Трое из Леса. Вторая трилогия - Юрий Никитин

– Ну до чего же дура… – прошептал он. – До чего же… если бы любили за мудрость, то не нашлось бы ни одного на свете…

«Что я делаю? – мелькнуло в голове. – Надо бежать, Светлана ждет, когда я спасу ее дядю-тцаря, чтоб ему, а я прыгаю перед жабой, кувыркаюсь, успокаиваю, уговариваю! Это же просто жаба. Зеленая жаба с перепонками. Даже с бородавками. Ну, пусть это не бородавки, это просто выпирает спинной хребет, настолько острый, что уже не хребет, а что-то вроде зачатка спинного гребня…»

Измученный, он растянулся без сил, чувствуя, что не в силах шевельнуть пальцем.

– Ну, – прошептал он, – теперь, дура, все поняла?

Жаба с радостным визгом бросилась ему на шею, как бросалась уже десятки раз, объясняя, что поняла все, но пусть всегда остается он, а не это страшное чудище, что возникает на его месте, когда он куда-то уходит.

Уже привычно он сложил нехитрое имущество на портки, завязал в тугой узел, запихнул обратно секиру, что норовила вывалиться, еще раз проверил, как там жаба, и наконец перекинулся волком. Ноздри ловили густые струи воздуха, в которых различались запахи всех коней, и сейчас он мог не только пересчитать, но и рассказать, сколько в табуне кобыл, указать на двух жеребых…

Все-таки лес, а деревья, хоть и мелкие, все же деревья, а не груды камней или голая равнина степи. И здесь он чувствует себя лучше, чем рыба в воде.

Кони и поляницы были по ту сторону стены могучих деревьев. Такие вырастают на опушке, защищая остальной лес от натиска знойной степи, огромных стад туров, но Мрак в красочном запахе видел коней и людей так же четко, словно уже стоял в поле.

Он выронил узел, оборотился, оделся, постоял малость, привыкая к облику слабого в одном, сильного в другом человека. Затем медленно двинулся через кусты, пока не вышел на опушку.

Полуобнаженные женщины рубили молодые деревца, ставили под сенью огромных ветвей шатры, стаскивали сухие ветки и бревна в кучи, утаптывали места для костров, спешно снимали с заводных коней закопченные котлы.

По всему было видно, что поляницы только что переправились через реку. Коней небольшими группками развели к наспех устроенным коновязям, к мордам подвязали мешки с овсом. Кони жевали, монотонно вздергивая мордами, подбрасывали остатки овса.

Он вышел из-за деревьев и открыто пошел в полевой стан. Поляницы заметили не сразу, слишком заняты работой, затем с яростными криками – все же бабы, отметил Мрак, – ринулись наперерез. Лица яростные, перекошенные. Каждая хватала нож, топор или дротик.

Он развел руками, показывая, что в ладонях ничего нет.

– Я к Медее!

Женщины окружали его по широкой дуге. Хищные, злые, а выглядеть старались еще злее. Их лица и тела были разрисованы краской. Узоры жуткие, пугающие, со змеями и пауками, но только больно умный волхв не заметит их сильных женских тел, широких бедер, оттопыренных ягодиц, а станет рассматривать голографию, то исть рисование по голому.

Одна потребовала хмурым сорванным голосом:

– А кто сказал, что ты нужен Медее?

– Я сказал, – ответил Мрак сочувствующе, понимал, как женщина напускает на себя страшный вид, чтобы не показать, как ей боязно самой. – Останови меня и услышишь, что она тебе скажет.

В окружении острых копий он двинулся к самому большому шатру. Одна поляница скользнула вовнутрь, послышались приглушенные разговоры. Волчьи уши сейчас бы, подумал Мрак досадливо.

Полог распахнулся, его придерживала поляница. Медея вышла, и взгляд, которым окинула лохматого мужчину, не обещал ничего, кроме быстрой смерти. Она была все в том же наряде: вязаном свитере под самое горло, широкой юбке с золотыми бляхами, это было тцарственно и походно одновременно, и Мрак пожалел, что царица не в одеянии обычной поляницы. Грудь ее оставалась высока, сама Медея ослепляла белой как снег нежной кожей, и Мрак боялся представить ее в звериной шкуре с выпущенной на свободу левой грудью.

Похоже, что-то отразилось в его лице. Медея холодным голосом бросила:

– Говори быстро. Если потревожил меня зря – умрешь здесь же.

Она кивнула женщинам. Острия копий больно уперлись Мраку под ребра. Одно сзади кольнуло под левую лопатку. Он покачал головой – здесь женщины еще злее, чем в замке. Они всегда злее и наглее, когда сбиваются в кучи, это поодиночке овечки…

Стараясь не делать резких движений, он выудил из сумы скрыньку с обрывком шнурка, буркнул небрежно:

– Грубая ты, Медея. Я всего лишь проходил мимо. Дай, думаю, зайду… Вдруг это ты обронила.

Ее рука жадно выхватила крохотную скрыньку. Расширенными глазами смотрела, щупала, гладила кончиками пальцев. Мрак видел, как борется с желанием открыть, взглянуть, что внутри, не украдено ли ее сокровище. Потом ее взгляд обратился к Мраку. Он увидел, как медленно меняется ее взгляд от ликующего к подозрительному.

Не ты ли, сказали ее глаза, и срезал с моей шеи? Мрак смотрел честными наглыми глазами. Мол, скрынька же у тебя, что старое ворошить и докапываться? Ежели во всем копаться, то столько грязи и дерьма нароешь, что и жить в нем не захочешь. Ведь выкопанное дерьмо обладает таким волшебным свойством, что закопать его трудно, а забыть и вовсе нельзя.

– Ладно, – сказала она все еще враждебно, – будь сегодня моим гостем. Но если до захода солнца тебя увидят вблизи, умрешь медленно и страшно.

– Жизнь – дорога к смерти, – сказал Мрак, вспомнив заумные изречения волхва Олега. – Или вообще дорога смерти. Это когда идешь по жизни, а всех встречных бьешь по голове. Я могу тебя о чем-то спросить, Медея?

Она кивнула, отступила в глубь шатра. Мрак подмигнул разочарованным женщинам, Таргитая бы сюда. Даже Олег мог бы перестать страдать о рыжеволоске Лиске…

В шатре было по-женски пестро, ярко и пахло пряностями. Ковры, подушечки, чашечки с маслом, благовониями, хотя, на взгляд Мрака, вонь не может быть благой, все равно вонь, и он, оглядев внутренность шатра, поморщил нос, благо вони достаточно.

– Присядь и расскажи, – велела Медея и села на ковер, подогнув ноги, – как к тебе попало… это?

– Кто-то обронил, – буркнул Мрак.

Темные глаза Медеи внимательно следили, как он сел напротив.

– Да? А как ты узнал, что это мое?

Мрак вспомнил, что Медея никогда не вынимала скрыньку в присутствии посторонних, пожал плечами:

– Значит, ты выронила.

– Я не роняла, – возразила Медея. – К тому же шнурок срезан!

– Да? – удивился Мрак. Его косматые брови взлетели. – Может, перетерся?

– Нет, не перетерся.

Мрак предположил медленно:

– Тогда тот, что внутри, перегрыз?

Царица поляниц некоторое время смотрела ему в лицо.

– Значит,