Стрелок. Извлечение троих. Бесплодные земли - Стивен Кинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Это едет наш Чарли, и с ним машинист Боб. Быстрее их нет никого между Сент-Луисом и Топикой!»
Только заслышав гудок, ребятня высыпала во двор, чтобы в который раз поглядеть, как Чарли и машинист Боб проносятся мимо. Машинист Боб всегда улыбался детишкам и махал им рукой. Дети тоже ему улыбались и махали в ответ.
Машинист Боб знал один секрет. Он, единственный из людей, знал, что Чарли Чу-чу живой. То есть по-настоящему. Однажды, когда они возвращались из Топики в Сент-Луис, машинист Боб услышал, как кто-то поет, очень тихо, почти неслышно.
– А ну, кто здесь со мной в кабине? – строго спросил машинист».
– Тебе бы надо сходить к психиатру, машинист Боб, – пробормотал Джейк, переворачивая страницу. На следующей картинке машинист Боб, наклонившись над автоматической топкой Чарли Чу-чу, с любопытством заглядывал под нее. Интересно, подумалось Джейку, а кто ведет поезд и смотрит, чтобы коровы (не говоря уже о ребятишках) случайно не выскочили на пути, пока Боб ищет «зайцев» в кабине. Как видно, знания Берил Эванз о поездах были крайне скудны.
«Не волнуйся, – раздался вдруг тихий и хрипловатый голос. – Это всего лишь я.
– Кто это – я? – переспросил машинист Боб все тем же суровым, серьезным голосом. Потому что он по-прежнему думал, что кто-то решил над ним подшутить.
– Чарли, – сказал тихий хрипловатый голос.
– Как бы не так! – сказал Боб. – Поезда не разговаривают человеческим голосом! Я, может быть, много чего не знаю, но уж это я знаю точно! Если ты Чарли, тогда давай сам погуди в свой гудок, ты это должен уметь!
– Ну конечно! – сказал тихий хрипловатый голос, и тут же раздался веселый гудок, прокатившийся эхом над простором Миссури: ВУУУ-УУУУ.
– Батюшки! – воскликнул машинист Боб. – Это действительно ты!
– Я же тебе говорил, – сказал Чарли Чу-чу.
– Почему же я раньше не знал, что ты живой? – спросил машинист Боб. – Почему ты со мной никогда не разговаривал?
И тогда Чарли Чу-чу пропел Бобу песенку своим тихим хрипловатым голосом:
Не задавай мне дурацких вопросов,В дурацкие игры я не играюсь.Я простой, чу-чу, паровозик,И таким навсегда останусь.
Только мчаться вперед я хочуПод небом синим, как в первый раз,И быть паровозом счастливым, чу-чу,Пока не пробьет мой час.
– А ты будешь еще со мной разговаривать? – спросил Боб. – Мне бы очень хотелось.
– Мне тоже, – сказал Чарли. – Ты мне нравишься, машинист Боб.
– Ты тоже мне нравишься, Чарли, – сказал машинист Боб и теперь уже сам дал гудок, просто чтобы показать, как он счастлив.
ВУУУ-УУУУ! Так громко и весело Чарли еще никогда не гудел, и все, кто слышал гудок, вышли на улицу – посмотреть».
Иллюстрация к этим последним словам повторяла рисунок с обложки. На всех предыдущих картинках (исполненных в грубой, чуть примитивной манере, которая напоминала рисунки из любимой «младенческой» книжки Джейка «Майк Маллиган и его паровая машина») паровоз был всего-навсего паровозом – бездушной штуковиной, хотя и, безусловно, интересной для мальчишек 50-х, для которых, собственно, и предназначалась книжка. А на этой, последней картинке паровоз приобрел явные человеческие черты. Глаза, рот, улыбка. Джейку опять стало жутко, несмотря на улыбку Чарли и на весьма неуклюжий слог этого в общем-то милого рассказа.
Он не доверял этой улыбке.
Джейк открыл свое экзаменационное сочинение и пробежал глазами по строчкам. Я уверен, что Блейн опасен, – прочел он. – И это правда.
Он закрыл папку, на мгновение задумался, барабаня пальцами по столу, потом снова взялся за «Чарли Чу-чу».
«Машинист Боб и Чарли провели вместе много счастливых дней, о многом успели поговорить. Машинист Боб жил один, и Чарли стал ему настоящим другом – первым с тех давних пор, как жена Боба умерла в Нью-Йорке.
Но однажды, когда Боб с Чарли вернулись к себе в депо в Сент-Луисе, на месте стоянки Чарли их поджидал новенький тепловоз. И какой еще тепловоз! 5000 лошадиных сил! Сцепки из нержавеющей стали! Моторы из Ютики, штат Нью-Йорк, изготовленные на специальном заводе! А наверху, сразу за генератором, торчали три ярко-желтых вентилятора для охлаждения радиатора.
– Это что? – встревоженно спросил машинист Боб, но в ответ Чарли только пропел свою песенку, и голос его был совсем-совсем тихим и хриплым, как никогда:
Не задавай мне дурацких вопросов,В дурацкие игры я не играюсь.Я простой, чу-чу, паровозик,И таким навсегда останусь.
