Право на одиночество - Аннa Шнайдер

Я перевела взгляд на Лику. Она стояла в двух шагах от меня, бледная, и кусала губы. В зелёных глазах плескалась целая буря эмоций.

Я сама подошла к ней.

– Прости меня, Лика. Если можешь, прости. Я натворила столько всего глупого и плохого… Если бы ты знала, как я жалею. Я очень хочу всё исправить. Прости меня, Лика.

Она молчала. Просто смотрела.

А потом подняла руку и прикоснулась холодными пальцами к моей щеке, потрогала волосы…

– Это ты, – наконец выдохнула Лика. – Я боялась, что ты мне только кажешься. Каждый день я видела тебя во сне.

– Правда? – я изумилась. Девочка кивнула.

– Лика… – я осторожно обняла её, надеясь, что она не оттолкнёт меня. Не оттолкнула. Уткнулась носом мне в ухо. – Ты простишь меня?

– Да, – она кивнула. – Я простила тебя в тот миг, когда увидела… Потому что все дни я мечтала только об этом – чтобы ты вернулась. Только больше не уходи. Никогда не уходи от нас. Нам с папой было очень больно.

– Обещаю, – я улыбнулась, прижимая к себе Лику. Максим с Лисёнком, стоявшие рядом, тоже улыбались. – Я люблю тебя, – добавила я еле слышно, но Лика всё равно услышала, и я почувствовала, как потеплели её пальцы.

А потом она сказала:

– Я тоже тебя люблю.

В тот миг ветер донёс до меня тихие слова: «Вечно? Ну да. Ведь я умру прежде, чем смогу закончить».

Сидя на заднем сиденье машины и прижимая к себе своих – теперь уже своих – девочек, я задремала. Всё-таки бессонная ночь и огромное количество волнений давали о себе знать.

Во сне я шла по деревянным мосткам, присыпанным светло-жёлтым песком, навстречу обжигающему ветру. Вокруг меня, повинуясь его сильным порывам, качались деревья и колыхалась трава, а я всё шла и шла вперёд… не зная, зачем, путаясь в белой, как снег, юбке, щурясь от солнца и жмуря глаза, когда в них попадал песок.

Спустя несколько минут, взойдя на маленькую деревянную площадку, я узнала это место. Мы были здесь с родителями в наше самое последнее лето – берег Балтийского моря, столь любимого мамой, Куршская коса… Море волновалось, как в тот самый день, бурлило прямо передо мной, серебристо-серое, отражая в себе солнце, стоящее в зените.

Они шли по берегу – медленно и неторопливо. Я никогда не видела их такими раньше. Молодые и счастливые, они держались за руки, двигаясь по кромке воды, босые. Мамины волосы развевались у неё за спиной, отчаянно кудрявые, а папина рубашка была расстегнута на груди, и сквозь слёзы, застилающие глаза, я поняла, что наконец отпустила.

Отпустила их и саму себя, освободилась от чувства вины. И больше не буду вспоминать то утро и свои слова о праве на одиночество.

Они остановились прямо передо мной. Теперь им было немного за двадцать, как и мне сейчас. Они держались за руки и смотрели друг на друга – спокойно и радостно. Так, как смотрели при жизни…

А потом поцеловались. И я закрыла глаза, в последний раз почувствовав лёгкое прикосновение маминой руки к своей щеке, прилетевшее ко мне с ветром, и крепкое папино объятие.

– Наташа!

Лика и Лисёнок теребили меня, и я с неохотой открыла глаза.

– Что?

– Ты смеялась, – объяснил Максим. Его счастливые глаза отражались в зеркале заднего вида. – Девочкам стало очень интересно, почему ты смеёшься во сне.

Я посмотрела на Лисёнка. Она глядела на меня с искренним, непосредственным любопытством. А Лика – с восторженным счастьем. Кажется, она только что заметила, что её птичку я так и не сняла.

Я обняла их обеих, прижала к себе и поцеловала в макушки.

– Я смеялась над собственной глупостью, Максим. Только теперь я поняла, что мы не можем быть одинокими, пока существуют те, кого мы любим.