Франция. Большой исторический путеводитель - Алексей Дельнов

В период осады в Париже была сформирована 300-тысячная национальная гвардия - но не буржуазная, а состоящая преимущественно из рабочих, ремесленников, молодежи. Настроена она была патриотически: «Война до последней крайности».

Сообщение о фактической капитуляции страны было встречено с негодованием. Членов перебравшегося в Версаль Национального собрания, представляющих в основном крестьян, землевладельцев и крупную буржуазию, называли деревенщиной, испугавшейся войны и безразличной к судьбе отечества.

После заключения перемирия, когда кольцо осады было разжато (но уходить с позиций немцы не торопились), состоятельные жители поспешили покинуть город. На оставшееся же простонародье обрушились безрадостные новости. Правительство Тьера постановило прекратить выплату жалованья национальным гвардейцам - хотя для многих эти полтора франка в день были единственным источником существования. А еще власти потребовали немедленной оплаты квартир и вообще всех задолженностей, отсроченных на время осады. Это грозило разорением и мелкой буржуазии.

Но народ был вооружен. Центральный комитет национальной гвардии взял на себя власть в городе и поднял красное революционное знамя. Когда 18 марта посланный правительством отряд прибыл на Монмартр, чтобы забрать установленные там пушки, гвардейцы отразили его силой оружия, а двое захваченных генералов были расстреляны. После этого Тьер заявил, что отказывается от любых переговоров, и стал стягивать к Версалю силы для усмирения столицы.

А в ней была провозглашена Парижская коммуна. Это означало, что город стал полностью самоуправляемым. На спешно проведенных выборах был избран совет коммуны - орган, памятный еще по 1793 г. как наиболее революционно решительный. Но в нем не было ни единства, ни ясного представления, что делать дальше. В руководстве было несколько идейно подкованных социалистов, большинство же воспринимало происходящее в соответствии со смутными представлениям о днях якобинской диктатуры.

Коммуна обратилась ко всем городам Франции с призывом последовать примеру Парижа, но большого отклика он не встретил. Во-первых, провинция всегда недолюбливала парижан, а во-вторых, у многих были сильны опасения, как бы не «социализировали» их собственность. Особенно боялись этого крестьяне - а ведь правительственная армия состояла в основном из них. Руководство коммуны стало строить обширные планы по преобразованию жизни на началах справедливости, но ему было отпущено слишком мало времени - всего 70 дней. Успели вернуть из ломбардов предметы первой необходимости заложившим все до нитки беднякам, установить контроль за ценами, низвергнуть Вандомскую колонну, отлитую из захваченных под Аустерлицем русских и австрийских пушек - как символ преступных захватнических войск (за эту акцию художнику Густаву Курбе, отвечавшему в коммуне за культуру, пришлось потом некоторое время провести в тюрьме). Но уже 21 мая версальские войска проникли в Париж (западные ворота оказались неохраняемыми - скорее всего, вследствие измены) - и началась «кровавая неделя».

Побоище было страшное. Версальцы расстреливали, прикалывали штыками всех, кого захватили с оружием в руках или просто заподозрили в сопротивлении. В ответ коммунары расправились с ранее захваченными заложниками - среди убитых был архиепископ Парижский монсеньор Дарбуа, стали поджигать целые кварталы в центре города - спалили в том числе Тюильри. От этого правительственные войска озверели еще больше. Им сильно пришлась на руку проведенная бароном Османном реконструкция города: не раздумывая, они открывали шквальный артиллерийский огонь вдоль широких городских улиц и бульваров и быстро продвигались от площади к площади.

После того, как пала последняя баррикада, как закончился последний бой на кладбище Пер-Лашез и захваченные там коммунары были расстреляны у его стены - началась резня. В боях версальцы потеряли убитыми не более 5 тысяч, коммунары - около 15 тысяч. В последующих расправах погибло, по некоторым оценкам, до 30 тысяч человек. Из ворот казарм, в которых вершился скорый суд, текли кровавые ручьи. Когда ярость победителей уже улеглась, капитулировали два расположенных за городской чертой форта - там были расстреляны только командиры. Долго еще проходившие судебные заседания отправили тысячи людей на каторгу и в ссылку. Для сравнения: за все время франко-прусской войны французская армия потеряла погибшими в боях примерно 50 тысяч человек.

