Пещера. Ведьмин век. Долина Совести - Марина Дяченко

Последняя запись была датирована днем смерти автора и казалась слегка бессвязной, рваной, неоконченной.

«Вчера, испытывая сильную боль в правой половине живота, не совершил подобающую запись, посему исправляю упущение с утра… Сударыни мои ведьмы, как представляется, сами устрашились дела рук своих – и за вчерашний день вода не поднялась ни на палец… Так твердят люди, так твердит оставшийся в городе сброд, так полагает даже сам господин герцог – я не спешу разубеждать их, потому как надежда греет и насыщает, если нет тепла и пищи, пусть утешаются надеждой… Я один не усомнюсь ни на мгновение, что сударыни мои не способны собственных безобразий устрашаться – и если сегодня вода не поднялась, завтра жди напасти еще худшей…

А потому я один не могу надеяться – такого рода надежда лишит меня сил, а ведь я должен приготовить для сударыней моих отдарок… Ибо матка, матерь-ведьма, затаилась так близко, что я не могу спать, чуя ее дух… И не далее как сегодня я схвачу ее шею железными клещами, которые уже выковала моя воля…

…Они приходят и плачут, спрашивая меня: почему великая сила, сотворившая мир, не явится к нам на помощь? Я отвечаю в ответ: а почему беспомощны мы сами? Почему сильны и свободны только сударыни мои ведьмы, даже если обратная сторона свободы их – зло?..

…Мне виделся мир, где сударыни мои изведены под корень. Скучен и сер, и бесплоден; однако мир, где сударыни мои расплодились без меры, ужаснее стократ… И нет будущего, камень не стоит на камне, а носится в бесконечном месиве из воды и суши, ни один дворец не устоит, лишенный твердой опоры… Долга, обязанностей… цепей, лишающих нас воли – но дающих нам силу жить…

Красногрудая птица, именуемая также снежной, просит хлеба под окном. Велю служанке накормить ее – в последние скудные дни и служанка сделалась скупа…»

На этом месте записи заканчивались. По всей видимости, Великий Инквизитор Атрик Оль в жизни не написал больше ни строчки – разве что подпись под каким-нибудь последним приказом; короткий комментарий сообщал только, что «в результате прямого контакта с предполагаемой маткой, ставшего, вероятно, причиной скорой смерти этой последней, инквизитор Атрик Оль был обессилен и частично ослеплен, после чего масса собравшихся в городе ведьм получила над ним неограниченную власть. На гравюре неизвестного художника, ставшего, по-видимому, очевидцем событий, запечатлен момент смерти Атрика Оля – ведьмы засмолили его в бочке, обложили соломой и сожгли…»

Ивга мигнула. Подняла глаза на экран.

На лице комментатора застыло боязливое сострадание, будто он явился в палату к тяжко больному и совершенно незнакомому человеку. Потом появилась женщина средних лет – камера брала ее почти со спины, так, что зрителю видны были только затылок, ухо и краешек щеки. Ивга подняла пульт.

– …и пришла к ней, потому что жить стало никакой возможности…

– Он вам изменял?

– Изменял, и… сына втравил во что-то… в какую-то банду, не то компанию… Я пришла к ней – помоги, говорю, бабушка, сил нет…

– И она помогла?

– Помогла… Я ей водкой заплатила, деньгами, дров завезла… А он с тех пор завязал совсем, дома сидит, как пришитый… Сына не трожет…

– А вы понимаете, что сговор с ведьмой – подсудное дело?

– Какой там сговор… Я разве подписывала что, какую-нть бумагу… Нет же… Кому плохо, что был муж – оторви и выбрось, а стал…

– А что вы скажете, если завтра к той же ведьме придет, скажем, ваша соперница? И та ей поможет тоже? Сделает все наоборот?..

Женщина молчала. Сопела молчала. Ухо, доступное взгляду камеры, медленно наливалось пунцовым.

Следующий кадр. Молодая смешливая девушка. Поперек лица – темная полоска, скрывающая глаза.

– Зачем ты это сделала?

– Она у меня парня увела.

– Того самого, за которого замуж выйти хотела?

– Хи-хи… Хотела. Перехотела, с-с-с…

Цензура бдительно прикрыла непотребное слово длинным и сочным шипением.

– Ты знаешь, что за такое бывает?

– Пусть бывает. Ведьме бывает, а не мне.

– Ты ей заплатила?

– Хи-хи… Так я вам и сказала… Если заплатила – это уже сговор. А так – кто знает…

– У человека ноги отнялись – тебе разве не жаль?

– Наперед думать надо было… когда чужого парня отбивала!.. С-с-с… С-с-с!..

Смена картинки. Теперь комментатор смотрел проникновенно, так, что Ивге пришло на ум слово «волоокий».

– Человечество живет в обществе ведьм не день и не два… И не век… Посмотрите вокруг. Вы, вы сами – никогда не вступали с ними в сговор? Если да – то почему плачете теперь, обнаружив в тетрадке вашего занемогшего сына – цепь-знак, открыточку, подаренную одноклассницей?..

Ивга приглушила звук.

– Что такое цепь-знак?..

– Ты не могла бы мне не мешать?

Референт хмурил брови, но в глазах его не было раздражения. Ивга знала, что этот молодой честолюбивый парень, который, тем не менее, вряд ли сумеет когда-нибудь стать инквизитором, втайне ей симпатизирует.

Она улыбнулась, сама чувствуя, как мило и обаятельно приподнимаются уголки губ:

– Миран… извините.

Референт посопел, делая вид, что страшно увлечен происходящим на мониторе; наконец, тяжко вздохнул:

– Цепь-знак… Значок одноразового воздействия. Воспроизводится любым классом ведьм с уровнем «колодца» не ниже тридцати… Что такое уровень «колодца», ты знаешь?

Ивга кивнула:

– Примерно.

– Так вот. Цепь-знак имеет свойство вызывать наркотическую зависимость… от человека, этот значок предъявившего. Концентрированный вариант «приворотного зелья»; в сущности, устанавливает стойкую связь «хозяин-раб»… «Цепной» человек, лишенный общества своего «хозяина», испытывает муки наркомана, которого лишили дозы… Иногда умирает. Иногда, отмучившись, излечивается – как правило, травма остается на всю жизнь… Я понятно объяснил?

– Как энциклопедия, – сказала Ивга серьезно.

Зазвонил телефон; подняв трубку, референт привычно захватил ее плечом:

– Приемная Вижна-один…

Ивга увидела, как брови его дрогнули; голос, впрочем, не изменился ни на йоту:

– Да, ваше сиятельство. Да, прямая линия сейчас отключена… Да, ваше сиятельство. Одну минуту.

Щелкнула кнопка. Референт заговорил другим голосом – не суховато-вежливым, каким говорил с Ивгой и, как выясняется, с герцогом тоже, а сдержанно-почтительным, каким разговаривал исключительно с Клавдием:

– Прошу прощения, патрон… Его сиятельство на проводе, патрон… Да, патрон…

Через полчаса дверь кабинета открылась. Клавдий Старж, мрачный как туча, проигнорировал референта и скупо кивнул Ивге: