ОЗЕРО ТУМАНОВ - Елена Хаецкая

Неемия насторожился.

А Ив продолжал:

— Для Яна красота и правда равноценны. Он никогда не выступит на той стороне, где не найдет ничего прекрасного по наружности; а это значит, что, будучи воином, он может совершить ошибку. Вот почему не следует ему заниматься солдатским ремеслом и лучше всего писать алтари и картины.

Странное выражение появилось в темных глазах Неемии, когда он тихо спросил:

— Как, по-вашему, мой господин: Ян ведь помог мне спастись лишь потому, что желал получить от меня красивые вещицы в подарок?

До этого мгновения сир Ив глубоко не задумывался о еврее и о том, что может лежать у него на душе; но теперь он посмотрел на Неемию и увидел его так, как видел многих других, — всего целиком, со всем, что тот пережил, чему поверил и в чем усомнился.

— Да ты и сам так не считаешь, Неемия, сколько бы ни утверждал обратное, — сказал сир Ив. — Ян любит все красивое бескорыстно. Будь ты уродлив, может быть, он и оставил бы тебя умирать, — кто знает? Но о подарках он заботится не больше, чем они заслуживают.

— Ян — весьма странный человек, — произнес Неемия, и сир Ив увидел, что его словно бы отпустило. — А это весьма необычно, ибо говоря о Яне, мы говорим о простолюдине.

— Хочешь сказать, среди простолюдинов не бывает странных людей?

— Скорее — что странности простолюдинов обычно менее изощренны, — пояснил Неемия.

Сир Ив наклонил голову, оценив последнюю мысль, и сказал:

— Здесь я с тобой полностью согласен. Странность, присущая нраву Яна, делает его утонченным — а это, в свою очередь, далеко уводит его от тех людей, среди которых он был рожден. Жаль мне отпускать его от себя, но ничего не поделаешь. На мой век хватит простых мужланов, готовых преданно служить за кусок хлеба и доброе слово; а ему нужно заботиться о других вещах.

Неемия замолчал, как будто не желая продолжать разговор. Ив видел, что тот обдумывает что-то важное, и не мешал ему. Наконец Неемия заговорил снова:

— Мне не хочется лишать вас этого ожерелья, мой господин, тем более что оно вам памятно. Его стоимость не окупит всех затрат на зерно, а чудесная вещь пропадет. Будет лучше, если я предоставлю вашей милости заем на несколько лет.

Ив забрал свое ожерелье и снова надел.

— А какие сейчас цены на зерно? — спросил он.

В сопровождении капитана Эсперанса и оруженосца Яна, который не знал еще, каким образом была решена его судьба, сир Ив возвратился в Керморван. Его встречали так, словно он не только воскрес из мертвых, но и сумел это доказать. Под ноги его лошади бросали солому, перевязанную лентами, и все кругом плакали от радости.

— Как удивительно здесь все, — говорил сир Ив Эсперансу, без устали блуждая по замку. Капитан в эти дни не отходил от него ни на шаг. — То мне все кажется незнакомым. Даже вид из окон сделался другим. Одни деревья выросли, другие погибли. И деревенские дома словно бы подступили ближе к стенам. А потом вдруг вижу какую-нибудь вещь из прежних — и разом все встает по местам, как будто из тьмы выступает часть комнаты, озаренная случайным лучом света…

Из библиотеки убрали пыль, насколько это оказалось под силу двум пожилым служанкам (молодым сир Ив не доверял и из замка их изгнал). В большом зале вывесили на стены все гобелены, какие только нашлись, и выставили там оружие и гербовые щиты. Для кухни по приказанию сира Ива нарочно был изготовлен новый котел. (Сир Ив не объяснял причины последнего новшества, поскольку она ему самому казалась несерьезной. Дело в том, что Ив брезговал трапезой Врана).

Эсперанс передал крестьянам повеление сира Ива — не оставлять про запас никакого зерна и все, какое найдется, употребить в пищу. Для посевов, сказал сир Ив, весной прибудет новое зерно на большом корабле из Англии. И если, прибавлял от себя Эсперанс, кто-нибудь этому не поверит и скопидомством доведет семью до голодной смерти, то сир Ив узнает обо всем, придет и покарает виновного. И если сам виновный тоже умрет, то сир Ив вынет из могилы и возвратит к жизни, а там уж не будет ослушнику никакой отрады, одно лишь вечное терзание.

О последнем прибавлении сир Ив, впрочем, не догадывался и просто радовался тому, что люди поверили ему и подчинились.

Капеллан боялся нового господина еще больше, чем старого. Про сира Врана думал капеллан, будто тот водит дружбу с дьяволом; а кто дьяволу друг, того дьявол не обижает. Но что такое сир Ив, который Врана одолел, — о том капеллан и гадать не осмеливался.

А пуще всего боялся капеллан, что сир Ив придет на исповедь и расскажет ему что-нибудь ужасное. Бывают такие исповеди, слыхал капеллан, — и особенно в Бретани, — после которых священник чернел лицом, замертво падал и уж потом не мог произнести на человеческом языке ни единого слова, а изъяснялся на особом наречии, которое понятно только духам, преимущественно падшим.

Поэтому капеллан улучил момент и остановил Яна — как бы невзначай.

— А что, Ян, — заговорил капеллан, — вижу, хорошо тебя кормит новый господин.

— Не жалуюсь, — ответил Ян коротко.

Капеллан втянул руки в рукава, поежился.

— И ростом ты, Ян, как будто больше стал, и в плечах раздался, — продолжал он.

— Время у меня такое, — сказал Ян. — Иду в рост. Но это все не ради меня самого, а ради того, чтобы лучше служить моему господину.

— А какой он, твой господин? — Тут капеллан вплотную подобрался к тому, что интересовало его больше всего.

— Об этом люди и поумнее меня ничего не знают, — ответил Ян. — Но сам герцог Монфор, — он приподнялся на цыпочки, чтобы выразить благоговение перед этим именем, — признал моего господина за того, кто он есть, иначе говоря — за сира Ива де Керморвана; а что к тому можно прибавить — не моего ума дело!

— Но настоящий ли он человек? — продолжал допытываться капеллан. — Или же он только видимость человека, данная нам как искушение?

Ян показал рассеченную бровь, приподнял волосы, явил шрам на лбу.

— Видали? Это все я получил, когда дрался за моего господина с людьми, которые были покрепче вашего, — сказал он. — Ух, и лупцевали же они меня прямо на улице! И повалили, и ногами били, и еще дубинкой. Но я в долгу не оставался и отбил им детородные органы, и перебил голени, и напинал им в живот, ну а потом пришел еще брат Эсперанс, который стал теперь капитаном Эсперансом; и мы вдвоем одолели десять таких дерзецов.

— И к чему ты мне это рассказываешь, Ян?

— К тому, что за моего господина я дрался, не жалея ни себя, ни противников моих; как же мне отвечать на вопрос — человек ли он или только видимость? А разве за видимость можно подраться до крови? Будь сир Ив одной только видимостью, я бы ограничился плевком — плюнул бы в негодяев да и уносил бы поскорее ноги.