Только мчаться вперед я хочуПод небом синим, как в первый раз,И быть паровозом счастливым, чу-чу,Пока не пробьет мой час.
Тут подошел мистер Бриггз, начальник депо.
– Это очень красивый тепловоз, мистер Бриггз, – сказал машинист Боб, – но вам придется убрать его с места Чарли. Чарли нуждается в профилактике, его нужно смазать – и прямо сегодня.
– Чарли больше не нужно смазывать, машинист Боб, – с грустью проговорил мистер Бриггз. – Ему на замену прислали вот этот новенький тепловоз, Берлингтон-Зефир. Когда-то Чарли был лучшим локомотивом в мире, но теперь он состарился и котел у него подтекает. Боюсь, Чарли пришло время уйти на покой.
– Ерунда! – Машинист Боб буквально вышел из себя! – Чарли еще полон сил! Я срочно пошлю телеграмму в главное ведомство железнодорожной компании «Срединный мир»! Я самому президенту пошлю телеграмму, мистеру Раймонду Мартину! Я его знаю – он вручал мне награду за хорошую службу, а мы потом с Чарли катали его дочурку. Я дал еще ей погудеть, и Чарли старался – гудел для нее громко-громко!
– Мне очень жаль, Боб, – сказал мистер Бриггз, – но это сам мистер Мартин и заказал новый тепловоз.
И он не соврал. Так оно все и было. И Чарли Чу-чу отогнали в самый дальний конец депо Сент-Луиса, где он тихо ржавел в сорняках. Теперь на путях между Топикой и Сент-Луисом раздавалось уже не привычное ВУУУ-УУУУ а УУУХХХ-УУУХХХ! нового Берлингтон-Зефира. Чарли больше уже не гудел. Мыши свили гнездо на сиденье в кабине, где когда-то так гордо сидел машинист Боб, глядя на проносящийся мимо пейзаж; а в трубе теперь жили ласточки. Чарли было очень грустно и одиноко. Он скучал по стальным путям, и по яркому синему небу, и по безбрежным просторам степей. Иногда, поздно ночью, он думал об этом и тихо плакал темными масляными слезами. От слез заржавел его головной прожектор, но Чарли было уже все равно, потому что теперь прожектор уже не включали.
Мистер Мартин, президент железнодорожной компании «Срединный мир», написал в Сент-Луис письмо и предложил машинисту Бобу перейти на новый Берлингтон-Зефир. «Это очень хороший локомотив, машинист Боб, – писал мистер Мартин. – Новенький, полный сил. Только представьте себе, как вы его поведете! Это машина для вас. Из всех машинистов „Срединного мира“ вы – лучший. Моя дочка Сюзанна просила вам передать, что она не забыла, как вы разрешили ей погудеть в гудок Чарли».
Но машинист Боб ответил на это, что, если ему нельзя больше ездить с Чарли, он вообще прекращает водить поезда. «Я не сумею понять этот новенький чудный тепловоз, – написал он в ответ, – а он не сумеет понять меня».
Боб устроился чистить моторы в сент-луисском депо. Он был машинистом, а теперь сделался чистильщиком. Так к нему и обращались: чистильщик Боб. Другие же машинисты, водившие новые дизельные поезда, иной раз подсмеивались над ним. «Вы посмотрите на этого старого дуралея! – так они говорили. – Он не может понять простой вещи, что мир изменяется, мир не стоит на месте!»
Иногда, поздно ночью, машинист Боб приходил потихонечку в дальний конец депо, где стоял Чарли Чу-чу на ржавых рельсах запасных путей, которые стали теперь его домом. Его колеса опутали сорняки; головной прожектор проржавел и стал совсем-совсем темным. Машинист Боб всегда разговаривал с Чарли, но Чарли все реже и реже ему отвечал. Бывало, Чарли молчал в течение многих ночей подряд.
И вот однажды, одной такой ночью, Бобу пришла в голову страшная мысль. «Чарли, ты что, умираешь?» – спросил он, и Чарли ответил, совсем-совсем тихо и хрипло:
Не задавай мне дурацких вопросов,В дурацкие игры я не играюсь.Я простой, чу-чу, паровозик,И таким навсегда останусь.
Но теперь, когда больше уже нельзяМчаться под синим небом, как в первый раз,Тут, наверно, тихонько зачахну я,И скоро пробьет, чу-чу, мой час.
Джейк долго смотрел на картинку, иллюстрирующую этот не совсем неожиданный поворот событий. При всей грубости исполнения рисунок все-таки отражал настроение отрывка. Чарли выглядел старым, заброшенным и несчастным. Машинист Боб стоял с таким видом, как будто он только что потерял лучшего друга – последнего друга, который, согласно рассказу, у него еще оставался в жизни. Джейк представил себе, как, дочитав до этого места, дети по всей Америке сокрушаются и горюют, и ему вдруг пришло в голову, что в детских книжках на удивление много подобных вещей – вещей, которые задевают и ранят чувства. Гензель и Гретель, потерявшиеся в лесу. Олениха, мама Бэмби, убитая охотником. Смерть Старого Крикуна. Детей легко напугать и задеть, легко заставить их плакать, и подобный подход, кажется, породил во многих писателях странное увлечение садизмом… включая, как видно, и Берил Эванз.
