Франкенштейн - Стивен Джонс

У нас обоих мало времени, но мне плевать. Мэнни дал нам адреса, и мы знаем, куда идти. Сью думает, мы сможем занять их места. Я так не считаю, но ей ничего не сказал. Мы сразу спалимся, ведь почти ничего не знаем. У нас нет шансов. Это всегда было лишь мечтой, темой для разговора.

Но одну вещь я все-таки сделаю. Я его встречу. Найду дом Джека, подойду к двери и посмотрю своему брату в лицо.

И прежде чем меня найдут, прежде чем за мной придут, я кое-что заберу у него назад.

ДЭВИД КЕЙС

Тупик

Дэвид Кейс родился на севере штата Нью-Йорк, но по большей части живет либо в Лондоне, либо в Греции. Он написал более трехсот книг в разных жанрах под разными псевдонимами, среди них — романы ужасов "Волчьи следы" ("Wolf Tracks") и "Третья могила" ("The Third Grave").

Среди сборников страшных рассказов Кейса можно отметить "Клетка и прочие ужасы" ("The Cell and Other Tales of Horror") и "Фенгриффин и другие истории" ("Fengrijfin and Other Stories"), опубликованные в 1969 и 1971 годах соответственно. Два произведения автора были экранизированы: на основе рассказа "Фенгриффин" снят фильм "А теперь начинается крик!" ("And Now the Screaming Starts!", 1973), а классический триллер об оборотнях "Охотник" ("The Hunter") лег в основу телефильма "Волчий вой" ("Scream of the Wolf", 1974). Рассказы Дэвида Кейса публиковались в таких антологиях и журналах, как "Fantasy Tales", "Темные голоса. Лучшее из Книги ужасов от "Pan"" ("Dark Voices: The Best From the Pan Book of Horror Stories"), "Темные голоса 6" ("Dark Voices 6") и "Оборотни" ("The Mammoth Book of Werewolves").

Автор всегда считал, что его нижеследующую повесть совершенно незаслуженно обходят вниманием. Он абсолютно прав, и я рад восстановить справедливость, печатая это произведение здесь…

Официант плеснул немного красного в мой бокал и застыл, ожидая, когда я попробую вино. По ту сторону стола Сьюзен старательно избегала моего взгляда. Она смотрела в окно на размытые силуэты машин, стремительно проносящихся мимо по Маршам-стрит. Официант скромно стоял рядом, непроницаемый и отстраненный. Здесь мы когда-то были счастливы, и не однажды, но теперь все не так. Я кивнул, и официант, наполнив оба наших бокала, удалился.

— Сьюзен…

Наконец она посмотрела на меня.

— Прости.

Сьюзен пожала плечами. Ей было очень больно, а мне — очень горько. Разве не горько сказать женщине, которую любишь, что не собираешься жениться на ней? Мне, наверное, следовало выбрать для этого другой ресторан, но я отчего-то решил, что тут требуется знакомое место, где мы окажемся наедине, но в окружении людей. Подход, конечно, трусливый, хотя для того, чтобы расторгнуть помолвку, требуется немало смелости. А ведь я больше всего на свете хотел жениться на Сьюзен, но теперь это невозможно.

— Я ожидала этого, Артур. Твои слова не стали таким уж потрясением.

— Сьюзен…

— Теперь я могу сказать. Все стало иначе. Ты изменился. Я ожидала этого с тех самых пор, как ты вернулся из Южной Америки. Да, ожидала. Я предполагала, что ты встретишь кого-то…

— Нет. Пожалуйста, поверь.

Горькая улыбка скользнула по ее губам.

— Я люблю тебя, Сьюзен. Так же сильно, как раньше. И даже сильнее. Сейчас, когда я понял, как много теряю, я хочу тебя больше, чем прежде.

— Артур, с твоего возвращения мы даже не спали вместе. Как же мне верить тебе?

— Сьюзен, я не могу.

— Тогда скажи почему.

Я покачал головой.

— Ты должен сказать мне, Артур. Должен хотя бы это. Объясни. Что бы это ни было, я пойму. Если у тебя кто-то есть, если ты устал от меня, если ты просто хочешь свободы, я пойму. И мне не будет так горько. Но ты не можешь все разорвать, даже не объяснив почему. Это бесчеловечно.

Возможно, она и поняла бы. Сьюзен, одна из всех, могла бы понять. Но это было слишком ужасно, и я не мог рассказать ей. Никому не мог. Я промолчал даже у врача, поинтересовавшегося, что, собственно, он должен у меня искать. Груз этой страшной тайны я обязан нести в одиночку.

— Сьюзен, я не могу сказать тебе.

Она снова уставилась в окно. Свинцовые переплеты искажали внешний мир. Я подумал, что она сейчас заплачет, но она не заплакала. Только губы ее дрожали. Официанты сновали мимо нашего столика, посетители выпивали и закусывали, убивая собственное время, а я сидел в одиночестве. Сьюзен была здесь, но я сидел в одиночестве.

— Если бы только ты не уезжал, — прошептала она.

Да. Если бы я не уезжал. Если бы человек мог начать жить заново и исправить сделанное. Но я уехал и вот теперь вглядываюсь в мерцающее в моем бокале вино и думаю о том, как это все случилось; вспоминаю те кошмарные события, которые никогда и ничем не исправишь…

Трудно поверить, что всего два месяца назад сумрачным лондонским утром директор музея вызвал меня к себе. Такие вызовы приводили меня в беспокойство; я шагал к его кабинету по древним коридорам в сопровождении гулкого эха собственных шагов, преисполненный ожидания. Я прекрасно знал о том, что Джеффрис, глава отдела антропологии, планирует в конце года уволиться, и надеялся занять его место. Помню, какие противоречивые мысли метались в моей голове: соображения о том, не слишком ли я молод, чтобы ожидать подобного повышения, перевешивались сознанием того, что за время моей службы здесь я неплохо поработал, и, хотя моя точка зрения на какую-либо проблему часто не совпадала с директорской, я знал, что директор уважает разумные возражения и подыскивает таких подчиненных, которые, не смущаясь, выдвигают собственные теории, а еще я думал — возможно, в основном — о том, как обрадуется Сьюзен, когда у меня появится возможность сообщить ей о своем повышении, какие изменения это внесет в наши планы. Сьюзен хотела детей, но готова была подождать пару лет, пока мы не сможем себе их позволить; она хотела собственный дом за городом, но соглашалась переехать в мою городскую квартиру. Возможно, теперь нам не придется ждать всего этого. Картины счастья и успеха плясали перед моим внутренним взором тем утром, как нередко бывает, когда человек молод, воодушевлен и полон надежд.

Два месяца назад мне было тридцать один, хотя сейчас я стар.

Да, всего два месяца назад.

Доктор Смит выглядел образцом музейного директора, шаблоном, по которому следовало бы кроить каждого, занимающего столь высокий пост. Он носил старомодный, но безукоризненный двубортный сюртук, перечеркнутый золотой цепочкой от часов, и возвышался над своим массивным столом, стоящим посреди обитого кожей кабинета подобно незыблемой каменной глыбе.

— А, Брукс. Садитесь.

Я сел и стал ждать. Теперь, лицом к лицу с директором, уже трудно было чувствовать себя столь уверенным, как раньше. Он аккуратно набивал закопченную трубку, утрамбовывая табак широкой подушечкой большого пальца.