Трилогия Крысы. Мировой бестселлер в одном томе - Харуки Мураками

На этом разговор иссяк. Мы попрощались и положили трубки. Я выдул залпом стакан виски, выключил свет и уснул.

28

—  Переходим к следующей новости…

Я валялся на пляже Форта Де-Расси, разглядывая высоченное небо, пальмы и птиц, когда произнес это вслух. Юки лежала рядом. Растянувшись на циновке, я глядел на нее. Она загорала ничком, с закрытыми глазами. Здоровенная магнитола “Санъё” у нее в изголовье выдавала новый хит Эрика Клэптона. На Юки было миниатюрное бикини оливкового цвета, и все тело от шеи до пальцев ног натерто кокосовым маслом — гладкая кожа блестела, как у дельфиненка. Вокруг нас маячили молодые самоанки и самоанцы в обнимку с досками для серфинга, а на шеях у дочерна загорелых парней из спасательной службы ярко поблескивали золотые цепочки. Город благоухал цветами, фруктами и маслом для загара. Гавайи…

— Переходим к следующей новости.

Жизнь вокруг нас бурлила, появлялись все новые лица, экзотические сцены мелькали перед глазами одна за другой. Просто не верилось, что еще практически вчера я шатался по заснеженным улицам Саппоро. А теперь валяюсь на песочке и разглядываю небо в Гонолулу. Вот как все сложилось. Наметил точку, прочертил воображаемую линию — и вышло именно так, а не иначе. Подладился под музыку — и вот докуда дотанцевал. Хорошо ли я танцую?Я прокрутил в голове все, что со мной случилось, и шаг за шагом проверил, верно ли действовал до сих пор. Не так-то и плохо. Не высший класс, конечно. Но — неплохо. Окажись я еще раз в такой ситуации, наверняка поступил бы так же. Это и есть Система. Главное — чтобы двигались ноги. Не останавливаясь ни на миг.

Итак, я — в Гонолулу. Небольшой перерыв…

—  Небольшой перерыв, — сказал я вслух. Совсем тихонько — но Юки, похоже, услышала. Лениво перевернувшись на бок, она сняла темные очки, прищурилась и подозрительно посмотрела на меня.

— О чем ты там думаешь? — спросила она осипшим спросонья голосом.

— Да так… О том, о сем. Ничего серьезного, — ответил я.

— Делай, что хочешь — только перестань у меня под боком разговаривать сам с собой. Захотелось под нос побубнить — сиди один в номере и там бубни!

— Извини. Больше не буду.

Юки снова посмотрела на меня. Как ни в чем не бывало — мирным, спокойным взглядом.

— А то прямо как псих ненормальный…

— Ну, — согласился я.

— Прямо как одинокий старик, — добавила она. И перекатилась обратно на живот.

В аэропорту мы взяли такси, поехали в гостиницу, оставили в номере вещи, переоделись в шорты и майки, первым делом отправились в торговый пассаж тут же рядом и купили слоновьих размеров магнитофон. Так захотела Юки.

— Как можно здоровее, и чтобы орал погромче, — распорядилась она.

На дорожные чеки Хираку Макимуры мы купили самое огромное, что нашли в магазине — кассетную магнитолу “Санъё”. И к ней — запас батареек и несколько кассет.

— Нужно еще что-нибудь? — спросил я Юки. — Одежда, купальник и все такое?

Она покачала головой.

— Ничего не нужно, — сказала она.

Каждый наш выход на пляж сопровождался обязательным выносом магнитолы. Нести которую, разумеется, должен был я. Как туземец из фильма “Тарзан”, я тащил эту громадину на плече, словно тушу убитой антилопы ( “Не ходи туда, Бвана. Там живут злые духи”), а впереди вышагивала Юки. Диск-жокей все ставил по радио песню за песней. Вот так получилось, что суперхиты этой весны я запомнил на всю оставшуюся жизнь. Завывалки Майкла Джексона расползались по миру, как эпидемия. Парочка посредственностей, Холл и Оутс, пробивались в звезды с поистине героическим упорством. “Дюран Дюрану” явно не хватало воображения, а Джо Джексону — умения раздуть божью искру, которая у него еле теплилась. У “Претендерз”, как ни крути, просто не было будущего. “Супертрэмп” и “Карз” вызывали всегда одну и ту же нейтрально-вежливую улыбку… И так далее, и тому подобное — поп-певцы и поп-песни в совершенно невозможном количестве.

