Мифология греков и римлян - Алексей Лосев

В связи с этим Макробий выдвигает на первый план и покровительство Аполлона на войне. Аполлон — Либистнн, когда насылает на врагов чуму (24) и когда он мечет в них стрелы; и ему предназначены даже специальные игры, возвещенные Сивиллой по случаю одной из побед над врагами в период Пунических войн (27—29).

Далее Макробий, исходя из других наименований Аполлона, вновь отождествляет его с Солнцем. Так, имена Аполлона Локсий, Делий, Феб, Фанет, Фаней, Ликийский (31—41) свидетельствуют о ходе Солнца по эклиптике, о его сиянии, о его восходе ранним сумеречным утром, когда оно поглощает тьму так же, как и волк уничтожает домашних животных. Здесь наряду со своей солнечной теорией Макробий выдвигает и зооморфическую точку зрения на Аполлона и этимологически отождествляет греческие слова «свет» и «волк».

Далее, как причина, порождающая все вещи, Аполлон именуется у Макробия Отчим (42), а поскольку он питает травы и скот — Номием, Эпимелием, Поймнием, Арнокомом, Напаем (43—45).

Соединяя даже и пастушеские функции Аполлона с благотворным воздействием Солнца, Макробий и эпитет Аполлона Элелей, связанный, как мы знаем, исключительно с воинскими криками, тоже толкует так, что тут — указание на извилистый путь Солнца (46).

Далее, благодаря своим золотым волосам–лучам–сгоелам Аполлон, ■о Макробию, именуется Хризокомом, Аргиротоксом, сминфеем, Кар–веем, Скналлием (47—48). Однако он еще н Фимбрей, т. е. связан с дождем, а также н Фнлеснй, приветствуемый при восходе Солнца (49), Пифий — поскольку способствует гниению (50). Далее, Макробий приводит такое объяснение убийства Аполлоном Пифона. — Этот подвиг солнечного бога трактуется как постепенное его рождение из космического хаоса и преобразование им влажной, распыленной, неустроенной мировой материи. Он всё преобразует, направляет и приводит в гармонию. Аполлон и Артемида потому н рождаются на Делосе — «Явном», что они в качестве Солнца и Луны делают все предметы видимыми и потому упорядоченными (51—56). Макробий приводит еще объяснение мифа об убийстве Пифона, принадлежащее стоику Анти–патру и гласящее, что здесь имеется в виду уничтожение солнечными лучами вредных испарений (57). Макробий приводит и еще целый ряд объяснений этого мифа, основанных на движении Солнца по извилистому пути эклиптики, напоминающему форму змеи. Гекебол и Гекатебол с этой точки зрения есть тоже указание на далекое бросание Солнцем своих лучей (58—63).

В заключение (64—70) Макробий рассматривает еще ряд эпитетов Аполлона, трактуя их тоже в связи с Солнцем. Аполлон Дидимей, т. е. близнец Луны–Артемиды, Дельфий, выводящий все на свет из мрака. Он, видимо, имеет тесную связь с ассирийским солнечным богом, судя по описанию скульптуры этого последнего, почитаемого жителями Гиераполиса под именем Аполлона. При этом Макробий, ссылаясь на Порфирия при трактовке этой статуи, приходит к выводу, что если Аполлон — это Солнце, то Афина именуется его силой (virtus), его сосредоточенной в себе добротностью или доблестью.

Этот трактат Макробия, несомненно, обладает большой ценностью для мифолога хотя бы уже по одному тому, что здесь мы находим список главнейших наименований Аполлона. Точно так же обладает некоторой ценностью и попытка Макробия вернуть одну из архаических сторон Аполлона и придать ей то универсальное значение, которое было присуще в архаическом Аполлоне каждой его отдельной частности. Изложение Макробия важно для нас еще и потому, что оно состоит из целого множества цитат и просто ссылок на разного рода поэтов и философов прежнего времени, причем многие его цитаты имеют вообще уникальное значение. Не чужда Макробию и правильная оценка сущности классического Аполлона в том именно месте его изложения (I 17, 53—56), где он говорит о безначальном и аморальном хаосе вещей, о постепенном оформлении этого хаоса, о возникновении из него Солнца и Луны и о руководящей роли Солнца в этом процессе. Эта космогоническая картина есть достижение греческой классики.

Наконец, Макробий в самой откровенной, в самой последовательной и систематической форме рисует нам позднюю античную мифологию периода синкретизма, демонстрируя вместе с Юлианом и другими философами античного декаданса уже известную нам монотеистическую тенденцию в целях борьбы с христианским монотеизмом. И в этом смысле картина, возникающая у нас при чтении Макробия, получает немалое культурно–историческое значение.