Париж лишился половины маляров, кровельщиков, водопроводчиков, трети краснодеревщиков - они погибли. Коммуна на многие десятилетия стала символом непримиримой борьбы пролетариата с буржуазией - хотя, исходя из социального состава участников восстания, его нельзя однозначно назвать пролетарским. С другой стороны, классовая ненависть была налицо: «Одетые в солдатские шинели простые крестьянские парни» (штамп советской исторической науки) готовы были в клочья разорвать «парижских голодранцев», помысливших о «справедливом перераспределении» или обобществлении их земельных наделов. А ведь в дни коммуны захватов имущества не было.

Последний защитник баррикад скончался в 1942 г. в Новосибирске, где он доживал свои дни в эвакуации во время Второй мировой войны.

НОВАЯ ФРАНЦИЯ

СТАРТ ТРЕТЬЕЙ РЕСПУБЛИКИ

Понятно, что после подавления коммуны в правительстве возобладали консервативные тенденции. Ставший президентом Тьер высказался на этот счет: «Республика или будет консервативной, или ее вообще не будет». Выдвигалось даже требование об отмене установленного в 1864 г. права создания коалиций.

Правительство Тьера воззвало к патриотическим чувствам французов. Им пришлось поднапрячься, но вся огромная контрибуция была выплачена всего за два года, и германские войска покинули пределы страны.

Мысль о реванше, о восстановлении национального достоинства, о возвращении Эльзаса и Лотарингии крепко засела в душах людей. Поэтому не было сколь-нибудь громких возражений против проведения военной реформы. Франция перешла на всеобщую воинскую повинность по немецкому образцу. Но на социальную уравниловку это правительство не пошло. По жеребьевке кто-то мог пойти служить на 5 лет, а кому повезло - всего на год. Но тот же год служили и те, кто мог заплатить 1500 франков «за амуницию» (это немало - примерно годовой заработок хорошего рабочего). Священникам и студентам полагалась отсрочка.

Была тенденция возврата к монархии. Неудивительно - Национальное собрание на две трети состояло из монархистов. Вскоре им удалось отстранить умеренного республиканца Тьера и сделать президентом своего идейного собрата генерала Мак-Магона (который успешно командовал армией союзников в Крымскую войну, но капитулировал под Седаном).

Но ряды желающих видеть во главе Франции государя не были однородны: были сторонники старшей ветви Бурбонов (их называли легитимистами), кто-то питал симпатии к Орлеанскому дому, иные числились в бонапартистах. В 1873 г. две первые группы сошлись было на кандидатуре графа Шамбора, внука Карла X. Но тот, принимая делегацию своих сторонников из собрания, вежливо, но твердо заявил, что примет только белое с лилиями «знамя Генриха IV и Жанны д'Арк» и решительно осудит революцию 1789 г. Это отдавало слишком дремучей стариной и вряд ли могло быть принято народом.

Но правительство Мак-Магон все равно набрал из сугубо правых, охарактеризовав его как «кабинет нравственного порядка». Сразу же началось устранение республиканцев с высоких государственных постов, на их место возвращались прежние чиновники Второй империи. Опять подверглись стеснениям печать и театр, было даже запрещено распространение газет уличными мальчишками-разносчиками.

Зато полную свободу получили клерикалы. Католические ордена, в том числе иезуиты, открывали новые школы и лицеи, расширяли религиозную пропаганду. Иезуиты устроили массовое шествие к часовне Сердца Иисусова в Париже. Верующие распевали при этом: «Спаси, Господи, Рим и Францию!». Подразумевалось восстановление светской власти папы в Риме и монархии в собственной стране.

Национальное собрание подарило ордену участок земли на Монмартре, и там была возведена церковь Сакре-Кер (Священного Сердца), хорошо видная со всех концов столицы. По преданию, это то самое место, на котором основатель ордена иезуитов Игнатий Лойола провел первое собрание своих последователей.

Но результата правые добились не того, на который рассчитывали: в стране становилось все больше твердых сторонников республики, а на досрочных перевыборах повсюду побеждали республиканцы. Вскоре они почти сравнялись в палате со своими противниками, а когда к ним примкнуло несколько бывших монархистов - смогли (с перевесом всего в один голос) добиться того, чтобы глава государства однозначно именовался «президентом республики». Затем был образован новый кабинет.