Замок лорда Валентина (сборник) - Роберт Силверберг

Скорее всего, нет, решает Хиссун. Его волнение спадает, холодный рациональный рассудок снова поддается управлению. Если ему удастся хотя бы краешком глаза увидеть лорда Валентина во время визита, это уже можно считать редкостной удачей, ну а если лорд Валентин вспомнит, кто он такой, это нужно будет считать настоящим чудом. Наверняка корональ в Лабиринте не увидится ни с кем, кроме верховных министров понтифекса. Говорят, что он отправился в великое паломничество и направляется в Алаизор, а оттуда на Остров, чтобы навестить свою мать, и остановка в Лабиринте обязательна на таком маршруте. Но Хиссун знает, что коронали не слишком-то любят гостить в Лабиринте; такие посещения неприятно напоминают им о том жилье, которое дожидается, когда придет их время пересесть на старший трон. Ион знает также, что понтифекс Тиеверас — это существо-призрак, скорее мертвый, чем живой, запертый в своем коконе систем жизнеобеспечения, погруженный в не ведомые никому грезы, неспособный к разумной человеческой речи, более символ, нежели человек; ему следовало сойти в могилу уже несколько лет тому назад, но в нем поддерживают жизнь для того, чтобы продлить время пребывания лорда Валентина в качестве короналя. Это прекрасно для лорда Валентина и, несомненно, для Маджипура, думает Хиссун, хотя вовсе не так хорошо для старика Тиевераса. Но такие вопросы не его ума дело. Он возвращается в Регистр памяти душ, продолжая праздно размышлять о предстоящем визите короналя, и совершенно бездумно заказывает новую капсулу. Когда она приходит, он видит, что запись сделана кем-то из обитателей Ни-мойи и начинается так неинтересно, что Хиссун готов уже отправить ее обратно. Но он желает получить представление о крупнейшем городе другого континента. Ради знакомства с Ни-мойей он позволяет себе погрузиться в жизнь ничем не примечательной содержательницы лавки — и очень скоро перестает испытывать хоть малейшее сожаление по этому поводу.

Глава 1

Мать Иньянны всю жизнь была хозяйкой магазина в Велатисе, как и мать матери Иньянны, и было похоже, что такая же судьба ждет и Иньянну. Ни ее мать, ни мать ее матери не казались особенно обиженными на такую жизнь, но Иньянна, став в девятнадцать лет единоличной хозяйкой магазина, воспринимала его как тяжкое бремя, как горб, невыносимо давящий на спину. Она часто мечтала о том, чтобы продать его и отправиться на поиски счастья в какой-нибудь другой город, подальше отсюда. Например, в Пилиплок, или Пидруид, или даже далеко на север, в великую столицу Ни-мойю, красоту которой, как говорили, даже представить себе невозможно, если не видел ее воочию.

Но времена были не самыми лучшими, дела шли неважно, и Иньянна не видела на горизонте никаких покупателей на свой магазин. Кроме того, он составлял смысл жизни вот уже нескольких поколений ее семейства, и, несмотря на всю ее ненависть, отказаться от него было совсем непросто. Вот почему она каждое утро поднималась на рассвете, выходила на небольшую выложенную каменными плитками террасу, чтобы окунуться в каменный чан с дождевой водой, которую собирала специально для купания, а затем одевалась, завтракала вяленой рыбой, запивая ее вином, и спускалась вниз, чтобы открыть магазин. Там она торговала всем на свете: и отрезами тканей, и глиняными горшками, доставлявшимися с южного побережья, и специями, и консервированными фруктами, и вином в кувшинах, и острыми нарабальскими ножами, и дорогим деликатесным мясом морских драконов, и сверкающими филигранью фонарями, сделанными в Тил-омоне, и множеством других вещей. В Велатисе имелось множество точно таких же магазинов, и ни один из них не мог похвалиться большими доходами. После смерти матери Иньянна сама вела торговые книги, следила за инвентарем, подметала пол, начищала прилавки, заполняла правительственные декларации, получала разрешения — и донельзя устала от всего этого. Но какие у нее могли быть другие жизненные перспективы? Девчонке-простолюдинке, живущей в городе, прилепившемся к склону горного хребта в дождливом районе второстепенного материка, не имело смысла всерьез надеяться на то, что за следующие шестьдесят или семьдесят лет что-нибудь может измениться.