Вместе с тем в трактате Макробия бросается в глаза античное вырождение, доходящее здесь до мертвой схоластики и до механического, насильственного вылущивания тех или иных солнечных мотивов из замечательной мифологии Аполлона. Хотя нам и ясно, что солнечность Аполлона — это его исконная архаическая сторона, тем не менее Аполлон во множестве отдельных случаев уже давным–давно вышел за пределы солнечного фетишизма, так что находить во всем неисчерпаемом многообразии аполлоновской мифологии только одну деятельность Солнца является насилием над фактами и внесением в живую мифологию каких–то деревянных, неповоротливых схем, какой–то мертво–педантической схоластики. Это, конечно, глубочайшим образом снижает ценность работы Макробия и его огромной учености и начитанности в античной литературе и тесно связывает его с периодом вырождения и одряхления когда–то живого и роскошного античного мира.

6. Раннехристианская литература. Так же как и в греческой литературе, мы находим в послеклассическом периоде римской литературы большое количество христианских авторов, выработавших свое особое, вполне специфическое отношение к античной мифологии, и в частности к Аполлону. Отношение это — резко отрицательное, каким оно было в это время даже у многих языческих писателей. Но это отрицательное отношение отличалось разнообразными оттенками, начиная от примитивного издевательства над богами, демонами и героями и кончая пониманием античной мифологии как предшественницы христианства и как известной аллегории. Нам нет нужды приводить всех этих авторов без исключения. Мы ограничимся главнейшими и наиболее известными.

а) Тертуллиан, громя языческую мифологию и религию, издевается над многими богами и героями. Он (Apolog. 14, Ad. nat. II 17) с презрением говорит о рабской службе Аполлона у Адмета. Он говорит о двусмысленном оракуле Крезу и о бессилии Аполлона помочь Дельфам во время нашествия Пирра. Тертуллиан утверждает (Apolog. 46), что Сократ, не признавая богов, велел перед смертью принести петуха в жертву Аскле–пию, вероятно, из–за тщеславия, поскольку Аполлон, отец Асклепия, назвал его мудрейшим человеком. Аполлон имеет (Ad. nat. I 10) вполне человеческую наружность, напр. безбородость, и (De idololatr. 15) именуется, между прочим, придверным наряду с другими мелкими придверными демонами.

Арнобий — тоже христианский писатель времен Диоклетиана. Сначала он — горячий приверженец старых богов, а потом фанатичный христианин, впрочем плохо знавший христианство. Он изливает свой гнев на античные мифы, что дает нам возможность почерпнуть из его изложения кое–что небезынтересное для Аполлона. Из его трактата мы узнаем, что (II 73) Аполлона раньше не было в известном римском сборнике молитв, который был создан, по преданию, Нумой Помпилием, и, значит, Аполлон не такое уже древнее божество. Арнобий прав в том отношении, что имя Аполлона, конечно, не есть римское имя, а было принесено в Рим из Греции. Далее, у Арнобия приводится мнение позднейшего синкретизма, что (III 33) Аполлон, Дионис и Солнце есть одно и то же божество. Это дает ему основание отвергать и Диониса, покровителя «бесстыдного веселья», и Аполлона, «пагубу сминфийских мышей». Аполлон, по Арнобию, (I 30) «посылает дождь» — ценный архаический мотив; (IV 22) «луконосец»; (VI 12) «с плектром и цитрою, в позе играющего на цитре и актера, намеревающегося петь куплеты»; (VII 22) музыкант, которому Арнобий в порядке издевательства предлагает приносить в жертву музыкантов. Высмеивая любовные похождения Аполлона (IV 26), Арнобий перечисляет его возлюбленных: Арсиноя, Этуса, Гипсипила Марпесса, Зевксиппа, Протоя, Дафна, Стеропа. Издевается Арнобий также и (25) над служением Аполлона у Адмета и Лаомедонта. Он не верит в божественность Аполлона на том основании, что (VI 23) тот не мог помешать разбойникам ограбить свой же собственный храм. Аполлон именуется (I 26, III 23, IV 22, 25 и VI 6, 12) Делосским, Кларосским, Дидимейским, Филесием, Пифийским.

Фирмик Матерн (IV в. н. э.) упоминает Аполлона в своем трактате «De еггоге profanarum religionum» (ed. К. Ziegler. Lips., 1907) в следующих местах. Перечисляя разного рода возлюбленных богов и героев, он говорит (XII 3), что возлюбленных Аполлона невозможно и перечислить. Он называет здесь (XII 2) Гиацинта, (XII 3) Стеропу, Этусу, Зевксиппу, Протою, Арсиною. И только одна избежала его любви — это Дафна. В той же главе 5 он говорит о неимоверной жестокости Аполлона, в качестве примера он приводит Марсия. Аполлон занимается такими земными делами, как пастушество (8). Хотя Аполлон и есть Солнце, но уже самое имя его (XVII 3) изобличает в нем губителя (писатель здесь, очевидно, исходит из популярной античной этимологии Аполлона от appolymi — гублю).