ЖИЗНЕОПИСАНИЯ НАИБОЛЕЕ ЗНАМЕНИТЫХ ЖИВОПИСЦЕВ, ВАЯТЕЛЕЙ И ЗОДЧИХ - ДЖОРДЖО ВАЗАРИ

Первые произведения Луки были выполнены для церкви Сан Лоренцо в Ареццо, где в 1472 году он расписал фреской капеллу Св. Варвары, а в сообществе св. Екатерины – на холсте маслом хоругвь, что носят на процессиях, и такую же в церкви Тринита, так, что кажется, будто выполнена она рукой не Луки, а самого Пьетро из Борго. В церкви Сант Агостино в названном городе он выполнил образ св. Николая Толентинского с прекраснейшими историйками, завершенный им с хорошим рисунком и выдумкой, и там же в капелле св. Даров он написал фреской двух ангелов. В церкви Сан Франческо в капелле Аккольти он расписал для мессера Франческо, доктора прав, доску, на которой изобразил самого мессера Франческо и нескольких его родственников. В произведении этом есть дивный св. Михаил, взвешивающий души; в этой фигуре в сверкании ее доспехов и в отражениях на них проявились, как, впрочем, и во всей вещи в целом, глубокие его знания. Лука дал ему в руку весы, на которых нагие люди, поднимаясь на одной чашке и опускаясь на другой, изображены в прекраснейших ракурсах. И между прочими хитроумными вещами, имеющимися в этой живописной работе, есть нагая фигура, отменнейшим образом превращенная в дьявола, у которого зеленая ящерица лижет кровь из раны. Есть там, помимо этого, и Богоматерь с сыном на коленях, св. Стефан, св. Лаврентий, св. Екатерина и два ангела, один из которых играет на лютне, а другой на гуслях. И все эти фигуры разодеты и разукрашены так, что диву даешься. Но что там еще чудеснее, так это мелкофигурная пределла с деяниями названной св. Екатерины.

Многое написал он и в Перудже и, между прочим, в соборе для мессера Якопо Вануччи, кортонца, городского епископа, картину на дереве, на которой изображены Богоматерь, св. Онуфрий, св. Геркулан, св. Иоанн Креститель и св. Стефан, а также прекраснейший ангел, настраивающий лютню.

В Вольтерре он написал фреской в церкви Сан Франческо над алтарем одного из сообществ Обрезание Господне, почитавшееся дивным и прекрасным, несмотря на то, что младенец, пострадавший от сырости, был переписан Содомой гораздо хуже, чем он был. И в самом деле, иной раз лучше оставлять вещи, созданные людьми превосходными, даже и наполовину испорченными, чем давать их переписывать людям, менее знающим. В церкви Сант Агостино в том же городе он расписал темперой алтарный образ и его мелкофигурную пределлу с историями Страстей Христовых, почитавшуюся необычайно прекрасной.

В Монте он написал для тамошней Синьории в церкви Санта Мариа на доске Усопшего Христа, а в Читта ди Кастелло в церкви Сан Франческо – Рождество Христово, а в церкви Сан Доменико на другой доске – св. Себастьяна.

В церкви Санта Маргарита в Кортоне, на его родине, в обители братьев-цокколантов находится Усопший Христос, одна из редкостнейших его работ, а в сообществе Иисуса в том же городе он расписал три доски, из которых чудесна та, что на главном алтаре, где Христос причащает апостолов, а Иуда прячет святые дары в мешок. А в приходской церкви, именуемой ныне Епископством, он написал фреской в капелле св. Даров несколько пророков в естественную величину, а вокруг табернакля – нескольких ангелов, раскрывающих полог, и по сторонам св. Иеронима и св. Фому Аквинского. Для главного алтаря названной церкви он написал на доске прекраснейшее Успение и сделал рисунки для главного круглого окна названной церкви, которые были осуществлены Стаджо Сассоли из Ареццо.

В Кастильоне Аретинском он выполнил над капеллой св. Даров Усопшего Христа с Мариями, а в церкви Сан Франческо в Лучиньяно дверцы шкафа, в котором находится коралловое дерево с крестом на вершине.

В Сиене он расписал в церкви Сант Агостино доску для капеллы св. Христофора с несколькими святыми по обе стороны рельефного св. Христофора.

Из Сиены, приехав во Флоренцию для того, чтобы взглянуть на работы проживающих там в то время мастеров, а также многих живших там раньше, он написал для Лоренцо деи Медичи на полотне нескольких обнаженных богов, получивших большое одобрение, и землей – образ Богоматери с двумя небольшими фигурами пророков, находящихся ныне в Кастелло, вилле герцога Козимо; и ту и другую работу он поднес названному Лоренцо, который никогда и никому не позволял превзойти себя в щедрости и великолепии. Он написал также прекраснейшее тондо с Богоматерью, то, что в приемной капитанов гвельфской партии.

