Мир приключений 1984 - К. Селихов

НЕ БЫТЬ ПЕСКОМ НА ВЕТРУ

Над черно-серой скалой крутится легкий столбик песка: ветер здесь не устает дуть ни днем ни ночью. Песчинки с шорохом бьются о металлический щит:

“Предупреждение! Вход в поселение разрешен лишь тем, кто ручается, что будет уважать законы племени!”

Эту табличку поставили индейцы племени хопи перед своим селением Олди-Орайби десять лет назад. Именно тогда нескольких туристов поймали на том, что они фотографировали ритуальные танцы племени. По верованиям племени, обряды нельзя изображать, и предки хопи, расписывая свои щиты, стены мазанок или украшая одежду, никогда не рисовали ничего, что могло бы напомнить их ритуалы. Особенно танцы.

Предки хопи верили, что нарушение запрета принесет племени горе. Так ли свято верят в это потомки, сказать трудно. Но дело не в этом, тем более что соблюдение запретов не очень-то помогло племени хопи, вытесненному белыми в негостеприимную пустыню Центральной Аризоны.

Дело совсем в другом. Индейцы стали требовать уважения своих законов хотя бы на тех клочках бывших своих земель, которые им остались.

На самой границе резервации, на горе Блэк-Меса, копошатся белые люди: под тонким слоем почвы гора скрывает миллионы тонн великолепного угля. Мощные машины дробят уголь, смешивают с водой, и по гигантскому трубопроводу первосортное топливо течет к электростанциям, снабжающим энергией Лос-Анджелес, Финикс и Тусон. В свое время компания “Пибоди Коул компани” арендовала у вождей гору на двести лет. Через двести лет (а судя по всему, гораздо раньше) гора превратится в пирог с выеденной начинкой, и племя вновь сможет распоряжаться ею по собственному усмотрению.

Блэк-Меса, по преданиям хопи, — это центр равновесия мира, и раз в год вожди приносят на ней жертву. “Пибоди Коул компани” им в этом не препятствует: это оговорено в контракте. Но и арендная плата фиксирована также, повысить ее нельзя. Кто же, в конце концов, виноват, что у индейцев не было геолога!

Обращение в суд племени не помогло: с юридической точки зрения контракт составлен безукоризненно. Хопи, правда, выбрали делегата, и тот поехал в Вашингтон, а потом в Европу, чтобы привлечь внимание к положению племени. Действительно, сочувствие выражали очень многие. Увы, “Пибоди Коул компани” от этого не стало ни жарко ни холодно.

Наверное, тут уж ничего не поделать. Индейцев давно приучали уважать законы белых. Но пусть и белые уважают законы индейцев хотя бы на их территории. Обычаи индейцев ничуть не хуже, чем привычки белых… Так появился щит при въезде в селение Олди-Орайби.

…Еще лет десять тому назад у молодых людей почти всех племен Северной Америки было заметное стремление подражать белым во всем. Они стригли волосы, одевались в покупную одежду и, в общем-то, ко всему индейскому относились почти пренебрежительно. В этом сказалось и влияние школы, и попытка вырваться из тех условий, в которых живут сородичи. Многие уходили из родных племен, селились в городах, а кое-кому даже удавалось добиться успеха.

Джон Мокаук был одним из тех, кому повезло. В тридцать лет он работал доцентом университета в Буффало и читал курс индейской культуры. Его ценили коллеги, уважали студенты, а всем заезжим гостям его представляли как одну из первых здешних достопримечательностей. Вначале это было даже приятно, но потом, когда гости, как сговорившись, с милой улыбкой спрашивали: “А где же ваши перья?”, стало слегка раздражать.

В силу своих служебных обязанностей Мокаук ежегодно ездил со своими студентами по резервациям: собирал маски, предметы утвари, записывал легенды. Но гораздо больше его интересовало современное положение индейцев. Обследования, сделанные в сорока трех резервациях во всех частях огромной страны, показали одно и то же: усталость старших, равнодушие молодых. Джон занялся менее колоритными, но для его исследований гораздо более показательными индейцами, живущими в городах. Результаты оказались удручающими. Молодые люди, во что бы то ни стало старавшиеся уйти в город от своего племени, брались сначала за любую работу. Но город быстро ломал их: непривычные к новым условиям, к регулярному промышленному труду, они превращались в деклассированных, не имеющих ничего за душой бродяг. Их втягивали в свои делишки уголовники и их же первых выдавали полиции. Они ютились в брошенных строениях. Они спивались. По данным доцента Мокаука, примерно четверть городских индейцев оказались закопченными алкоголиками.

Первое, за что взялся доцент, была кампания против спиртного — с этого времени сам он пьет только фруктовые соки. Второе — он перестал быть доцентом, доктором философии, перестал быть Джоном Мокауком.

В родную резервацию Акьюсасне вернулся индеец Сотситова — так нарекли его родители тридцать лет назад. Сотситова вернулся для того, чтобы помочь своему народу обрести веру в себя; не только своему племени, а всем коренным жителям Америки.

— Мне опротивело карабкаться по лестнице белого человека. Титулы мне не помогут. Это у белых, у кого больше титулов, тот и прав раньше, чем рот откроет. Для нас главное то, чт я знаю и чт я умею.

Этими словами начался первый урок, который Сотситова, бывший доцент, начал в школе для детей своего племени. На плечи его спускались две смоляно-черных косы, лоб охватывала вышитая бисером лента, в волосах торчало орлиное перо.

Ученики сидели на полу вокруг него. Многие из них ходили уже до того в обычную школу, и для них было странным, что на уроке можно говорить не только по-английски. Оказалось, что родной язык достаточно богат для того, чтобы все объяснить на уроках истории, географии Америки, ботаники. Да и уроки сами были не похожи на прежние: например, ботаникой занимаются месяц — июль, и не в классе, а в поле. Ведет урок знахарь. Латинских названий растений он, правда, не знает, зато о каждой травке может много рассказать: против какой болезни она помогает, как ее надо сохранять и с чем смешивать.

Надо было приучить ребят гордиться прошлым своего народа, его одеждой, его обычаями.

Потом пришлось открывать классы на английском языке: в школу Сотситовы стали присылать детей индейцы из далеких резерваций.

Приезжают старейшины разных племен читать лекции по истории.

— Старайтесь быть людьми, — так говорил Сотситова на самом первом уроке, — не будьте песком, который ветер несет куда хочет и бросает где хочет.

А тем временем известность индейской школы перешагнула границы резервации. И в ней появились новые ученики — белые и взрослые.

Одних привлек интерес к индейской культуре — среди них были и бывшие коллеги Сотситовы по университету в Буффало. Других — распространенная в наше время уверенность, что индейская “травяная медицина” помогает от всех недугов. Третьих — экстравагантность, желание походить в индейских одеяниях, а потом рассказывать знакомым в родном городе Нью-Париже, штат Оклахома: “Мы, знаете, весь отпуск скакали на мустангах и охотились на бизонов…” (Эти последние обычно ограничиваются тем, что покупают в киоске у въезда в резервацию сделанный в Гонконге скальп и японские индейские мокасины, бегло осматривают школу и уезжают.) Но к тем, кто хочет пройти курс “индейских наук”, в школе относятся серьезно.