Темные туннели. В интересах революции. Непогребенные - Сергей Антонов

Шатаясь, как пьяный, Куницын двинулся к двери.

— Не могу в это поверить! Не могу! Восемьдесят лет мы провели рядом с мертвецами. Нет, не могу! Этого просто не может быть! Бред!!!

— И чего теперь истерики закатывать? — пожал плечами Аршинов. — Радоваться надо, что вас вовремя законсервировали. Пойдем отсюда, граждане непогребенные!

— Не смей нас так называть! — завопил Теченко. — Кто ты такой, чтоб издеваться?! Еще неизвестно, откуда вы сами свалились на наши головы!

Резко повернувшись, Аршинов схватил зоолога за отвороты халата, притянул к себе и прошипел:

— Кто я такой? Я тебе скажу, кто я такой. Прапорщик российской армии. Для тебя, падла, это тоже самое, что генералиссимус. Будешь трепыхаться — приговорю к расстрелу и погребу так, что и через двести лет не отыщут. Я те не Берия, цацкаться не стану!

Теченко замолк. Лютц, тоже пытавшийся высказать свою точку зрения на поведение Аршинова, решил не злить Алексея и робко протиснулся к выходу.

Томский нагнал Куницына.

— Исай Александрович! К сожалению, то, что вы видели — еще не самое страшное…

— Что может быть страшнее мысли о том, что тебя запихнули куда-то и напрочь забыли?

— Может. Поверьте мне еще раз. Третья мировая война превратила землю в пустыню, где могут жить лишь мутанты. Метро — все, что у нас осталось. Двадцать лет остатки человечества ютятся под землей. Все мы — ископаемые…

— Войну, конечно, развязали империалисты? — Куницын добрался до стола и даже не сел, а скорее рухнул на свой ящик. — Значит, они все-таки добились своего…

— Уже неважно, кто развязал войну. Просто вам необходимо уяснить — мира, который вы помните, больше не существует.

— А другие государства? Неужели…

— Неизвестно. Жители Метро пытаются выйти на связь с другими городами России. О других странах пока еще никто не задумывался. Возможности наши очень ограничены, ресурсы — тоже. Да и вообще проблем полно: нехватка топлива, голод, болезни, атаки мутантов…

— Но ведь вы говорили о партии, о товарище Москвине! Если партия существует, то еще не все потеряно! Она способна исправить любое, даже самое плачевное положение! Или… Это неправда?

— Правда. Дождемся остальных, Исай Александрович. Думаю, пришел наш черед прочесть вам лекцию на тему «Положение в мире».

Томский долго думал, с чего ему начать, но как только произнес первые слова, стало ясно — остановиться он сможет не скоро. Накипело. Слишком многое должны были узнать те, кто не имел ни малейшего понятия о Метро как таковом. Толик попытался смягчить удар, однако ничего путного не вышло. Странное дело! Оказалось, что в новом образе жизни человека двадцать первого века нет ничего, чему могли позавидовать даже зеки из прошлого. Рассказывать пришлось о мутантах, эпидемиях, политических и экономических дрязгах, разрывавших и без того микроскопическое сообщество на еще более мелкие кусочки.

Толик поведал о группировках, контролирующих различные станции Метро. Особо остановился на Полисе, но не забыл и Гуляй-Поле, бывшую Войковскую. По мере рассказа выражения лиц Теченко и Лютца не менялись — на них застыло изумление. А вот Куницын воспринимал услышанное очень эмоционально: попеременно краснел и бледнел, хмурился и с грустью покачивал головой.

Томский вошел в раж и от конкретных нюансов подземного существования перешел к теме улучшения жизни в Метро. Начал сыпать цитатами из трудов Кропоткина и Бакунина. Привел, как пример, несколько удачных экспериментов народовластия по Махно. Увы, но увлечь слушателей этими речами не удалось — они начали перешептываться и явно не интересовались прогрессивными идеями. Толик попытался рассказать о пламенном кубинском революционере, в память о котором назвал свою станцию, но Куницын прервал его нетерпеливым взмахом руки:

— Спасибо, товарищ Томский, тут нам все ясно. Да и Алексей, как мне кажется, давно порывается что-то сказать.

Аршинов действительно хотел внести посильную лепту в просвещение ученых, но из-за своих маргинальных взглядов потерял аудиторию окончательно и бесповоротно. Он бесцеремонно обозвал коммунистов красными суками, фашистов — суками коричневыми, после чего призвал к свержению тиранических режимов и установлению во всем Метро безоговорочной диктатуры демократии.

Увидев, что ученые искренне недовольны сумбурными речами прапора, Томский шикнул на друга:

— Хватит, Лёха! Люди могут подумать, что человечество двадцать первого века сплошняком состоит из таких головорезов, как ты.

