Сегодня - позавчера. Трилогия - Храмов В.

  Опа-па! А это что за самозванец? И голос похож. Я стал трепыхаться, чтобы встать.

  - Только не дури! - прошептал громовым шёпотом Громозека.

  - Угу! Да пусти ты, пенёк ушастый!

  Наконец, мне удалось встать, и я увидел американский колесно-гусеничный бронетранспортёр, с грубо закрашенной белой звездой. И десяток человек в форме НКВД около него, похожих на оловянных солдатиков - таких ладненьких, чистеньких против нас, обшмыганных боем.

  А вот и самозванец - забинтованный, по самое не балуйся, человек моей комплекции, но в комсоставской форме с майорскими знаками различия и в моей кожанке, шёл, ковыляя, к НКВД. А меня, после поджога, как одели в безликую форму без знаков различая, так и отвоевал сегодня. Авось, проблем не возникло. Все и так слушались.

  - А вот и гости, - прошептал Громозека, - долгожданные!

  Ух-ты! Надо же! И где же наш Чекист? Прозевает так "главное задание". Я достал из кармана гранату Ф-1, сжал в кулаке.

  Самозванец подошёл к старшему "чекисту", вскинул руку к танкошлему, назвался ещё раз. "Гость" тоже представился:

  - Лейтенант Госбезопасности Савельев. Вам придётся проследовать с нами!

  - Чё это вдруг? - удивился самозванец. Ого, он даже словечки мои использует! Полная аутентичность!

  - Приказ! - ответил Савельев, протягивая бумагу.

  А вот и Чекист нарисовался - " прогуливался" мимо. Типа, прогуливался.

  Самозванец взял бумагу, долго смотрел в неё забинтованным стрептоцидно-грязным лицом.

  - Слышь, боец, сюда ходи! В темпе вальса, я сказал! Ты чё как на пляже? Ты в армии или как? Почему такой вид?

  Это самозванец нашего Чекиста распекает. И словесные обороты настолько знакомые, что Громозека хмыкнул.

  - Ну-ка! Читай! - самозванец сунул под нос Чекисту бумагу.

  Гости занервничали. А вокруг стали собираться бойцы полка, якобы привлечённые шумом.

  - Слышь, Пенёк, а ведь главный не Савельев, - пихнул я Громозеку, прошептал.

  - Да?

  - Смотри на того лысого бычару. Видишь? Он - главный.

  Словно услышав нас, лысая башка здоровяка повернулась на нас.

  - ФАС!!! - заорал я.

  Громозека стартанул, как болид F1, на этого лысого, а тот стал поднимать на нас ППД. А я уже в Ярости! Метаю в него гранату, да так удачно! Точно в лоб угодил. А потом и Громозека подоспел, сбил его с ног, добавил в нос своим медным лбом.

  Что там было дальше - не видел. Тем же приёмом, каким Громозека сбил Лысого, меня снесла с ног наша докторша.

  - Тихо, товарищ майор, а то зацепят! - выдохнула она мне в лицо.

  - Девочка моя, а ты не с ними? - спросил я её.

  - Нет, Виктор Иванович, я с вами. Ваша жизнь - моя работа.

  - И кто же твой начальник?

  - Вы. И Меркулов. И Сталин.

  - Ну-ну, - ответил я ей.

  -Эй, голубки! - донёсся до нас голос Чекиста, - вставайте, ехать пора! Ну, ни стыда у людей, ни совести!

  Голос был довольный и весёлый, значит, всё прошло гладко.

  - Ща я кому-то зубы-то посчитаю! - выкрикнул я, - Гэбня кровавая! Питьсотмильонов!

  Встал, подал руку доктору, поднял, обнял, крепко прижав к себе.

  - Собой закрывала? - спросил я её.

  - Руки, товарищ майор! Вы ещё за прилюдное оскорбление меня не извинились.

  - Ща! Ага! Шнурки поглажу - тогда - сразу! Обиделась? Да, на здоровье! На обиженных воду возят! Тьфу!

  Я отпустил её, сплюнул, пошёл. Подошёл к БТРу, погладил броню капота.

  - Это - я забираю. Будет моей лебединой колесницей.

  - Тогда уж лодкой Аякса, - кивнул Чекист.

  Блин, уел меня. Я не знаю, что это значит. Увидев моё затруднение, докторша пояснила:

  - На ней души умерших перевозят в царство мертвых.

  - А, нехай так и будет! - махнул я рукой.

  Повернулся к Чекисту:

  - А давай их по быстренькому допросим? Что-то давненько я не едал человеческого мяска!

  Чекист заржал в голос, махнул рукой:

  - Да нам и самим там маловато будет. Голодными останемся.

  Хороший он мужик, этот Чекист. На лету всё схватывает. Мне опять повезло на него? Или эти "везения" мне устраивает чья-то заботливая рука?

  Ладно, всё это лирика, а она - терпит. Позже. А вот война - не терпит. Пора и ехать. Вот и остатки моего комендантского взвода погрузили пленных в пробитого в двух местах Кирасира и отчалили. И нам пора оставить эту истерзанную высотку, покинуть измочаленные сады и руины посёлка.

  - Громозека, ко мне!

