную вотчину. Предложение Уэйса было сделано на камеру, чтобы доказать, что Робин предоставили свободный выбор, который на самом деле вовсе не был выбором.

— Нет, — сказала Робин. — Я хочу остаться. Я хочу учиться, я хочу быть лучше.

— Это означает покаяние, — сказал Уэйс. — Ты это понимаешь?

— Да, — сказала Робин, — я понимаю.

— И согласна ли ты с тем, что любое наказание должно быть соразмерно твоему собственному поведению?

Она кивнула.

— Скажи, — сказал Уэйс.

— Да, — сказала Робин. — Я согласна.

Дверь позади Уэйса открылась. Бекка вернулась, держа в руках два листа бумаги и ручку. В руках у нее также были бритва и баллончик с пеной для бритья.

— Я хочу, чтобы ты прочитала то, что написала для тебя Бекка, — сказал Уэйс, когда Бекка положила перед Робин на стол два бланка и ручку, — и, если ты согласна, перепиши слова на чистый бланк, а затем подпиши его.

Робин прочитала написанное аккуратным округлым почерком Бекки.

Я была двуличной.

Я говорила неправду.

Я манипулировала своим товарищем по церкви и подорвала его доверие к церкви.

Я манипулировала и побуждала ко лжи своего товарища по церкви.

Я действовала и говорила в прямом противоречии с церковным учением о доброте и общении.

Своими мыслями, словами и делами я разрушила узы доверия между собой и церковью.

Я принимаю соразмерное наказание в качестве искупления за свое поведение.

Робин взяла ручку, и четверо ее обвинителей наблюдали, как она переписывает слова, а затем подписывается как Ровена Эллис.

— Бекка собирается побрить тебя налысо, — сказал Уэйс, — в качестве знака…

Тайо сделал легкое движение. Отец на мгновение поднял на него глаза, затем улыбнулся.

Хорошо, мы откажемся от бритья. Тайо, сходи с Беккой и принеси коробку.

Пара вышла из комнаты, оставив Уэйса и Мазу молча наблюдать за Робин. Робин услышала шаркающие шаги, затем дверь снова открылась, и Тайо с Беккой внесли тяжелый деревянный ящик размером с большой дорожный чемодан, с прямоугольным отверстием размером с конверт на одном конце и откидывающейся крышкой, запирающейся на ключ.

— Я ухожу от тебя, Артемида, — сказал Уэйс, поднимаясь на ноги, и глаза его снова стали влажными. — Даже если грех был велик, я ненавижу необходимость наказания. Я бы хотел, — он прижал руку к сердцу, — чтобы в этом не было необходимости. Будь здорова, Ровена, я увижу