Мясник - Мария Барышева

— Да вот вроде как выхожу, — сказала Вита, — считай, только что помолвка была.

— А почему такой похоронный тон?! По залету что ли выходишь? Или он старый, толстый, некрасивый и с большим кошельком?

— Да нет, молодой, симпатичный… со средним кошельком… можно сказать, умница. Просто я не уверена, хочу ли я этого.

— Ерунда, все притрется — главное, чтоб мужик был! — заметила Соня поучающе. — Мужики — они, конечно, все… — она звонко стукнула костяшками пальцев по столешнице, — кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Но главное, Витка, чтоб он был мужик! Вот Колька у меня мужик, а не фюфля какая-нибудь! И денег может заработать, и по морде дать, кому следует, и в постели хорош, и по дому поможет, если, конечно, поездить ему по ушам как следует — а что еще от мужика нужно?!..

Вита слушала, смеялась — иногда искренне, иногда вежливо, потирала под синим воротником водолазки израненную проволокой шею, пила, жевала любимые охотничьи колбаски, незаметно поглядывала то на часы, то в окно, а иногда смотрела на свой правый безымянный палец — ей все еще казалось совершенно невероятным, что вскоре он может украситься обручальным кольцом. Это кольцо на нем представлялось совершенно нелепым, хотя на «заданиях» ей не раз приходилось носить обручальные кольца.

Соня отпустила ее только через час, звонко расцеловав в дверях кафе и исчезнув так же стремительно, как и появилась, оставив после себя только визитку со своими бостонскими телефонами, факсами и адресом. Когда Вита вышла на улицу, у нее слегка кружилась голова, но было очень весело. Бостон теперь казался ей настолько знакомым, словно она прожила в нем много лет. Везде на улицах виделись яркие таблички «No smoking!», а бостонцы представлялись печальными, оплывшими, постоянно что-то жующими и пишущими на длинных листах бесконечные жалобы.

Поудобней умостив в пакете бутылки с пивом, она закурила и неторопливо пошла к «Пандоре». Пропустив резко прозвеневший трамвай, Вита перешла через рельсы, потом, оглядевшись и подобрав полы пальто, перебежала дорогу. Мокрый синий «мондео» все так же сиротливо стоял неподалеку от крыльца магазина, и, взглянув на него, Вита машинально подумала, что машину следовало бы хорошенько помыть. В окнах «Пандоры» за опущенными жалюзи уже ярко горел свет, хотя вечер еще только-только начал поглядывать на город откуда-то издалека, размышляя — зайти в него или подождать еще. Вита осторожно поднялась по ступенькам, держась за пошатывающиеся перила, и остановилась на верхней, докуривая сигарету и прислушиваясь к долетавшей из-за двери музыке. По улице пролетел порыв ветра, резкого, холодного, злого, и Вита, передернув плечами, отшвырнула окурок и решительно толкнула дверь. Музыка плеснулась на нее из магазина, совершенно заглушив нежное звяканье наддверной подвески.

Когда Вита исчезла за дверью, человек в зеленой «шестерке», стоявшей неподалеку, зевнул, отвернулся от магазина и посмотрел на часы, потом скучающе начал разглядывать прохожих. Лобовое стекло машины уже почти полностью покрылось мелкими капельками воды, в которых раздробились день и улица, и сидевший включил «дворники». Со скрипом те нехотя проехались по стеклу раз, другой, а потом резко замерли, выключенные, не довершив дело. Водитель подался вперед, вцепившись взглядом в невысокого мужчину в черном пальто, который появился из-за угла с противоположной стороны. Мужчина перешел дорогу, посмотрел на часы, огляделся, а потом остановился и нерешительно затоптался возле магазина «Мелодия», старательно делая вид, что его очень заинтересовала витрина. Но то и дело он поворачивал голову, вытягивал шею и внимательно смотрел на окна «Пандоры», и на лице его водитель «шестерки» отчетливо видел нетерпеливое ожидание и легкий страх.

— И за каким это чертом принесло сюда нашего ценного сотрудника?! — удивленно и зло пробормотал он сквозь зубы и положил ладонь на ручку дверцы, но тут пронзительно и тревожно запищал валявшийся на сиденье телефон. Водитель быстро глянул на закрытую дверь «Пандоры», снова на одинокую фигуру перед витриной соседнего магазина и схватил трубку.

— Схимник! — взволнованно закричал Баскаков где-то далеко отсюда. — Девка в конторе?!

— Вероятно. Я ненадолго отъехал по делам, сейчас возвращаюсь.

— Что значит «по делам»?! Лети в контору, бери девчонку и на дачу ее! Как хочешь, что хочешь делай — потом загладим! Через пятнадцать минут я вас жду! Ты понял?!! — голос Баскаков зазвенел от плохо сдерживаемой ярости.

— С чего такая спешка?!

— Ян нашел журналиста! Плохо дело, ждать больше нельзя! Вези ее сюда! И там, в конторе, может быть папка, синяя папка с материалами, которую ей журналист дал!

— Я все понял, — спокойно сказал Схимник.

— Привезешь — считай до конца жизни ты себя обеспечил. Если упустишь… — фраза оборвалась короткими гудками, но Схимник не нуждался в пояснениях, давно научившись жить с полуслова.

— Дотянул! — бросил он с особой злой досадой, которая предназначается только самому себе, сунул телефон в карман и, уже открывая дверцу, произнес, на этот раз едва слышно:

— Слишком светло.

Когда дверца «шестерки» щелкнула, захлопнувшись, обладатель черного пальто, нетерпеливо приминавший расползающийся снег возле магазинчика, перешел к решительным действиям. Прижав ладонь к левой стороне груди, он быстро зашагал к «Пандоре», и шедший следом Схимник вдруг побежал, расталкивая прохожих, хотя в особой спешке нужды не было.

Он догнал человека, когда тот уже поднялся на верхнюю ступеньку лестницы и толкнул дверь магазинчика. Услышав за спиной топот, человек обернулся, и его бритое благообразное лицо смялось в диком первобытном ужасе. Взмахнув рукой, словно отгоняя страшное видение, он отпрянул, споткнулся и спиной вперед ввалился в дверной проем, тонко взвизгнув, и наддверная подвеска поддержала его суматошным звоном. Схимник скользнул следом, но тотчас обернулся, и взлетевший следом по лестнице высокий парень с прилипшими к мокрому лбу блекло-рыжими волосами наткнулся на его руку.

— Хорошо, что я успел! — сказал он, задыхаясь. — Пошли, Витка там, это точно!

Дверь магазинчика осторожно и бесшумно закрылась за ними, отсекая «Пандору» от мокрой, начавшей разгораться в легких сумерках улицы.

Пиво разбилось, когда она его уронила, но Вита не услышала этого и не заметила. В тот момент, когда ее пальцы, державшие ручки пакета, разжались, в ватной несуществующей тишине на мгновение исчезли все звуки — даже музыка, летевшая из динамиков валявшегося на полу магнитофона. Держась за дверной косяк, Вита шагнула вперед, но ее нога подвернулась, и она упала на колени и раскрытые ладони. Под одной из ладоней глухо треснуло стекло, острым краем распоров ей кожу, и боль четко дала понять Вите, что она не спит и не видит кошмарный, неправдоподобный сон. Несколько секунд она, как завороженная, смотрела, как из-под ее ладони на блестящий светлый пол выползает тонкая струйка крови. Потом она поймала губами воздух, и у нее вырвалось слово, которое Вита не произносила уже очень давно: