Знаменитые Стрельцы - Федор Раззаков

Большинство членов худсовета, обсуждая кандидатов на роль Ильи, высказались за кандидатуру Трещалова. Однако говорили они это без особого энтузиазма, поскольку видели, что даже этот актер с ролью не справляется. Просто из двух зол они выбирали меньшее. Например, режиссер Александр Алов заявил: «Бесспорно, Трещалов красивый парень, но если он будет играть, то он будет тянуть всю картину. Он лишен юмора. Надо поискать актера, равного Румянцевой. Если этого не будет, картина станет скучной и тяжелой. Может быть, попробовать Сергея Гурзо, он давно не снимается…»

Последнюю реплику никто из присутствующих всерьез не воспринял. Все знали, что Гурзо сильно пьет и давно потерял ту форму, которую имел десять лет назад, снимаясь в «Смелых людях» и «Заставе в горах». И на его фоне даже лишенный юмора Трещалов смотрелся бы как суперзвезда. Поэтому кандидатура Трещалова была одобрена, но право последнего слова все равно оставалось за главком. А там прислушались к мнению Гуревича и заставили Чулюкина искать другого кандидата на роль. И, как мы теперь знаем, правильно сделали. Будь иначе, мы бы имели совсем другое кино.

Близились уже сроки начала съемок, а исполнителя главной роли все не было. Тогда Чулюкин вновь пошел на поклон к Николаю Рыбникову: мол, выручай. И тот, слегка поразмыслив, согласился. Так он стал партнером своей астрологической «родне» – женщине-Лошади в лице Надежды Румянцевой (9 сентября 1930 года, Дева-Лошадь), которая еще на момент запуска в производство сценария была утверждена на роль поварихи Тоси Кислицыной. Таким образом в фильме мы видим любовь двух Лошадей друг к другу. Астрология на подобные взаимоотношения смотрит скептически. Как вещает гороскоп: «Потенциально союз двух Лошадей может быть удачным, однако, вероятней всего, непродолжительным. Не знающие покоя представители этого знака могут иметь между собой много общего. Именно по этой причине им будет трудно ужиться вместе».

Главным антиподом Ковригина в фильме был бригадир конкурирующей с ковригинской бригадой лесорубов Филя Егоров. На эту роль был утвержден Станислав Хитров (22 июля 1936 года, Лев-Крыса), что точно соответствовало астрологическим рекомендациям: Лошадь и Крыса не понимают друг друга, что мы и видим в фильме.

Снимать фильм начали в начале января 1961 года с павильонных эпизодов: Тося приходит в общежитие; комната бригады Ильи Ковригина; танцы в клубе и др. Затем перебрались на Ленинские горы, где недалеко от МГУ, в овраге, руками декораторов был воздвигнут фанерный «Леспромхоз», обсаженный деревьями (около 300 штук). Говорят, местная ребятня, которая до этого с утра до вечера коротала время в этом овраге, была сильно недовольна нашествием киношников. Но потом смирилась. И даже прислала им письмо следующего содержания: «Уважаемые товарищи киносъемщики! Ладно уж, пользуйтесь нашим оврагом, для кино не жалко. Только делайте хороший фильм, чтобы всем понравился и нам тоже».

7 февраля первую партию отснятого материала смотрел худсовет 3-го объединения, где снималась картина. Увиденное им мало понравилось. Особенно всех озаботил Рыбников, который выглядел на экране толстым увальнем. В заключении по этому поводу было написано следующее: «Актер Николай Рыбников выглядит на экране недопустимо полным, тяжелым и далеко не молодым, как это требуется по роли. Для продолжения работы с этим актером необходимо, чтобы он несколько похудел.

В сцене, где Тоську несколько раз выталкивают из комнаты в коридор, допущен некоторый перебор…»

Герой нашего рассказа внял требованию худсовета и немедленно сел на диету. Но хотя он и похудел на несколько килограммов, однако этих изменений на экране не особенно заметно. Как говорится, «каким он был, таким остался». Что, впрочем, совершенно не портит картину.

Но, видимо, сам Чулюкин считал иначе. Когда 21 февраля худсовет снова собрался обсудить очередную партию отснятого материала, Михаил Ромм сообщил присутствующим, что Чулюкин не верит в сценарий ни в идейном, ни в художественном отношении. Это была сущая правда. Режиссер фильма хотел заострить сценарий, внести в него элементы производственного конфликта (соревнование двух бригад), но сценарист наотрез отказывался это делать. В итоге Чулюкин считал свой труд никчемным: ему казалось, что снимается заурядная пустышка. Он и главного героя Илью называл соответственно – «никакой».

25 февраля павильонные съемки были завершены (отсняли 659 полезных метров пленки). Теперь группе предстояло выехать в экспедицию для съемок натурных эпизодов, но случилось непредвиденное. Аккурат в день завершения съемок в больницу слег Николай Рыбников. А 11 марта заболела и Надежда Румянцева. В итоге натура сорвалась. Но, как говорится, нет худа без добра. Чулюкин использовал этот непредвиденный простой для переработки режиссерского сценария. Он не стал углубляться в дебри производственного конфликта, а вместо этого дописал несколько новых сцен, причем не только смешных (в частности, появился эпизод, где Надя уходит от Ксан Ксаныча).

Съемки фильма возобновились 11 мая в павильонах «Мосфильма». Снимали эпизоды в женском общежитии и столовой. Поскольку по сюжету дело происходило зимой, то в качестве «морозного воздуха», врывавшегося с улицы в помещение, использовали специальный белый газ. Он был настолько вонюч, что у всех, кто находился на съемочной площадке, аж дыхание перехватывало. В конце концов, когда терпеть его стало невмоготу, было дано задание изготовить другой газ. Спустя пару недель задание было выполнено.

Съемки фильма были в самом разгаре, когда в Советский Союз с официальным визитом прибыл президент Индонезии Сукарно (визит проходил 5—12 июня 1961 года). И захотел пообщаться с советскими актерами. А поскольку он у себя на родине строил коммунизм наподобие советского, отказать ему не могли. Из Кремля позвонили на «Мосфильм», и там, недолго думая, отрядили к Сукарно актрис из «Девчат». Вот как об этом вспоминает С. Дружинина:

«Вдруг в павильон вбегает секретарь директора – взмыленный, с выпученными глазами – и говорит, что нас хочет видеть Сукарно. И вот нас прямо со съемки, практически не дав переодеться (а мы в валенках, в тулупах были), запихнули в автобус и привезли в ресторан «Арагви». Там рассадили между военными. А мы – растрепанные, со съемки, в каких-то байковых халатиках, в туфлях с каблуками, напоминающими копыта. И, несмотря на это, среди всех присутствующих женщин Сукарно обратил внимание именно на нас. Был еще приглашен женский музыкальный коллектив. Сидела женщина с аккордеоном на животе под огромной грудью и наяривала на нем. А мы пели, плясали кто во что горазд – нам надо было поддержать «честь мундира». И мы так понравились Сукарно, что он решил нас прихватить с собой, как говорится, за стены древнего Кремля. Крепкие руки обхватили меня за плечи. Нас потянули к машине… Но тут крепкие мальчики из «девятки» аккуратно нас оттеснили. И мы оказались в толпе других артистов. А Сукарно все кричал: «Девчатки! Девчатки!» Это он запомнил по-русски…»