Древний Китай. Том 3: Период Чжаньго (V—III вв. до н.э.) - Леонид Васильев

В отличие от монологического жанра поучений и убеждений он был, во-первых, диалогичным, а во-вторых, не ставил своей задачей убедить в чем-то кого-либо, тем более власть имущих. Чаще спор имел характер развернутого, подчас остро полемического высказывания с целым арсеналом аргументов. Заметим, что древнекитайские мыслители делились на меньшинство, стремившееся поучать правителей, и большинство, не склонное к этому.

Ярким примером идейных борцов первого типа был Мэн-цзы, пытавшийся по-конфуциански научить правителей добродетелям и заботе о благе народном. Поскольку это направление мысли было издревле санкционировано традицией и вошло в ее плоть и кровь со времен Яо, Шуня и Юя, правители были вынуждены не только выслушивать Мэн-цзы, но и терпеть его прямые, нередко несправедливые упреки и нападки. В этом смысле Мэн-цзы был активным продолжателем тех, кто считал своим долгом поучать нерадивых и неверно поступающих правителей. Однако в своем трактате Мэн-цзы выступает и в качестве искусного и умелого спорщика, владеющего логикой риторики и умеющего разбивать аргументы соперника.

Активным борцом за конфуцианство был также Сюнь-цзы, трактат которого насыщен призывами, ставившими своей целью убедить читателей, включая и правителей, в том, что конфуцианство конкурентоспособно в борьбе с иными течениями мысли конца Чжоу, в том числе и с успешно развивавшимся в то время легизмом. Но в отличие от Мэн-цзы Сюнь-цзы не вступал в открытую полемику с правителями и подчас прибегал к аргументам, явно базировавшимся на подлоге.

Гораздо менее удачно и результативно вел диалог со своими противниками-конфуцианцами Мо-цзы. Не вступающий в прямую дискуссию, он был огражден от неприятной и подчас весьма сложной обязанности парировать аргументы противника. Но Мо в отличие от Мэн-цзы не стремился поучать правителей. Его теория, как уже упоминалось, была утопической схемой, рассчитанной на облагодетельствование всего человечества. Что касается Ян Чжу, то его риторика не была рассчитана на серьезный спор и опровержение чужих аргументов. Он явно не имел склонности кого-либо поучать и с кем-то спорить, но в случае необходимости он, как умелый спорщик, быстро находил аргументы.

Легистам спорить не приходилось. Поскольку в обществе, считали они, есть бездельники и всяческие социальные паразиты, а также бесполезные говоруны, которые уклоняются от общественно полезного труда (земледелие и война), то нечего с ними особо церемониться, тем более дискутировать.

Философы даосской школы, и прежде всего Чжуан-цзы, умели спорить зло и беспардонно. Выворачивая наизнанку мысли Конфуция и представляя его униженным последователем выдуманного ими Старика (Лао-цзы), они вели спор столь оскорбительным способом, что и возражать-то им было неловко. Показательно, что Сюнь-цзы (а он явно был младше Чжуан-цзы и не мог не знать об извращении даосами облика Учителя) ни словом не обмолвился по этому поводу.

Мы не знаем, как выглядело общение ученых различных направлений мысли в тех случаях, когда они надолго собирались где-либо в одном месте и совместно составляли энциклопедии типа «Гуань-цзы» или «Люй-ши чуньцю». Из всего того, что можно узнать об их жизни в академии Цзися либо при дворе богатого и влиятельного Люй Бу-вэя в царстве Цинь, доподлинно известно, что среди них открытой полемики с полным развертыванием всего арсенала аргументов и выпадами против противников, практически не было. Просто были главы, принадлежавшие кисти тех или иных мыслителей. Разумеется, это никак не означает, что споров не было. Напротив, сам факт проживания рядом друг с другом и совместной работы над одним и тем же произведением предполагал споры и даже острые дискуссии по наиболее наболевшим и важным проблемам. Именно здесь, в этих спорах и должны были оттачиваться не только методы риторики, но и сами аргументы, лежавшие в основе различных теорий. Но, к сожалению, вся эта полемика оставалась, как правило, за бортом. Она не включалась в труды, которые в том виде, как они сохранились, никак ее не отражают.

Как явствует из сказанного выше, приемы риторической полемики в период Чжаньго были весьма разнообразными. Это свидетельствует о том, что многие к тому времени научились создавать собственные полные и цельные концепции, а также использовать накопленные аргументы, чтобы разбить теории противников, извратив подчас их идеи. Искусство скрытой и открытой полемики отшлифовывалось веками и в период Чжаньго достигло высокого уровня, о чем мы можем судить по различным трактатам, комментариям и историческим сочинениям, в первую очередь по работам Сыма Цяня.

