Рубеж. Пентакль - Марина и Сергей Дяченко

– Читал я книгу одну, – задумчиво молвил Хведир. – Персидская, «Яваз Мусам» называется. Так сказано там, что крули персидские некий талан от бога имеют, «хваром» зовется. И кому тот «хвар» бог пошлет, того и слушаются во всем. И не только слушаются – любят. Чего бы крули те ни творили – хоть пытали, хоть смертью казнили. А все одно – любят.

– От я и говорю – дурни, – подтвердил Мыкола. – А ну-ка, Петро, наруби-ка гвоздей да в гаковницу забей. Хотя, стой! Лучше солью заряди.

Петро-молчун только угукнул. С детских лет говорить не любил. Думали вначале – немым родился. Ан нет, на месте язык оказался. Да только ворочался редко.

Толпа между тем напирала. Иные уже и в ров спустились – по шею в зеленой ряске. Кое-кто и на вал карабкаться начал. А крику-то, крику!

– Свободу Мазапуре!

– Свободу нашему доброму наместнику!

– Вы не имеете права! Не имеете права!

Переглянулась Ярина с Хведиром, на Мыколу взглянула. Чего делать-то? В ответ кричать, все злодейства упыря клятого помянуть?

Поверят ли? Ежели до сих пор Мацапуру-кровопийцу не раскусили, то кричи – не кричи, не будет толку.

Подошел Петро с гаковницей, присел у каменного зубца, к плечу зброю приладил.

А толпа уже возле самых ворот. Откуда-то лестницы взялись, а вот и бревно тащат. Не иначе, путь прошибать решили.

– Сво-бо-ду Ма-за-пу-ре! Сво-боду!..

Покачал головой Мыкола, рукой по усам черным провел.

– А ну-ка, Яринка, закрывай уши! Давай, Петро!

– Гы!

И – бабахнуло!

Когда Ярина руки от ушей оторвала, от толпы уже, почитай, не осталось ничего. Только во рву кто-то еще бултыхался, никак выбраться не мог, да какой-то мугырь кругами у ворот бегал, за бок держась.

Крупная соль попалась. Видать, мололи плохо!

Остальные были уже далеко. Стояли, кулаками воздух молотили. И кричали, само собой.

– Аспидовы Пасынки! Аспидовы Пасынки замок захватили! Глиняный Шакал! Глиняный Шакал!

Громко кричали, от души. Не иначе, хотели, чтобы их в замке услышали.

Услышали. Пришлось Ярине пояснять, кто таков Шакал Глиняный и как с ним должно бороться. А вот с пасынками Аспидовыми промашка вышла. Вроде бы и понятно, а все же не очень.

Даже Хведир-Теодор помочь не смог. Протер окуляры, руками развел.

Не знает.

– И ладно, – заявил Мыкола Еноха. – Аспидовы, не Аспидовы, пасынки, не пасынки, а больше не сунутся, мугыри! Ну, пошли, что ль, Яринка?

Поморщилась панна сотникова, трость пальцами сжала. Знала, куда идти предстоит! Не хотела. Только понимала – придется.

За толстыми прутьями, за пудовым замком спрятан был Мацапура.

Словно зверь лютый.

Ну, так он и есть – зверь!

Клетку железную в самом глубоком подвале отыскали. Отыскали, подальше в темный угол задвинули…

Капало с потолка. Сырость за ворот проникала. Чадил огарок свечной. И показалось Ярине, будто вырос Дикий Пан, раздулся, плотью панской клетку заполняя. Словно и не человек он уже.

А может, и вправду – не человек?

Перекрестилась Ярина. Мыкола понял – улыбнулся, погладил по плечу.

Держись, мол, Ярина Логиновна!

Поначалу думала, что станет Дикий Пан прутья грызть, диким зверем реветь, клетку расшатывать.

Не стал.

Тихо сидел, очи потупив. Только шевелились толстые губы – беззвучно. Или молитву читает? Так знаем мы эти молитвы!

Переглянулись Мыкола с девушкой, ближе подошли.

– Чуешь ли нас, пан Станислав?

Не ответил – только губами зашевелил чаще.

Дивно стало Ярине. Сколько раз представляла такое, сколько мечтала! Думала, кинется на Дикого Пана, зубами рвать будет, железом каленым жечь. А вот теперь стоит перед своим ворогом смертным, и вроде бы как сказать нечего.

Да и о чем говорить с нелюдем? Только об одном. Ну, так о том сам Мыкола скажет.

– Суд тебя ждет, пан Мацапура-Коложанский, а после суда – огонь пекельный.

Дрогнул голос Мыколы. Понимала Ярина, что держит себя Еноха-старший из последних сил. И то – каково с убийцей родного батьки речи вести?

– И чтоб огонь тот хоть на чуток меньше жег, сделай единое доброе дело в жизни своей упыриной: поведай, чего кнеж тутошний супротив нас, супротив Войска Запорожского удумал? Скажи – и умирать тебе легче станет. А живым тебя все одно не выпустим. Так и знай!

Не ответил Дикий Пан – молчал. Даже губами шевелить перестал.

Нахмурился Мыкола, хрустнул пальцами, кулаки сжимая.

– Или, думаешь, подмоги дождешься? Так подмога за стенами, а мы – тут. Не скажешь – мучить начнем смертно. И огонь тебе будет, и железо. Сам пытать стану – не побрезгую. Потому как не человек ты – нелюдь и всему поспольству ворог. Ты не скажешь – боль твоя скажет!

Даже Ярине не по себе стало от слов таких. Знала – не шутит Мыкола. Не побоится руки замарать.

Поднял голову Дикий Пан. Приподнялся грузно – дрогнула клетка. Вперед подался, ручищами за прутья взялся. Посмотрел…

Сжала Ярина Мыколину руку. Ой, и страшно смотрел Мацапура! И не на Еноху – прямо ей в глаза. И почудилось девушке, будто слышит она панский голос:

– Вызволи меня, Ярина Логиновна! Вызволи – не пожалеешь!

В самую душу слова неслышные западали. Отшатнулась панна сотникова, глаза ладонями закрыла. Но невидимый голос только загустел, сильнее стал:

– Ой, не пожалеешь! А не вызволишь – сама погинешь, и батька твой погинет, и хлопцы все твои. И весь мир погинет!

И отозвалась душа. Страхом – и надеждой. И уже вспомнила панна сотникова, где Еноха-старший ключ от клетки железной прячет.

– Вызволи-и-и!..

– Что с тобой, Яринка?

Очнулась. В Мыколину руку вцепилась.

– Уйдем, Мыкола, уйдем!

А как уходили, снова услыхала – тяжелое, грозное, неотвратимое:

– Вызволи-и-и-и!

– И кто победил, Денница?

Не ответил Несущий Свет. Только дрогнули губы усмешкой невеселой.

Знала – что-то случилось.

Плохое. Очень плохое. И не дома, в Валках, не в земле неведомой, куда попасть довелось…

Вокруг снова был зеленый лед и чужое небо. И в первый раз Ярине не по себе стало. Вдруг заметила: на руке, что ее руку держит, – четыре пальца. Четыре! Как она раньше не видела?

Вздрогнула, губу закусила. Или в бою потерял?