  - А что не "к ноге!"? - спросил Громозека, открывая дверь ленд-лизовского БТРа.

  - Ну? Разберёшься?

  - Да как два пальца обо... об асфальт! - и обратно нырнул в недра БТРа.

  - Мадам! - я протянул руку, чтобы помочь залезть доктору. Но, она, фыркнув, сама влезла в бронекоробку.

  - И он сказал: "Поехали!", и махнул рукой, - возвестил я, усаживаясь на обтянутое кожзаменителем сидение.

  - Это откуда? - спросил Громозека, запуская двигатель.

  - От верблюда, товарищ Пеньков, от верблюда. Разбуди меня, как приедем, лады?

  - Угум! Но-о, пошла, родимая!

  Приплыли!

  Паника на переправа через Стикс.

  На переправе через реку мы застали панику. Народ ломился через мост, давя друг друга. Довольно неплохие укрепления предмостного плацдарма были брошены. Крики, стрельба, вой снарядов и взрывы. Эх-хе-хе! Опять то же самое. Ну почему люди не хотят жить головой, почему их судьбу решают их задницы?

  - Стреляй! - приказал я докторше. А кому ещё? Громозека за управлением этой заокеанской колымаги, в бронерубке только мы вдвоём.

  - Куда? - не поняла она сначала, а потом дошло:

  - Нет! Не заставляй меня!

  - По паникёрам и предателям - огонь!

  Крупнокалиберный американский пулемёт протянул струю огня от нашего БТРа к давке на мосту, сметая тела людей в реку, разрывая их на части.

  - Я вас, блядей! - орал я так, как ещё никогда не приходилось, - Всех тут положу! Паникёры сыкливые! Предатели позорный! Изменники подлые!

  Я залез на крышу отделения управления, встал в полный рост. А стрелок пулемёта в голос ревела, потом бросила пулемёт, метнулась куда-то в угол, забилась там мышкой. Тяжело тебе? А мне, думаешь, легко? Это я, а не ты, я их расстрелял. Я. И от этого в груди стал расти вакуум. Но! Иначе - никак! Империческим путём установлено - иначе не работает. Этих, обезумевших от ужаса, превратившихся в скот, по-другому - не остановить. Не вернуть им способность мыслить. Только расстрел части паникёров прочищает им мозги, возвращает им возможность думать. Не я это придумал. И не хочу этого делать, но как иначе?

  А у них была возможность избежать подобной судьбы и избавить меня от этого бремени - сохранить рассудок и честь - встретить врага лицом, а не спиной.

  - Стоять! Назад, сукины дети! В окопы, мрази! Зачинщиков ко мне! Быстро! - продолжал орать я.

  Толпа отхлынула от моста. Твою дивизию, опять сработало! Ну, почему их надо стрелять, чтобы они стали людьми, а не скотом безмозглым?

  В толпе началось какое-то броуновское движение, из топы стали выталкивать ко мне совсем уж мерзостных субъектов.

  - Арестовать! - орал я, - К обрыву их! Сформировать расстрельную команду!

  Толпа их била, волокла к берегу, ставили в ряд напротив толпы. Грянул залп. Поставили ещё ряд, ещё раз грохнули.

  - А теперь - в окопы! Вы понимаете, что вы натворили? Это же измена Родине? Понимаете? Измена! Родине! Я надеюсь, сегодняшнего урока вам хватит? И в следующий раз вы сами разберётесь с паникёрами и падлами-изменниками? Давай, мужики, занимайте окопы! Немец бит нами сегодня, но не добит! По местам!

  Толпа стала таять в темноте. Я сполз по броне на горячий капот БТРа. Руки Громозеки подхватили меня. Как ребёнка, он отнёс меня в броненутро ленд-лизовского аппарата.

  - Поспи, командир, - буркнул он.

  Я лежал на свёрнутом брезенте. Докторша сидела в другом углу, сжавшись в комок, уставившись невидящим, немигающим взглядом в одну точку. Эх-хе-хе!

  Будь проклята война! И все её зачинщики! Разве она должна была заниматься массовыми казнями? А я? Разве я должен был? Она должна лечить людей, я - чинить дорогу. А вот крошим с ней из пулемёта своих соотечественников, вся вина которых заключалась в нестойкости их психики.

  А ведь завтра они снова побегут. Они бежали от немца до этого моста, сегодня пытались сбежать от моста. Как увидят вживую танки с крестами - опять побегут. От немца или к немцу, сдаваться.

  Нет, я всё правильно сделал! Как я ненавидел в той жизни подобных. Их там тоже было море! Только они так контрастно не проявлялись. И здесь их полно. Они никогда не будут сражаться. Ни за Родину, ни за свои никчёмные жизни. Они будут только ныть и ныть. И гадить. И требовать. Требовать защиты, заботы, высокого уровня жизни, теплых просторных домов, шикарных машин, ровных дорог, но никогда они палец об палец не стукнут чтобы эти дома построить, дороги проложить, машины изобрести. Они будут лишь требовать. У них есть "право". И это право им принадлежит по "праву рождения". Просто так. За то, что они такие все "исключительные и замечательные", "тонкие, ранимые" натуры. Они "созданы для творчества". Хотя, даже творчеством не занимаются. Они ни на что не способны. Паразиты. Крысы!