Белая борьба на северо-западе России. Том 10 - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Темно, фыркает лошадь. В ночи вырезаны золотые окна, как глаза. Пересохли губы, тяжело дышать. К подводе подошли, заговорили далекими, глухими голосами.
– Двоих привез.
– Один помер дорогой, другой был жив.
– Осторожней, под ноги бери.
Холодная рука скользнула по щеке и бессильно упала, качнулся сапог с приподнятым носком. Это был тот, кто лежал рядом, он не имел лица. Теплым дыханием обдала лошадиная морда, свет окутал глаза.
* * *
Над изголовьем склонилась сестра. Белеет косынка, совсем близко темные глаза. Она улыбнулась:
– Легче стало?
– Хорошо, сестрица.
Хорошо лежать в белых мягких подушках, лежать без дум. Закроешь глаза, и что-то струится, кружится, как пылинка в солнечном столбе, и кажется, что кто-то сучит длинную нитку веретена. Только крюк мешает, черный крюк посередине потолка – все смотришь на него. И ночи страшно, ночи, когда щемит, ноет бок, когда тело горит, когда стонут кругом и уносят завернутые в белые простыни тела. Но ночь проходит, наступает утро, и все стихает – только крюк по-прежнему чернеет.
– Слыхать, большую победу одержали ваши. Войну, может, кончать скоро. Дай им Бог, а то житья не было при красных – спички и те по карточкам выдавать стали. Да хорошо, давали бы, о прочем не говорю.
Это нянька. У нее морщинистое лицо и заскорузлые ладони. На соседней кровати тяжело заворочался раненый и приподнялся на руках:
– За Россию умираем.
– Нельзя вам, ложитесь.
Идет обход. Толстый шумный врач в белом халате наполнил собою палату.
– Ну как, все здоровы?
– Все.
– Молодцы!
– Дайте закурить, господин доктор.
– Курить нельзя, а вот коробочку от папирос – подарю. С картинкой.
У соседней кровати он остановился. Нагибаясь, вполголоса заговорил фельдшер:
– Ранение в живот, тяжелый случай. До вечера.
Они прошли дальше. Там раненый офицер, он перешел от красных. Молча лежит он часами, беспокойно водя рукой по груди. Когда совсем тихо, слышится бред солдата в углу о гнедой кобыле:
– Запахать нужно, будет мороз.
Сумерки вползают в окно, синеют стекла, по углам роятся темные тени. Исчез крюк, и вспомнилось бессмысленное слово. Кровать качнулась и поплыла.
Вдруг вздрогнуло тело. Яркий свет горит, стоны, громкие голоса.
Веет холодом в раскрытые двери, и выносят носилки.
– Няня, что случилось?
– Отходят ваши.
На соседней кровати в смятых подушках лежит пожелтевшее обточенное лицо.
– Отходят, няня?
– Отходят, отходят, милый, давай одеваться. Снарядов, сказывают, нет, или подкрепление не пришло. Нам эти дела непонятны. За шею обними меня. Не дал вам Бог, скоро и тебя возьмут.
В дверях столпились солдаты, толкаясь и шумя, схлынули разом. Кто-то, подняв руку, крикнул:
– Последняя подвода уходит, кто может – иди пешком.
Вскочил раненый, выбежал на середину, уцепился за стол, пошатнулся. Его подхватили, уложили, держали.
– Я сам дойду, пустите. Пустите меня.
– Всех возьмут, никого не оставят.
– Яс краю сяду, боком. Мне бы только опереться рукой.
Холодно, кто-то стонет в углу. Закрыты двери. У стола сидит нянька, подперев ладонью лицо.
– Няня, скоро за нами придут?
– Скоро.
Глухо пробили часы в коридоре. Раз.
– Скоро, няня?
– Скоро.
Открылась дверь, беззвучно вошла сестра. Стала в ногах.
– А эти?
– Этих оставили, не было подвод. Слабые они.
Отвела глаза, потупилась. Частой дрожью задрожала нога.
– Сестрица, говорите, бросили?
