Ангел тьмы - Калеб Карр

А что же мистер Мур? Я располагаю роскошью написания сих последних слов лишь потому, что впервые с открытия этой лавки у меня появился помощник — мистер Мур, азартный игрок по натуре, признал свое поражение, прочитав остаток моего манускрипта, хотя и не преминул сообщить, что какой бы там ни был дух у этого повествования, он оказался «прискорбно попорчен вопиющим отсутствием стиля». Кто бы говорил. В общем, сейчас он там, в лавке, в фартуке и прочих причиндалах, продает щеголям сигареты, и, полагаю, наслаждается выпавшей возможностью изводить этих людей таким манером, какой может позволить себе только лавочник: ничто так не радует моего старого друга, как шанс плюнуть в лицо верхушке общества, из которой он сам и произошел.

Его возвращение в «Таймс» после дела Хатч было нелегким: он предпочел бы освещать на страницах газет наши последние изыскания, однако понимал, что редакторы и на милю не приблизятся к этому делу. Потому он решил утешиться освещением судебного разбирательства, последовавшего за «тайной безголового трупа». Мистер Мур надеялся, что сможет применить в этой истории интимного убийства кое-какие уроки, полученные нами во время преследования Либби Хатч, — хотя ему, конечно, стоило бы поступить умнее. Жертва преступления, расчлененный мистер Гульденсуппе, вскоре оказался позабыт практически всеми, тогда как его бывшая любовница, миссис Нек, и ее последний счастливый избранник и соучастник убийства, Мартин Торн, стали предметом целой публичной мелодрамы. Миссис Нек быстренько обернулась — стараниями прессы, общественности и конторы окружного прокурора — девицей, попавшей в беду: она выдавала себя за страдалицу, сбитую с пути и развращенную Торном, тогда как в действительности сама помогла спланировать убийство и участвовала в расчленении трупа. В довершение этого, выдав правосудию все необходимое для отправки несчастного простофили Торна на электрический стул в Синг-Синге, миссис Нек каким-то чудом добилась, чтобы окружной прокурор ходатайствовал перед судьей применить к ней самое легкое наказание, — что он и сделал: она получила пятнадцать лет в Оберне, которые с учетом хорошего поведения могли скостить — и скостили — всего до девяти.

Когда настал день казни Торна, мистер Мур поехал в Синг-Синг с намерением заполучить какое-нибудь заявление обреченного узника: что-нибудь насчет того, как общество до сих пор с готовностью отпускает женщин, виновных в жестоком насилии, лишь потому, что слишком уж неудобно признать, будто они на такое способны. Он отловил Торна, когда того уже вели в комнату для исполнения приговора, и спросил того, что он думает о мягком наказании миссис Нек.

— Да я не знаю, — ответил сломленный и безропотный Торн. — Мне как-то все равно, что так, что эдак.

Так окончилась маленькая кампания мистера Мура по вынесению на свет божий хоть каких-то истин, полученных нами в ходе процесса Либби Хатч. «Дикарь» Торн и «обманутая, но искупившая вину» миссис Нек (как заклеймил их окружной прокурор) оказались на деле совершенно обычными людьми, а «монстры», на которых каждый в городе поначалу списывал вину за преступление — грабители могил, сбрендившие анатомы, кровожадные вурдалаки и тому подобная нечисть — оказались лишь тенями, выдуманными для восхваления полисменов, продаж газет и запугивания строптивых детей. Как доктор и предполагал, настоящие монстры по-прежнему — что тогда, что сейчас — незамеченными бродили по улицам, верша свои странные и безнадежные дела в лихорадке, коя среднему гражданину казалась не чем иным, как обычным усилием, необходимым для того, чтобы пережить обычный день.

У меня же самого дела шли лучше, чем, думается, можно было ожидать, — если учесть, с чего я начал. Большая часть моих старых дружков и сообщников кончила дни в каталажке или в подворотне, и, хоть и трудновато сожалеть о подобной участи для таких как Динь-Дон и Гу-Гу Нокс, все ж таки жаль, что таким добросердечным ребятам, как Прыщ-Немчура, пришлось провести добрую часть жизни, гуляя по двору Синг-Синга. Моя-то жизнь в основном и есть эта лавочка; но хоть табак и неплохо подсобил мне с деньгами, он отплатил мне — ну будто в пример того, что доктор называет «крайне трагической иронией», — этим никудышным кашлем, болячкой, которая, весьма вероятно, продолжит пожирать мои легкие, пока там остается что выкашливать. Порой, сдается мне, доктор винит себя за то, что так и не заставил меня бросить курить; но я-то пристрастился к никотину ой как задолго до встречи с этим человеком, и, несмотря на постоянную его заботу и терпение, были все ж таки кое-какие вещи насчет моей прошлой жизни, которые не под силу было исправить даже его уму и мудрости. Я его, само собой, не виню, люблю его от этого ничуть не меньше и с грустью думаю, что мое физическое положение дает ему очередной повод досадовать на себя — но, говорю же, именно эта досада и способность преодолевать ее ради лучшей жизни нашего ничтожнейшего из видов и делают его таким необычным человеком.