Как и обещал Хираку Макимура, жилье нам досталось что надо. Конечно, мебель, общий дизайн и картины на стенах оказались весьма далеки от того, что принято называть роскошью, однако в комнатах было на удивление приятно (кому придет в голову требовать роскоши на Гавайях?), а до пляжа буквально рукой подать. Номера на десятом этаже — тихие, со сказочным видом из окна. Загорай себе прямо на балконе и разглядывай море. Просторная, удобная, чистая кухня, в которой собрано всё — от микроволновки до посудомоечного агрегата. Номер Юки был рядом — поменьше моего, но тоже с отдельной кухонькой. Постояльцы, что попадались нам в лифтах и вестибюле, все как один одевались богато и со вкусом.

Купленную магнитолу мы притащили в гостиницу, после чего я уже сам сходил в супермаркет. Набрал там пива, калифорнийского вина, фруктов, побольше разных соков. А также всего, что нужно для приготовления элементарного сэндвича. И уже после этого мы отправились с Юки на пляж, улеглись рядом на циновках — и до самого вечера разглядывали море и небо. Мы почти не разговаривали. Лишь иногда переворачивались с боку на бок — и, отдавшись потоку Времени, не делали вообще ничего. Безжалостное солнце заливало лучами землю и поджаривало песок. Ветер с моря — мягкий, нежный, чуть влажный — изредка поигрывал листьями пальм, как бы невзначай вспоминая о них. То и дело я погружался в забытье, потом вдруг просыпался от топота чьих-то слишком резвых ног или громкого голоса и всякий раз думал: где я? На Гавайях, отвечал я себе — но верилось в это не сразу. Пот вперемешку с маслом от загара стекал по щекам и капал с ушей на песок. Самые разные звуки то приливали, то откатывались, точно волны. Иногда я различал среди них биение своего сердца. Будто мое сердце — одно из самых судьбоносных явлений природы на планете Земля.

Я ослабил болты, что скрепляли мозг, и расслабился. Технический перерыв…

Лицо Юки изменилось. Метаморфоза случилась, как только она вышла из самолета в аэропорту Гонолулу, и теплый свеже-сладкий гавайский воздух обласкал ее кожу. Сойдя с трапа, она остановилась, крепко зажмурилась, словно боясь ослепнуть, глубоко вздохнула — и, распахнув глаза, посмотрела на меня. Всё ее напряжение — тонкая, невидимая пленка, покрывавшая лицо до сих пор, — растворилось бесследно. В ней не осталось ни страха, ни раздражения. Все ее жесты — убирала ли она волосы со лба, выбрасывала ли закатанную в фантик жвачку, пожимала ли плечиками без смысла и повода — все эти ее намеренно-нечаянныедвижения вдруг утратили прежнюю угловатость и выглядели совершенно естественно. Я даже посочувствовал ей: бедняжка, какой, должно быть, тяжелой жизнью жила она до сих пор! Да не просто тяжелой — заведомо неправильной.

Теперь же, когда она загорала, раскинув руки и ноги, на пляже — волосы кокетливо подобраны, темные очки, бикини, — определить возраст Юки на глаз я бы не смог. Ее тело было совсем детским, но в нем уже проступало нечто новое — особая грация существа, постоянно стремящегося к совершенству, — отчего она выглядела гораздо взрослей своих лет. Эти тонкие руки и стройные ноги нельзя было назвать обалденными— но они уже наливались особой метафизической силой. Той, что способна растянуть окружающее пространство в четыре разные стороны, стоит этой девчонке лишь невзначай потянуться всем телом. Ибо прямо сейчас это тело переживало самую динамичную фазу своего роста — бурное, стремительное взросление.

Мы натерли друг другу спины маслом для загара. Сначала она мне. Я впервые в жизни услышал, что у меня, оказывается, большая спина. Сама Юки ужасно боялась щекотки и, когда я натирал ее, вся извертелась. Волосы она подобрала, обнажив бледные уши и худенькую шею. Я невольно улыбнулся. Издалека ее тело на песке казалось настолько взрослым, что даже у меня дух захватывало; и лишь позвонки на шее — такие детские, будто появились здесь по ошибке, — выказывали ее настоящий возраст. “Совсем ребенок”, — подумал я лишний раз. Как это ни странно звучит, шея женщины отмечает прожитые ею годы, как годовые кольца фиксируют возраст дерева. Хотя спроси меня, что и как тут меняется — я, наверное, толком объяснить не смогу. Тем не менее, это так: у девчонок-тинейджеров — шеи девчонок-тинейджеров, а у зрелых женщин — шеи зрелых женщин.

— Первое время нужно загорать понемногу, — объясняла мне Юки назидательным тоном. — Сначала в тени, потом немного на солнце, и после опять в тени. Иначе обгоришь обязательно. Весь пойдешь волдырями, а от них следы останутся. И будешь ходить, как облезлая кошка.

— В тени… На солнце… Опять в тени… — прилежно заучивал я, втирая ей масло в спину.