Время и боги. Дочь короля Эльфландии - Лорд Дансени

ребенка долго и Орион все равно последует за своими помыслами. Но Трель ответил: «Нет, господин мой» – и искоса, поежившись, поглядел на Зирундерель; пестунья же поспешила к мальчику и увела его прочь от Треля. И Трель ушел на лесной свой промысел один.

Все случилось ровно так, как предвидела ведьма, и не иначе. Ибо сначала Орион расплакался, а потом всю ночь видел во сне леса; на следующий же день он тайком сбежал из дома, и отправился к хижине Отта, и попросил охотника взять его, Ориона, с собой, когда тот отправится за оленем. Отт же, стоя на широкой оленьей шкуре перед очагом, где пылали поленья, долго рассуждал о лесе, однако в тот раз ребенка с собою не взял. Вместо того он отвел Ориона назад в замок. Тут-то и пожалела Зирундерель, что некогда опрометчиво сказала ребенку, будто мать его ушла в леса; пожалела – но было поздно, ибо именно эти ее слова слишком рано разбудили в малыше тот дух странствий, что однажды должен был подчинить себе Ориона; и поняла Зирундерель, что заклятия ее более не приносят покоя. Потому в конце концов она отпустила мальчугана в леса. Но не раньше, чем испробовала последнее средство: подняв посох и произнеся заклинания, она призвала волшебные чары леса прямо к очагу детской и повелела им разогнать тени, что отбрасывало пламя, и вместе с ними расстелиться по всей комнате, пока детскую, словно лес, не окутала завеса тайны. Когда же и этот заговор не сумел утешить мальчика и удержать его помыслы дома, ведьма отпустила его в леса.

Однажды утром, выскользнув из дома незамеченным, Орион снова направился к хижине Отта, ступая по ломкой траве; старая ведьма знала, что мальчуган сбежал, но не позвала его назад, ибо не было у нее заклятий, что смогли бы обуздать в смертном жажду странствий, когда бы она ни пробудилась, рано или поздно. И не желала Зирундерель направить вспять шаг своего воспитанника, ежели сердце его стремилось в леса, ибо, когда речь заходит о двух вещах, ведьмы всегда отдадут предпочтение более таинственной. Вот так мальчуган один явился в дом Отта, через сад его, где на бурых стеблях поникали пожухлые цветы и лепестки, ежели Орион сжимал их в руке, казались склизкими на ощупь, ибо уже наступил ноябрь и всю ночь подмораживало. На этот раз Ориону посчастливилось: Отт, что совсем уже было собрался уходить, пребывал в подходящем настроении, созвучном сокровенным стремлениям мальчика. Когда Орион вошел, охотник как раз снимал со стены лук и сердцем был уже в лесах; маленький гость всей душой стремился туда же, и в такую минуту охотник не смог ему отказать.

Потому Отт подсадил Ориона на плечо и зашагал по склону вверх, прочь от долины. Люди глядели им вслед: Отт шел, сжимая в руке лук, в своих мягких бесшумных сандалиях, в одеждах коричневой кожи; Орион восседал у него на плече, закутанный в шкуру олененка, что набросил на него Отт. И по мере того как деревня оставалась позади, Орион радовался, глядя, как дома все удаляются и удаляются, ибо прежде никогда не уходил от людских жилищ столь далеко. Когда же глазам мальчугана открылись бескрайние нагорья, он почувствовал, что теперь это не просто прогулка, но самое настоящее путешествие. А потом увидел он вдалеке торжественно-мрачные кущи зимнего леса и немедленно преисполнился восторженного благоговения. Туда, во мрак лесных чащ, под их таинственную сень и принес малыша Отт.

Отт вступил в лес столь неслышно, что черные дрозды, которые охраняли чащи, рассевшись по ветвям как часовые, не улетели при приближении охотника, но только издали несколько долгих, предостерегающих нот и, пока Отт проходил мимо, подозрительно прислушивались, так и не решив для себя, потревожил этот человек чары леса или нет. Под сень этих чар, во мрак и недвижное безмолвие сосредоточенно направлялся Отт; по мере того как он углублялся в лес, на лице его появлялось торжественное выражение; ибо тихой поступью проходить сквозь чащу было делом его жизни, и стремился охотник в лес так, как иные стремятся к исполнению своих самых заветных желаний. Очень скоро Отт опустил мальчика в бурые папоротники и дальше отправился один. Орион глядел охотнику вслед, пока тот не скрылся из виду: с луком в левой руке, словно тень, что спешит на сборище теней, дабы слиться со своими собратьями. И хотя мальчуган не мог далее следовать за Оттом, он ликовал в душе, ибо по тому, как удалился Отт, и по выражению лица его Орион видел, что это серьезная охота, а не просто развлечение на забаву ребенку; и это порадовало мальчика больше, чем все игрушки, вместе взятые, что когда-либо у него были. Леса смыкались вокруг Ориона, безмолвные и немые, пока дожидался он возвращения Отта.

Прошло много времени, и вот Орион заслышал словно бы слабый отзвук лесных чар: шелест не громче, чем производит дрозд, когда разгребает палые листья, ища насекомых; то возвратился Отт.

Охотнику не удалось отыскать оленя. Отт немного посидел рядом с Орионом, посылая стрелы в дерево; но вскоре подобрал свои стрелы, снова подсадил дитя на плечо и зашагал к дому. В глазах Ориона стояли слезы, когда покидали они лес; ибо мальчуган всей душою полюбил тайну вековых сумрачных дубов: мы бы прошли мимо них, ничего не заметив, либо с мгновенным ощущением чего-то позабытого – может быть, послания, что так и не сумели постичь; однако для Ориона души дерев стали собратьями по играм. Мальчик возвратился в Эрл опечаленный, словно пришлось ему расстаться со вновь обретенными друзьями: помыслы Ориона полны были намеков, что получил он от мудрых старых стволов, ибо каждый пень казался ему исполненным глубокого смысла. Когда Отт привел Ориона домой, Зирундерель ждала у ворот; она не стала расспрашивать малыша о том, как он провел время в лесу, и почти ничего не ответила, когда Орион рассказал ей о своем путешествии: ведьма ревновала воспитанника к тем, чьи чары увели мальчугана от ее заклятий. И всю ночь напролет мальчик охотился во сне за оленем в лесной чаще.

На следующий день он снова сбежал в дом Отта. Но Отт уже ушел на промысел, ибо ему необходимо было пополнить свои кладовые. Тогда Орион отправился к жилищу Треля и застал охотника дома, в темной хижине, доверху набитой разнообразными шкурами. «Возьми меня с собою в лес», – попросил Орион. И Трель уселся в широкое деревянное кресло у очага, дабы обдумать это дело как следует