Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля. - Николай Зенькович

Понятно, что такая стыковка материалов действующего генсека и претендента на это место вызвала раздражение и самого Горбачёва, но ещё большее — его «теневого кабинета». Некоторые из них были настолько расстроены этим обстоятельством, что даже запустили просто абсурдную версию, будто статья Черненко была написана как противовес докладу Горбачёва. Сам Горбачёв и его тогдашние ближайшие советники, например А. Лукьянов, давно знали о подготовке статьи генсека — я лично специально информировал его об этом. Но Горбачёву статью предварительно не показывали, как не показывали и никому из высокого партийного руководства, поскольку таких указаний от Черненко мы не получали, а с собственной инициативой на этот счёт мне выступать было не резон, ибо на практике давно убедился, что от таких «показов» материалы только портятся.

Что касается впечатления, которое произвёл в то время доклад на партийный актив страны, то, насколько я помню, отмечались такие моменты. Во-первых, реалистическая трактовка концепции развитого социализма в духе её известного противопоставления хрущёвской коммунистической утопии, повторяющая линии уже упоминавшихся статей и выступлений по этому вопросу Андропова и Черненко. Правда, через два-три года Горбачёв выбросил из своего доклада упоминание об этой концепции (так что в западном, к примеру, издании его трудов читатель этого просто не увидел!), хотя сам же, будучи уже Генеральным секретарём ЦК КПСС, на апрельском (1985 г.) Пленуме ЦК партии назвал её генеральной линией «совершенствования общества развитого социализма». Такое «подчищение» доклада произвело на нас не очень хорошее впечатление, поскольку в это же время Горбачёв в своих новых выступлениях и докладах начал сурово осуждать традиционные советские попытки бесконечного переписывания и «подчищения» нашей истории задним числом в связи со сменой кремлёвских руководителей…

Во-вторых, обратил на себя внимание в декабрьском докладе Горбачёва и акцент на необходимость ускорения социально-экономического развития, которое на XXVII съезде было возведено в ранг новой генеральной линии партии, вскоре бесславно канувшей в небытие. Однако тогда большинством из нас и, естественно, большинством народа этот лозунг (который робко начал «проклёвываться» ещё при Андропове) был воспринят позитивно как закономерная и обоснованная реакция на падение темпов производства и уровня жизни, на безынициативность и бездеятельность государственно-хозяйственных органов.

В-третьих, многим, как мне показалось, импонировал выраженный упор на необходимость развития инициативы и творчества масс и особенно на осуществление принципов социальной справедливости, прежде всего в сфере распределения, на наличие здесь серьёзных негативных явлений. Правда, их преодоление связывалось в основном с ужесточением контроля за так называемыми незаконными, нетрудовыми доходами (под которые «лигачёвцы» вскоре после прихода Горбачёва к власти подвели доходы чуть ли не всех работников индивидуального, частного сектора), с укреплением дисциплины и порядка (в духе андроповских мер, которые Черненко в своём «тронном», февральском докладе 1984 года обещал продолжить). То есть речь шла о мерах, конечно, важных, но, теперь всем очевидно, явно недостаточных.

Наконец, многим ортодоксальным марксистам, разумеется, понравилось, что Горбачёв дал в докладе отпор сторонникам рыночной экономики, или «рыночного социализма», которые-де возлагают главные надежды на развитие товарно-денежных отношений как способ повышения эффективности производства. Подчеркнул, что главное историческое преимущество стран социализма — плановый характер экономики, благодаря которому они добились впечатляющих результатов. Сегодня это звучит, конечно, странно, но в декабре 1984 года ситуация в партии и стране, в руководстве была иной. Так что вряд ли исторически правомерно оценивать идеи и содержание доклада по сегодняшним критериям и меркам. Для того времени он прозвучал, повторяю, как весьма прогрессивный и выглядел как явная заявка Горбачёва на политическое и интеллектуальное лидерство в партии.

В. Болдин:

— Перед рассылкой документа секретарям ЦК, а такое правило тогда существовало и неизменно соблюдалось, М.С. Горбачёв переговорил с К.У. Черненко. Константин Устинович, во-первых, встретил настороженно саму идею такого совещания, сказав, что в своё время был Пленум ЦК по этим вопросам и нет нужды их муссировать вновь. Но М.С. Горбачёв был готов к такому повороту дела, ибо ему заранее стали известны моменты, которые выдвигались окружением Черненко (а значит, и им самим) против выступления Горбачёва на конференции. Михаил Сергеевич ответил тогда, что выполняет решения Пленума ЦК на этот счёт, затем предложил, чтобы на конференции со вступительным словом выступил генсек. М.С. Горбачёв умел уговаривать людей, тем более таких нестойких, как Черненко. Константин Устинович, насколько я его знал по работе в Верховном Совете СССР, а затем в ЦК КПСС, был неуверенным, колеблющимся человеком, который в глаза не любил или не мог отказывать.

Быстро сломался он и в данном случае, особенно когда речь зашла о его выступлении. Но на этом перипетии не кончились. Выступать Черненко, конечно, не мог, а направлять приветствие колебался. Кроме того, просмотрев доклад, к которому дали комментарии его помощники, он довольно откровенно высказался, что материал неудовлетворителен. В нём не было даже ссылки на выступление Черненко на сентябрьском (1983 г.) Пленуме ЦК. Но и к этому Горбачёв был готов. Он сказал, что считает необходимым цитировать Черненко не как бывшего руководителя идеологического фронта партии, а как нынешнего генсека. Были даны разъяснения и по некоторым другим позициям. Когда Горбачёву бывало что-то нужно, он выступал напористо, агрессивно и порой грубовато. Такой метод оказывается действенным, особенно с людьми деликатными, не хамоватыми. В общем стало ясно, что конференция состоится и выступать с докладом будет М.С. Горбачёв. Он посмотрел замечания Константина Устиновича в тексте, попросил учесть некоторые из них, не носящие принципиального характера, и пошёл на трибуну.

Многократно анализируя итоги этой конференции, её содержательную сторону и внешний эффект, многие историки приходят к выводу, что она сыграла важную роль в судьбе Горбачёва. Его заметила партийно-хозяйственная элита, причём заметила не только как агрария.

На трибуну поднялся моложавый, энергичный, по-своему симпатичный человек и произнёс вполне квалифицированный доклад, в котором было немало свежих мыслей, намечалась большая перспектива.