В моей жизни частенько бывали женщины, но ни одна не смогла вселить в меня те мечты, что я однажды разделил с Кэт на кухне у доктора. Сдается мне, все это умерло вместе с ней; и если кому вдруг покажется странным, что такое приключилось со мной столь рано, я лишь скажу, что те, кто вырос на улицах, всё делают слишком рано — слишком рано и слишком быстро. Раз в неделю я доезжаю подземкой до кладбища «Голгофа» и кладу цветы на могилу Кэт, и порой — в последнее время все чаще и чаще — ловлю себя на том, что сижу и болтаю с ней, почти как в то утро, когда она опустошила добрую часть бутылочки камфарной настойки. Где бы она ни была, мне кажется, она знает, что я, похоже, довольно скоро к ней присоединюсь; и, хоть мне и не хочется думать, как я оставлю друзей и особенно доктора, какая-то странная дрожь одолевает меня при мысли о том, что, в конце концов, я снова найду ее — совсем взрослую и свободную от тяги к марафету и светскому обществу. Может, мы даже, в конце концов, сумеем как-нибудь зажить мирной, славной жизнью вдвоем — такой, которой она никогда не знала за свое недолгое пребывание в этом мире. Многие, наверное, решат, что все это лишь глупые фантазии — но родись вы в таком мире, как мы с Кэт, думали бы вы совсем иначе.

Благодарности

Пока я занимался исследованиями для «Алиениста», первой части этой истории, мне стало ясно, что, вопреки распространенному мнению, женщины склонны к насилию не меньше мужчин. Но их жертвами обычно становятся дети — зачастую их собственные дети — и этот тревожный факт, похоже, несколько противоречит тем сенсационным репортажам, что обычно описывают случаи с участием жестоких мужчин, в особенности мужчин — серийных убийц. Я обсудил этот вопрос с доктором Дэвидом Эйбрамсоном, который немало помог мне в подготовке «Алиениста», и он подтвердил, что женщины обычно мучат или убивают тех людей, с которыми их связывают близкие личные взаимоотношения (в отличие от мужчин, которые в качестве жертв своих жестоких наклонностей часто выбирают посторонних, поскольку им проще ссылаться на объективные причины). Я хочу еще раз поблагодарить доктора Эйбрамсона за его помощь и поддержку, без которых этот проект очень быстро сбился бы с пути.

Каждый, знакомый с явлением женского насилия, узнает в деле Либби Хатч элементы преступлений не только прошлого века, но и нашего с вами времени. Это сходство — вполне преднамеренное, и его не удалось бы достичь без существенной работы психоаналитиков, описавших истории некоторых наиболее примечательных современных женщин-убийц. В числе этих авторов я должен упомянуть Джойс Эггингтон за ее яркое исследование Мэрибет Тиннинг, Энн Рул за язвительную работу, посвященную делу Дайаны Даунс, Андреа Пейзер за описание и анализ убийств Сьюзен Смит и моего друга Джона Костона за его освидетельствование Эллен Бём. Всем им следует отдать должное за отказ от социологической рационализации действий изучаемых ими лиц и за настойчивость (если воспользоваться словами Руперта Пиктона) в отношении к ним в первую очередь как к бесчеловечным людям, а потом уже как к женщинам.

Библиотеки, как всегда, сделали терпимой разницу между выдумкой и воссозданием событий. Я должен поблагодарить специалистов Нью-Йоркской публичной библиотеки, библиотеки Общества Нью-Йорка и Нью-Йоркского исторического общества за их безустанную помощь. Я также благодарен сотрудникам Бруксайдского музея в Боллстон-Спа, штат Нью-Йорк, — наряду с сотрудниками Публичной библиотеки Боллстон-Спа, Публичной библиотеки Саратоги и Исторического общества округа Саратога.

Перрин Уайт не только оказала мне помощь в проведении исследований, но и составила компанию в ряде мысленных и физических путешествий, которые, при всей их волнительности для меня, для нее были некоторым образом еще беспокойнее. Я благодарю ее за проницательность, непредвзятость и поддержку.