– Не бойтесь, я пойду узнаю. Может быть, подводы найду. Вас ведь только трое.
Она ушла. Отхлынула кровь, и стиснулись зубы, лежал не двигаясь. Нянька оправляет пустые постели, кто-то стонет в углу. Подошла, украдкой сунула яблоко в руку:
– Внучка прислала тебе. Я ей говорила.
– Страшно, няня.
Она склоняется и выпрямляется над кроватями, стряхнула градусник и смотрит на свет. Глухо бьют часы в коридоре. Раз.
Вернулась сестра:
– Я вам правду скажу. Поезд ушел, в городе войска нет.
– Сестрица, дайте яду.
– Не надо. Белые могут вернуться.
– Нас добьют.
– На поле добивают, здесь госпиталь.
– Сестрица, не уходите. Не отнимайте руку.
Тихо, совсем тихо. Кто-то стонет в углу, скрипнула половица, дрогнуло окно. Ни мысли, ни жалобы – было пусто все.
– Можно их раздеть. Покойника почему не унесли?
Погашен свет, тускло теплится зеленая лампада на столе. За окнами ночь, как черная вата. В гуле ветра слышится с перебоями торопливый стук пулемета, тяжело ложатся разрывы. Ноет бок, и тянутся нити от него к вздрагивающему свету. Туже натягиваются, вяжутся в крепкий узел. Не мигая смотрят глаза. Что за чепуха?
– Заверни курить, санитар.
– Так доктор не позволил ведь.
– Какой тут к черту доктор!
– И то правда, чего их слушать, докторов.
Дрожит от лампы на столе круг света. Санитар наш, ярославский, он огородником был. Борода козлом, изжеванная. Поправил фитиль.
– И Ивана Вановича знал, как же. Барин, а чудак – веселый был человек.
Кто-то стонет в углу, губы слиплись жаром.
– Кто здесь?
– Я, пятой роты.
– Тебе не страшно?
– Что делать…
Щемит бок. Над головой закружился, заскрежетал огромный жернов. Сквозь дым приблизилась нянька, черными губами зашептала:
– Скоро. Я видела вашего начальника разведки. Скоро вернутся. Молчать велел. Тебе одному говорю. <…>
Мутнеет темное зеркало окна, в синем тумане колеблются черные прутья. Четко вьется крюк на потолке. Куда ни смотришь, все возвращаются к нему глаза. Соседняя кровать затянута до изголовья одеялом.
А наутро пришли они. Пятеро с винтовками, со шпорами, в красных фуражках. Испуганно встрепенулась дремавшая нянька.
– Белогвардейцы где?
Быстро вошла сестра, заслонила собою кровать. Розовые зайцы бежали по потолку, шарили ищущие взгляды.
– Оставьте их, товарищи, они тяжелые все.
– Мы только посмотрим на них. Какие такие они.
Жмутся в раскрытых дверях сиделки, сторонится сестра. Один отделился, подошел, нагнулся и смотрит в глаза страшными серыми глазами. Примкнут к винтовке стальной штык.
– Вот, товарищи, за что они шли: за царские кокарды!
– Это не его фуражка. Тот умер.
– Не бойтесь, сестрица, не тронем. Там трибунал разберет.
Он отошел, красным мелькнула звезда, кто-то застонал в углу. Солнечный столб дрожит на полу, кружится пыль. Неслышно подошла сестра, положила руку на глаза.
Теплые, чуть влажные пальцы, на безымянном пальце холодеет перстень. Тихо спросила:
– Лучше?
– Спасибо, сестрица.
Г. Тан252
Из записной книжки253
Июнь, 1-го. Озеро Иегель под Ригой. Пулеметная рота светлейшего князя Ливена размещена в домах на Петроградском шоссе у озера Иегель. Ротой командует капитан Эшольц, хозяйством заведует капитан Юрген сон254, заведует оружием прапорщик Крузе255. Все родом из Эстонии.
7-го. Рига. Вчера под Венденом убит мой брат, служивший в «Landeswehr».
10-го. Вейсенгоф (в 6 верстах от Вендена). Рота хорошо размещена в школьном