Среди ее покупателей людей было немного. В течение многих десятилетий в этой части Велатиса селились, главным образом, хьорты и лиимены; тут было также довольно много метаморфов, поскольку Пиурифэйн, территория, на которой обитали метаморфы, располагалась к северу от города, по другую сторону горного хребта, и множество меняющих форму мало-помалу просочились в Велатис. Она доброжелательно встречала всех покупателей, даже метаморфов, с которыми, как правило, общаться было очень нелегко. Единственная вещь, о которой Иньянна сожалела, обслуживая своих клиентов, состояла в том, что ей очень мало приходилось общаться с представителями ее собственной расы, и потому, хотя она выглядела совсем юной, была высокой, стройной и привлекательной, с красиво вьющимися рыжими волосами и прекрасными зелеными глазами, поклонников у нее было мало, а такого мужчину, с которым ей захотелось бы прожить жизнь, она и вовсе пока не встретила. Если бы ей удалось разделить с кем-нибудь заботы о магазине, это значительно облегчило бы ей работу. С другой стороны, это стоило бы ей значительной части ее свободы, в том числе и свободы мечтать о времени, когда она больше не будет содержать магазин в Велатисе.

Однажды после полуденного ливня в магазин вошли двое незнакомых людей, первые клиенты за несколько часов. Один из них, коротенький и толстый, больше походил на чурбак, чем на человека, а второй был, напротив, длинным, бледным и изможденным, с костистым лицом, на котором отовсюду торчали не только кости, но и, казалось бы, несвойственные человеческому лицу шипы и углы; этот напоминал какого-то хищного обитателя гор. Оба были одеты в белые туники из плотной ткани с ярко-оранжевыми поясами — в Велатисе считали, что так одеваются в великих городах севера — и, войдя в магазин, окинули полки быстрыми презрительными взглядами людей, привыкших покупать товары куда более высокого качества.

— Имею ли я удовольствие видеть перед собой Иньянну Форлану? — спросил коротышка.

— Да.

Он посмотрел в лист бумаги, который держал в руке.

— Дочь Форланы Хайорн, которая была дочерью Хайорн Иньянны?

— Да, это именно я и есть. Могу ли я спросить…

— Наконец-то! — в голос воскликнул длинный. — Какое же это было долгое и тоскливое путешествие! Если бы вы только знали, как долго мы искали вас! По реке до Кинтора, а оттуда обходным путем в Дюлорн и через эти омерзительные горы — кстати, здесь когда-нибудь прекращаются дожди? — а потом от дома к дому, от магазина к магазину через весь Велатис, приставая с вопросами то к одному, то к другому…

— И я именно тот человек, которого вы разыскиваете?

— Если вы сможете подтвердить свою родословную, то да.

Иньянна пожала плечами.

— У меня есть документы. Но какие у вас дела ко мне?

— Мы должны представиться, — спохватился коротышка. — Меня зовут Везан Ормус, а моего коллегу Стейг; мы из Ни-мойи, чиновники канцелярии наследственных дел администрации его величества понтифекса Тиевераса. — Везан Ормус раскрыл богато украшенную кожаную папку, извлек из нее пачку бумаг, бегло и целеустремленно пролистал их и продолжил: — У матери вашей матери была старшая сестра, некая Салин Иньянна, которая в двадцать третьем году понтифексата Киннике-на при коронале лорде Оссиере поселилась в городе Ни-мойе, где вышла замуж за Хельмиота Гавоуна, троюродного брата герцога.

Иньянна подняла на него безучастный взгляд.

— Я ничего не знаю об этих людях.

— И неудивительно, — откликнулся Стейг. — С тех пор сменились два поколения. И, несомненно, обе ветви семейства поддерживали между собой не слишком тесный контакт, особенно если вспомнить о разделявших их расстояниях и разнице в материальном и общественном положении.

— Моя бабушка никогда ничего не говорила о каких-либо богатых родственниках в Ни-мойе, — сказала Иньянна.

Везан Ормус снова порылся в бумагах и откашлялся.

— Возможно, у нее были на то какие-то свои причины. Однако вот как обстояло дело. У Хельмиота Гавоуна и Салин Иньянны родились трое детей, и старшая дочь унаследовала семейное состояние. Она умерла молодой, погибла в результате несчастного случая на охоте, и имение отошло к ее единственному сыну Гавоуну Диламейну, который остался бездетным и умер на десятый год понтифексата Тиевераса, то есть девять лет назад. С тех пор собственность считалась выморочной, хотя поиски законных наследников продолжались. Три года назад выяснилось…

— Вы хотите сказать, что я являюсь их наследницей?

— Именно так, — вкрадчивым голосом подтвердил Стейг, сопроводив свои слова широкой улыбкой, от которой, казалось, кости чуть не проткнули кожу на щеках.