Бессмертный избранный (СИ) - Юлия Леру

которая поможет нам победить, — отвечал ей я. — Та магия, которая поможет Цветущей долине возродиться.

— Расскажи мне, — шептала она, и я послушно рассказывал ей об Энефрет и о прорицании, и мы стояли там, говоря о надежде, пока не промерзли до костей.

Я сказал ей, что связан обетом и не могу позволить себе привязываться к женщине. Она ответила, что не просит у меня привязанности. И когда на следующее утро я пришел в палатку, чтобы заменить уставшую за ночь Унну, Глея ни словом, ни взглядом не дала другим понять, что между нами что-то изменилось. Только подала мне снадобье от головной боли в маленькой чаше и попросила пить мелкими глотками, чтобы не чувствовать его горечи.

Я был с ней рядом в дни и ночи после боя у Веркшин, когда в дом вносили раненых — одного за другим, истекающих кровью, укушенных, разрезанных мечами.

Я был с ней рядом, когда совсем молоденький мальчик с огромной раной в груди звал маму и кричал, что не хочет умирать — всю ночь, до самого утра, пока, наконец, смерть его не настигла.

Я был с ней рядом, когда она плакала, стоя у окна и уткнувшись в шкуру, чтобы никто не слышал, а потом прижималась мокрым лицом к моей груди и все спрашивала: «Твои слова о надежде — правда? Ведь правда, Цили?»

Как же тяжело было им — тем, кто не знал об Энефрет! Как же страшно было им видеть, как любимая земля обагряется кровью и стонет от боли. После боя у Веркшин два дня горели костры у помойных ям. Шиниросцы в ужасе наблюдали, как из искалеченных тел выползают наружу зеленые шмису, и бежали куда глядят глаза — даже те, кто еще недавно хотел остаться здесь, чтобы защищать Шин.

Им навстречу, держа заточенные друсы наготове, шла на помощь Шину в спешном порядке собранная новая армия Асморанты.

Я спросил у Инетис, когда она собирается рассказать людям правду о том, кого носит под сердцем. Ответ ее был — никогда.

— Он сам расскажет о себе миру. Он сам, а не я. Таково его желание. — Она посмотрела на меня так пристально, что мне стало не по себе. — Ты ведь никому не говорил о нем и об Энефрет?

Я не сказал ей правды.

Сегодня днем я увидел возле Глеи молодого воина с перевязанной головой. Он что-то ей говорил, и она участливо ему улыбалась и качала головой. Я был готов схватить ее за руку и оттащить прочь, чтобы она не стояла к нему слишком близко — и опомнился только когда оказался рядом с ними, в два прыжка преодолев разделяющее нас расстояние.

Улыбка Глеи стала шире, когда она посмотрела на меня. Казалось, она поняла мои чувства, и смуглые щеки покрылись чуть заметным румянцем, когда она словно невзначай положила руку мне на плечо.

— Вот у Цилиолиса тебе лучше спросить об этом, Тревис. Он знает наверняка, — сказала она и упорхнула в дом, оставив нас у открытой двери кухни.

И я не сразу понял, что воин спрашивает меня об Унне.

— Она благородная? Та девушка со шрамом, которая ухаживает за нами.

— Почему ты об этом спрашиваешь? — Мой голос звучал слишком резко, но кровь еще кипела, и с этим незнакомым доселе чувством справляться я еще не умел.

— Я хочу предложить ей свою помощь, — сказал он.

— Предлагай. — В нашем доме по кухне помогал я, но Унна упрямо отказывалась от моей помощи в своем, утверждая, что ей не тяжело. Если ему удастся уговорить ее, я вздохну с облегчением. — Она не благородная, но ты не оскорбишь ее, предложив помощь. Ей и в самом деле она нужна.

Он выглядел славным парнем и не был похож на прощелыг-солдат, ухлестывающих за девушками ради возможности лишний раз прихвастнуть в отряде. Да и Унна не была той девушкой, за которой можно был ухлестнуть ради хвастовства.

— Я буду приглядывать за тобой, Тревис, — сказал я, обернувшись уже у порога. Потом шагнул внутрь и закрыл за собой дверь. — И за тобой тоже.

Глея обернулась от стола в ответ на мои слова и совсем по-девчоночьи хихикнула, когда увидела мое раздосадованное лицо.

— Ну что ты, Цили. За мной пригляд не нужен. Идем, нам пора скатывать повязки.

Я приблизился и посмотрел ей в глаза, и ее улыбка погасла, когда она поняла, что я хочу сделать.

Возможно, я не имел права быть с ней, ведь спустя всего лишь черьский круг, а может, и раньше, мне придется уйти из Асморанты с ребенком Инетис. Возможно, я не вернусь сюда никогда, а может, Глея погибнет в одном из многих сражений, которые Асморанте предстоит выдержать за следующие два Цветения.

А может, все это как раз и давало мне право оставаться с ней, пока у нас еще есть время?

— Идем, — сказал я, обнимая ее за плечи. — Идем, если ты готова, Глея.

Она не колебалась ни мгновения.

Кажется, в доме фиура все спят, но когда я открываю перед Унной дверь, погашая факел, то замечаю полоску света под дверью, ведущей в сонную, которую занимаем я и Серпетис. Я позволяю Унне пройти вперед и захожу в сонную, и почти сразу же от полуобнаженного Серпетиса, стоящего у кровати, отскакивает темноволосая девушка в расстегнутом корсе. Грудь под рубушей ходит ходуном, глаза вспыхивают досадой, и маленькие руки сжимаются в кулаки, когда она понимает, что я не собираюсь попросить прощения и уйти.

— Нуталея, — говорит Серпетис, — твое время вышло. Тебе пора.