В Кьюзури Сиенском, главной обители монахов Монте Оливето, он написал с одной стороны монастырского двора одиннадцать историй из жизни и деяний св. Бенедикта. Из Кортоны он посылал свои работы в Монтепульчано, в Фойяно (образ главного алтаря приходской церкви), а также в другие местности Вальдикьяны.

В Мадонне, главной церкви Орвието, он собственноручно завершил капеллу, начатую там фра Джованни из Фьезоле, в которой он изобразил все истории о конце мира с выдумкой причудливой и прихотливой: ангелов, демонов, крушения, землетрясения, пожары, чудеса Антихриста и много тому подобных вещей, и сверх этого нагих людей, всякие ракурсы и много прекрасных фигур, вообразив себе ужас этого последнего и страшного дня. Этим он ободрил всех работавших после него, для которых трудности этой манеры уже казались легкими. И потому я не удивляюсь тому, что работы Луки постоянно получали высшее одобрение Микеланджело и кое-что в его божественном Страшном суде в папской капелле осторожно им заимствовано из выдумок Луки, как, например, ангелы, демоны, расположение небес и другие вещи, в которых Микеланджело подражал приемам Луки, как это, впрочем, может видеть каждый. В вышеназванных произведениях Лука изобразил себя самого и многих своих друзей – Никколо, Паоло и Вителоццо Вителли, Джован Паоло и Орацио Бальони и других, имена коих неизвестны.

В церкви Санта Мариа в Лорето он написал фреской в ризнице четырех евангелистов, четырех учителей церкви и других святых весьма прекрасных, и за работу эту был щедро вознагражден папой Сикстом. Говорят, что, когда в Кортоне был убит его сын, красавец лицом и телом, которого он очень любил, Лука, в таком горе, велел раздеть его донага и с величайшей твердостью духа, не рыдая и не проливая слез, написал его, дабы навеки собственными руками запечатлеть образ того, кого природа ему дала, а враждебная судьба у него отняла.

Будучи после этого призван названным папой Сикстом работать в дворцовой капелле в соревновании со многими живописцами, он написал там две истории, почитавшиеся лучшими среди многих остальных. На одной – завещание Моисея еврейскому народу при виде земли обетованной, а на другой – его же смерть. В конце концов, после того как он выполнил работы для всех почти государей Италии, и, будучи уже старым, он возвратился в Кортону, где в эти последние свои годы работал больше для удовольствия, чем для чего другого, ибо, привыкнув к труду, он не мог и не умел оставаться праздным. И в старости уже он написал в Ареццо образ для монахинь св. Маргариты и еще один для сообщества св. Иеронима, частично оплаченный мессером Никколо Гамуррини, доктором прав, аудитором Руоты, изображенным на этой картине с натуры на коленях перед Мадонной, которой его представляет св. Николай, изображенный на этом же образе; есть там и св. Донат и св. Стефан, а пониже обнаженный св. Иероним и Давид, поющий над псалтырью, а также два пророка, которые, судя по грамотам у них в руках, рассуждают о непорочном зачатии. Работа эта была доставлена из Кортоны в Ареццо на плечах двух человек из этого сообщества. Лука же, несмотря на свою старость, пожелал приехать для ее установки, а отчасти и для того, чтобы повидаться со своими друзьями и родственниками. А так как поселился он в доме Вазари, где был и я, маленький мальчик восьми лет, то помнится, как этот добрый старик, такой весь изящный и чистенький, услышав от учителя, обучавшего меня первоначальной грамоте, что я ничем другим в школе не занимаюсь, как только рисованием фигур, помнится, говорю я, что, обратившись к Антонио, моему отцу, он сказал: «Антонио, чтобы Джорджино не отставал от нас, пусть учится рисовать во что бы то ни стало; ибо даже если бы он и прилежал к науке, то и рисование, как всякому образованному человеку, принесет ему только пользу, честь и утешение». Обратившись затем ко мне, стоявшему перед ним, он сказал: «Учись, родной». Наговорил он обо мне много и других вещей, о которых умолчу, ибо знаю, что я далеко не оправдал мнение, которое обо мне имел этот добрый старик. Когда же он услышал, что у меня в этом возрасте очень сильно шла носом кровь, как в действительности и было, так что иной раз я доходил до обморока, он собственноручно с бесконечной любовью повесил мне на шею яшму, и это воспоминание о Луке навечно запечатлелось в моей душе.

Поставив названный образ на место, он возвратился в Кортону, и его на большое расстояние провожали многочисленные горожане, друзья его и родственники, как он этого и заслужил своею доблестью, так, что и жил он постоянно скорее как господин и почтенный дворянин, чем как художник.