— Ну вот так всегда! — развел руками прапор. — Слова не дадут сказать!

Тут вперед выступил Куницын. Приосанившись, он с негодованием посмотрел на друзей и отчеканил, срывающимся голосом:

— Вы. Оба. Оскорбительно. Отзываетесь о коммунистах. Не имея. На это. Никакого. Морального. Права!

— Исай Лександрыч, окстись! — воскликнул Алексей. — Не коммунисты ли тебя под землю запихали, а потом и в морозильник засунули?! И всех коллег твоих потравили к чертям свинячим?! Это не я, ты крыть их должен! Тройным флотским загибом!

— То, что я был арестован по ложному доносу, — досадная ошибка, товарищ Аршинов. В ряды КПСС проникло много врагов, чистка была жизненно необходима. А когда лес рубят — щепки летят. Ошибка руководства в том, что чистку доверили негодяям вроде Берии. Но ведь его все же, как вы нам только что поведали, расстреляли! Партия может самоочищаться, друзья мои, и с успехом это делает, а ниспосланные испытания помогут коммунистам сплотить свои ряды. Может, именно сейчас, в Метро, и зарождается новое общество, чье появление предсказал Карл Маркс, о котором мечтал Владимир Ильич Ленин! Сталин и Берия сгинули, как кошмарный сон. Мы учтем ошибки. Трудности жизни в Метро очистят наши ряды от приживал и карьеристов. Окончательно исчезнет номенклатурная бюрократия, а отсутствие необходимости финансировать чужие режимы позволят направить все силы и средства в нужное русло. Да, даже если мы наберемся мужества признать: двадцатый век и третья часть двадцать первого уже проиграны человечеством — оно все-таки выжило. Я уверен — в конце концов справедливое общество будет создано! И главную роль сыграем в этом мы — потомки декабристов и народовольцев, истинные коммунисты!

— Не ожидал от вас такого услышать, — констатировал Томский, когда вскочивший от возбуждения Куницын закончил свою пламенную речь.

— А чего вы ожидали? И, раз уж на то пошло, молодой человек, если бы я ополчился на партию, это еще можно было бы хоть как-то объяснить. Но вам, Анатолий, не познавшему ужаса репрессий и вообще родившемуся уже после развала великого Советского Союза, зачем носить чужой камень за пазухой? Вам лично партия и коммунисты чем насолили?

— Вы, кажется, интересовались, как мне удалось разорвать стальную проволоку? — тоже начал закипать Томский. — Так вот, как раз ваша родимая партия об этом и позаботилась! Сделала из меня суперчеловека, как-то позабыв поинтересоваться: а хочу ли я этого? Во имя будущего, Исай Александрович, меня разорвали на две половины. И с репрессиями я знаком не понаслышке, и в лагере похуже их Освенцима, — кивок в сторону Отто, — один п… пламенный партиец мою жену держал. Беременную! В клетке!!!

Почувствовав, что еще немного, и он набросится на оппонентов с кулаками, Толя закрыл глаза и медленно выдохнул. Потом, мысленно досчитав до пяти, вновь заговорил — уже спокойнее:

— А насчет ошибок… За этим я сюда и пришел. Помогите исправить одну, допущенную вашей партией в отношении меня.

— О чем вы, товарищ Томский? — судя по всему, яростная отповедь молодого человека произвела на Куницына немалое впечатление.

— Присаживайтесь, Исай Александрович. Рассказ будет длинным…

Уже с первых минут повествования о Корбуте и его опытах по созданию людей будущего особый интерес начал проявлять Теченко. Он раз за разом заставлял Толика останавливаться и вновь повторять отдельные подробности. Когда же Томский дошел до описания барокамеры, Тарас Арсеньевич не выдержал:

— Это же усовершенствованный вариант ИВС-установки! Лютц, ты помнишь?!

Отто кивнул.

— ИВС-установка? Значит, в Академлаге все-таки занимались чем-то подобным? — воскликнул Томский.

— Занимались, Толя! Как раз профессор Берг и твой покорный слуга, — отчего-то страшно гордый, ученый сам не заметил, что перешел с Томским на «ты». — Правда, после эксперимента, который Аркадий Семенович поставил на себе, пришлось признать: мы добрались только до середины и зашли в тупик. Работы пришлось приостановить, а потом перед нами и вовсе была поставлена другая задача. М-да, Томский, твой Корбут нас перещеголял. Вот уж не думал, что…

— Да плевать на Корбута! — взмолился Толик, тоже отбрасывая этикет. — Скажи, ты можешь мне помочь?!