Они жаждут - Роберт Рик МакКаммон

подвале мотеля. Она говорила, что не может понять, как эти люди могут жить в месте, где нет света. Она рассказывала, что они делали… ужасные вещи. Ну так и что – живи и не мешай жить другим, правильно?

Дело в том, что в Лос-Анджелесе много темных подвалов. И заколоченных мотелей. И домов с историей. И много, много жертв.

Один мой друг, тоже писатель, живущий в Лос-Анджелесе, спрашивал, почему я ненавижу его город. Нет, я не испытываю ненависти к Лос-Анджелесу, но он адски пугает меня – даже без вампиров. С первого взгляда, еще из самолета, город показался мне обширной урбанистической пустыней, не похожей ни на что виденное мною в жизни. Я хочу сказать, что это огромный мегаполис. Сам я вырос и живу в городе, население которого еще не достигло миллиона человек, так что можете себе представить мою реакцию, когда я увидел Лос-Анджелес впервые. Был чудесный день: светило солнце, вокруг сновали автомобили, люди направлялись по своим обычным делам.

Но где-то совсем рядом со сверкающим неоновым безумием Стрипа находится темный подвал, в котором делают ужасные вещи.

Страна вечной юности. Диснейленд. Кинозвезды из списка «А». Уличные банды, борющиеся за выживание в трущобах. Призрачные воспоминания и темные коридоры, по которым когда-то ходил Валентино. «Звездные часы» и люди, готовые продать тело, душу и мысли, чтобы продержаться еще один день под этим жестоким золотым сиянием солнца.

Я думаю, что король вампиров счел бы Лос-Анджелес страной чудес. Он бы понял, что у этого прекрасного зверя есть огромная темная утроба. И в этой темноте, окруженный бледными силуэтами, благоговейно припадающими к его ногам, даже король вампиров может стать звездой.

Роберт Маккаммон

Июнь, 1988 год

Кровь победит Голливуд

(рассказ)

– Стать миллионером – это большой риск, положу я вам, – сказал мужчина с зажатым между зубами мундштуком, инкрустированным драгоценными камнями. Он закурил «Голуаз», передвинул мундштук, улыбнулся и пожал плечами. – Разумеется, я и так уже стал, много раз, снова и снова, но лишний миллион не сделает мне больно, ja?[91]

Хозяин кабинета с рубиново-красным ковром на полу и окнами, выходившими на оживленную поутру Мелроуз-авеню, сидел по другую сторону стола, пытаясь отстраниться от густого дыма турецкого табака этих французских якобы сигарет. Казалось, его осаждали ароматные волны оттоманских янычар. Сам он хранил верность «Честерфилду». Его сигарета по-американски вежливо тлела в белой мраморной пепельнице, стоявшей по его правую руку.

– «Доложу», – поправил гостя Бош Циммерман, глава «Биг зет продакшн», для которого этот кабинет был раем и адом одновременно.

– Pardonne moi?[92]

– «Доложу», а не «положу». Ваш английский…

– О, razbira se[93]. Я говорю на шести языках.

Циммерман потянулся за сигаретой. В бриллиантовом кольце на мизинце отразился осколок запоздало заглянувшего в окно сентябрьского солнца и расцвел, как киношный прожектор.

– Вам следовало бы освежить язык.

– Я всегда освежаю, – ответил гость, сверкнув зубами. – И чищу. Идеально.

Телефон на столе Циммермана зазвенел, нарушая неловкое молчание. Потом еще раз зазвенел, и еще.

– Эва! – крикнул он в закрытую дверь, но – ах да – его секретарша вышла на перекур, как только проводила гостя в кабинет. Циммерман нажал на мигающую красную кнопку на аппарате и поднял трубку. – «Биг зет продакшн». – (Гость курил свой «Голуаз» и слушал, чуть наклонив голову набок, уголки его губ растянулись в легкой улыбке.) – Привет, Джек, как там мой фаворит? Да… Я знаю, что есть сложности. Нет-нет, я с ними разберусь. Правильно. Я займусь этим сразу, как только… да, наверное, еще раньше. Клянусь могилой отца. Ты же меня знаешь. Я человек слова. Все в порядке, не о чем беспокоиться. Хорошо. Обсудим позже.

Циммерман положил трубку, и тусклые глаза на осунувшемся лице уставились на гостя.

– Я предполагаю, – почтительным тоном сказал тот, – что вы говорили с мистером Джеком Николсоном?

– С Джеком Де Лукой, моим букмекером. А теперь букте… то есть будьте… сэр… давайте перейдем к цели вашего визита. Что вас привело ко мне?

– О, прицелиться, ja. Я замышляю спектакль, половинка на серединку.

«Почему ко мне? – подумал Бош Циммерман. – Почему всегда именно ко мне? Кто такой, во имя всего на свете, этот человек? Хорошо, у него есть имя, Эва представила этого парня, но этому кабинету не привыкать к тому, что всякие чудаки и придурки влетают сюда и разбрасываются идеями. Конечно, в конце концов, иногда идеи бывают не так уж и плохи, из тех, что стоит украсть».

Он затянулся «Честером» и еще раз оценивающе посмотрел на гостя. Вероятно, ему лет сорок, но трудно сказать наверняка. Черные волосы до плеч. Лицо не то чтобы красивое, но и не безобразное, хотя есть в этих впалых щеках что-то от мертвеца. Скорпионьей черноты брови сходятся над тонким, острым носом. Клюквенного цвета костюм с бледно-голубым жилетом, рубашкой в красную полоску и белым галстуком аскот, обернутым вокруг шеи.

«Дешевка европейская? – Циммерман решил, что это один из тех клиентов, что околачиваются на Ривьере, увиваясь за богатыми пожилыми женщинами. Шампанское по утрам и кутежи до полуночи. – Ох, брат, давай покончим с этим поскорее!»

– Я сделал… – продолжил гость, не дожидаясь, когда Циммерман попрет на него бульдозером, – как это называется… депозит. Большого размера. Вчера, в Калифорнийском федеральном банке. Сразу, как только приехал сюда. Все в порядке.

– Мм. Даже так?

– Разве я неправильно сказал?

Циммерман – крупногабаритный, как теперь говорят, мужчина – уже собирался выгнать взашей этого беженца из низкопробных заграничных фильмов, но теперь сощурил глаза, готовясь поймать его на блефе:

– По счастью, я знаком с одним парнем из федерального. Не возражаете, если я свяжусь с ним и немного повишу на проводе?

– Меня не касается, чем вы с ним будете заниматься.

– Позвоню ему по телефону. Позвольте мне проверить вашу креди… вашу личность, прежде чем мы продолжим. Хорошо?

– Si[94], совершенно хорошо.

– Эва! – крикнул Циммерман, но секретарши все еще не было на месте. Пришлось звонить самому. – Ральф, у меня тут сидит один приятель, по имени Эр…

– Эрик, через «К», – напомнил гость, пустив еще одну волну дымных янычар через весь стол.

– Эрик, через «К», Ван Хельсинг. У вас есть такой клиент?

Он замолчал, а потом передал гостю заданный Ральфом вопрос:

– Какое отделение?

– Уилшир. Большой дом.

Циммерман подождал, пока придет ответ, натужно сглотнул, положил трубку и, глубоко вдохнув сладкий аромат французских сигарет, подумал, что сегодня, 23 сентября 1981 года, выдался удачный день. А потом губы его зашевелились, с усилием проговаривая