Политика, дипломатия, риторика, тактика, стратегия

Соединение в один ряд обозначенных в подзаголовке явлений на первый взгляд может показаться не вполне логичным. Однако на самом деле все достаточно взаимообусловлено.

Рассматривая вопрос о роли политики и дипломатии в Поднебесной, напомним, что то и другое было хорошо известно и активно применялось вождями племени чжоусцев еще до завоевания ими Шан. Именно искусство дипломатических контактов и умелая политика обусловили в конечном счете успех чжоуских Вэнь-вана и У-вана. Политические расчеты послужили одной из важнейших причин появления идеологемы небесного мандата и создания в государственном образовании Чжоу многочисленных уделов. Позже политика и дипломатия стали важным орудием во взаимоотношении уделов, становившихся практически независимыми царствами и княжествами, друг с другом, а затем, в период Восточного Чжоу, и с доменом сына Неба. Вся история феодализма времен Чуньцю буквально насыщена политическими интригами и заговорами, а что касается дипломатии как верной спутницы и первой помощницы удачной политики, то ее нормы были отшлифованы веками.

Теория дипломатии, ее нормы были подробно изложены в трактате «Или», а ее практика— в «Цзо-чжуань», где дается ряд конкретных примеров соблюдения (или, напротив, несоблюдения) дипломатических норм. Стоит напомнить, что, направляясь к цели, в случае необходимости пересечения для этого территории третьей страны дипломатическая миссия должна была заблаговременно получить разрешение. Игнорирование этого правила считалось смертельным оскорблением, а посол — как в свое время случилось с главой миссии Чу, не получившей пропуск на проезд через царство Сун, — подлежал казни.

Политико-дипломатические цели и расчеты, начиная с заговора против Шан и идеологемы небесного мандата, не говоря уже об интригах времен Чуньцю, были тесно связаны с использованием риторики, т. е. умелой словесной вязи, убеждающей потенциальных союзников и вассалов в выгоде предложенных им решений. Разумеется, на первых порах это еще не были сложные вербальные конструкции. Вполне возможно, что все начиналось с чего-то похожего на древнерусское «иду на вы». Однако нет никаких сомнений в том, что по мере развития бурной и насыщенной регулярными войнами истории династии Чжоу все, что имело отношение к войнам и сопровождавшим их дипломатическим и иным акциям (интриги, заговоры и т. п.), быстрыми темпами эволюционировало. И далеко не случайно дипломатия и посольский ритуал были столь детально и тщательно прописаны в трактате «Или», цель которого как раз и заключалась в том, чтобы запечатлеть и сохранить в веках все то, что в конце Чжоу считалось наиболее ценным и важным из ушедших в прошлое отношений.

Разумеется, на протяжении многих веков искусство дипломатии не только совершенствовалось, но и шло вперед семимильными шагами. В Евангелии от Иоанна сказано, что вначале было Слово (Логос). Этот мистический Логос был в какой-то мере известен и китайцам. Иными словами, те, кто профессионально занимался политикой и дипломатией, т. е. верхи общества, его элита, хорошо знали, как важно искусство убеждать.

Особенно важным это искусство стало в период Чжаньго, когда состав элиты сильно изменился и на смену родовой знати с ее весьма прочными социально-политическими позициями пришли наемные служащие из числа ши, места которых в обществе целиком зависели от их способностей, интеллекта и от отношения к ним нанявшего их правителя. Иными словами, именно теперь Логос, т. е. все та же риторика, умение хорошо и убедительно излагать свои намерения и планы, снабжая их убедительными расчетами и иными аргументами, ссылками на прецеденты из хорошо всем известного прошлого (неважно, реального или легендарного), стал едва ли не основным орудием в политико-дипломатической борьбе.

Выход в период Чжаньго на передний план риторики в различных ее формах (монолог, диалог, убеждение, спор, подчас даже резкие обвинения в адрес нерадивых правителей) способствовал превращению Логоса, т. е. Слова как такового, в еще более мощное <орудие, нежели то, каким оно было прежде. Ведь теперь все в Поднебесной писали различные сочинения, так что жанр письменной речи стал широко распространенным и очень активно использовался. А знакомство с нормами письменной речи влекло за собой хорошо известное со времен Конфуция умение высказывать и записывать мысли в краткой форме афоризмов.