Скарлетт - Александра Риплей

Когда она покончит с Атлантой, то поедет в Тару. И, пожалуй, все, потому что как только Уэйд и Элла узнают, что поедут домой с ней, они просто загорятся этим желанием. Было бы так несправедливо их дразнить. Прощание с Тарой будет сложнее всего. Лучше это сделать быстро. Тогда прощание не будет столь мучительным. О, как она тосковала по Таре.

Корабль вошел в устье Саванны, оставались уже последние мили до города, но этот последний отрезок пути, казалось, они будут плыть вечно. Чтобы пройти по каналу, судно предстояло взять на буксир. С Кэт на руках Скарлетт ходила от одного края палубы к другому, пытаясь получить удовольствие от восхищения ребенка, увидевшего неожиданно взлетевших в небо болотных птиц. Они уже почти дома, а корабль все плывет и плывет. Она хотела видеть Америку, слышать ее голоса.

Наконец показался город и доки.

— Послушай, Кэт, послушай, как поют. Эти песни поют негры, это наш Юг, ты чувствуешь солнце? И так будет изо дня в день.

Ничего не изменилось на кухне Морин, как ничего не изменилось в семье. Та же привязанность, тот же рой детей. Мальчику Патрисии был почти уже год, а Кэт была беременна. Ритм жизни большого дома мгновенно захватил Кэт в свои объятия. Она с любопытством взирала на других детей, дергала их за волосы и подставляла свои.

Скарлетт наполнилась ревностью. «Кэт не будет по мне скучать, я не вынесу разлуки с ней, но я ничего не могу поделать. Слишком многие в Атланте знают Ретта и могли бы ему о ней рассказать. Я лучше убью его, чем позволю ее у меня забрать. Я не могу взять ее с собой. У меня нет выбора. Чем раньше я поеду, тем раньше вернусь. Я привезу ее братика и сестричку. Это будет для нее подарком».

Она отправила телеграмму в контору дядюшки Генри Гамильтона и Пеней, в дом на Пилтри-стрит. Затем двенадцатого мая села в поезд, следующий в Атланту. Скарлетт была взволнована и одновременно обеспокоена. Она так долго отсутствовала, за это время все могло произойти. Но не стоит мучиться. Скоро она и так многое узнает. Она будет наслаждаться лучами горячего солнца Джорджии и изысканностью своего туалета. На корабле ей пришлось быть все время в трауре, но сейчас в своем изумрудного цвета ирландском платье она просто сияла.

Но Скарлетт успела позабыть, какими грязными были американские поезда. Плевательницы, находившиеся в каждом конце вагона, вскоре наполнились окурками, от которых исходило зловоние. Не проехал поезд и двадцати миль, как боковой проход в вагоне был завален всяким мусором. Какой-то пьяный зацепился, шатаясь, за ее сиденье, и тут Скарлетт неожиданно осознала, что одной ей ехать не придется. «И кто смеет двигать мой саквояж и садиться рядом! В Ирландии такого не бывает. Первый класс — это первый класс. Никто не вторгается к тебе и не побеспокоит тебя». Она развернула перед собой местную газету и прикрылась ею как щитом. Ее милое льняное платье уже успело помяться и стать грязным.

Гул железнодорожного вокзала Атланты и крики бесшабашных кучеров заставили сердце Скарлетт сильнее забиться от волнения, и она забыла про грязь, сопровождавшую ее всю дорогу. Сколько жизни здесь было во всем, сколько нового. Скарлетт увидела дома, которых раньше не было, новые вывески на старых магазинчиках. Везде царили шум и толчея.

Сидя в кэбе, она то и дело выглядывала в окно, чтобы посмотреть на Пилтри-стрит, обнаружив, что для владельцев домов наступили лучшие времена. У дома Мерриуэзеров была новая крыша, а дом Мидов был перекрашен. Все выглядело не так ветхо, как тогда, когда она уезжала полтора года назад.

И вот — ее дом!

«О, я не помню, чтобы здесь толпилось столько людей. Это же прямо проходной двор! Неужели он всегда так близко стоял к улице! Ой, по-моему, я глупа. Какая мне разница! Я уже решила его продать».

— Это неподходящее время для продажи дома, — сказал Скарлетт дядюшка Генри Гамильтон.

Экономический спад продолжался, бизнес шел везде плохо. И хуже всего дела обстояли на рынке недвижимости, особенно — с такими большими домами. Жизнь людей ухудшалась, а не наоборот.

Маленькие домики, подобные тем, которые она строила, распродавались, как только у них появлялась крыша. Здесь ей повезло. Но почему она хотела продать дом во чтобы то ни стало? Ведь он ей ничего не стоил. Ретт оплачивал все счета.

«Он смотрит на меня, как будто от меня дурно пахнет, — подумала Скардетт. — он осуждает меня за развод». На какой-то момент ей захотелось рассказать о себе и о том, что действительно произошло. Дядюшка Генри единственный, кто был на ее стороне. Если бы его не было, то в Атланте не осталось бы никого, кто бы не смотрел на нее с презрением.

«Это все ерунда, — как свеча, вспыхнула мысль в голове Скарлетт, — дядюшка Генри не прав, осуждая меня, как и все в Атланте.

Я не такая, как они. Я другая. Я принадлежу семейству О'Хара!»

— Если вы не хотите взять на себя лишние хлопоты по продаже моей собственности, Генри, — сказала она, — так мне и скажите.

— Я старый человек, Скарлетт. Было бы полезнее свести тебя с какимнибудь молодым юристом.

Скарлетт встала со стула, протянула руку и заулыбалась с неподдельной нежностью.

Только когда она ушла, Гамильтон мог сказать, как Скарлетт изменилась: «Скарлетт выросла, она уже не зовет меня — дядюшка Генри».

— Миссис Батлер дома? Скарлетт сразу узнала голос Эюли и поспешила в приемную. Легкое движение руки, и служанка, открывавшая дверь, исчезла в другой комнате.

— Эшли, дорогой, я так рада видеть тебя, — она протянула ему обе руки.

Эшли крепко сжал их и посмотрел на нее.

— Скарлетт, ты никогда не была такой восхитительной. Климат чужой страны пошел тебе на пользу. Расскажи мне, те ты была, что делала? Дядюшка Генри сказал, что ты уехала в Саванну, и он потерял с тобой связь. Нам всем было интересно знать.

Скарлетт была уверена, что все сгорали от любопытства, особенно старая сестра Эшли с ее змеиным языком.

— Заходи и располагайся, — сказала она, — я так хочу узнать все новости.

Служанка находилась неподалеку, и Скарлетт шепнула ей, проходя мимо: «Принеси нам кофе с пирожными».

Они прошли в небольшую комнату. Скарлетт села на угол маленького диванчика, показывая на место рядом с собой.

— Садись рядом со мной, Эшли, пожалуйста. Я хочу взглянуть на тебя.

Слава Богу, исчез его виноватый взгляд. Генри Гамильтон, наверное, был прав, сказав, что Эшли изменился в лучшую сторону. Скарлетт рассматривала его сквозь опущенные ресницы, расчищая на столе свободное место для кофе. Эшли Уилкс все еще был красив. Его тонкие, аристократические черты с годами стали более заметными. Однако он выглядел старше. «Ему ведь не более сорока, — подумала Скарлетт, — а серебра в волосах больше, чем золота. Похоже, он проводит больше времени на лесном складе, чем раньше. У него сейчас прекрасный цвет кожи, не тот, с сероватым оттенком, от сидения в конторе». Она была рада его увидеть, особенно такого подтянутого. Ее обещание Мелани теперь уже не казалось столь обременительным.