Мемуары - Филипп де Коммин

Эта концепция заслуживает особого внимания, потому что она представляет собой первую во французской исторической и политической мысли попытку выявить объективные, независимые от воли отдельных людей причины социально-политической борьбы, неизменно сопутствующей истории. Она как бы санкционирует и утверждает естественность общества борющихся за свои интересы людей, ибо таковым оно создано богом и не может быть иным, а с другой стороны, объясняет, что взаимное противодействие людей кладет пределы человеческим устремлениям, поскольку мораль этого сделать не в состоянии. Кроме того, в представлении Коммина о взаимном противостоянии государств иногда видят и зародыш идеи европейского политического равновесия [689], с чем можно согласиться, учтя, однако, что у Коммина еще нет понятия о союзах государств, обеспечивающих равновесие политических сил.

Коммин впервые обратил внимание и на такой фактор истории и международной жизни, как национальные характеры, или темпераменты, различие в которых он объясняет различием климатических условий. Сравнивая англичан с французами, он замечает: «По натуре англичане, никогда не покидавшие Англию, очень холеричные люди, как и все народы холодных стран. Наша страна, как Вы знаете, расположена между холодными и жаркими странами … таким образом, мы берем и от жаркого пояса, и от холодного, и поэтому люди у нас двух темпераментов. И по-моему, во всем мире нет страны, лучше расположенной, чем Франция» (II, 37-38). Неясно, почему Коммин связывает с холодным климатом холерический темперамент, но его мысль насчет этой связи представляет большой интерес, поскольку является первой наметкой теории климатов, которую позднее, в XVI в., создал Ж. Боден.

Итак, в событиях исторического прошлого и современной ему социально-политической жизни Коммин сумел увидеть не борьбу божественного и земного, добра и зла, добродетели и порока, что в той или иной форме видела вся предшествующая средневековая историография, а естественное столкновение частных интересов и интересов отдельных человеческих сообществ, прежде всего государств. «Структура» событий в его представлении усложняется, теряя упрощенность очертаний, которую придавала им этическая концепция. И если в связи с этим задаться вопросом, считал ли Коммин по примеру многих своих современников, что знание истории наделяет предвидением будущего, то, хотя он нигде прямо и не дает на него ответа, можно с большой долей вероятности угадать, что ответ был бы если и не отрицательным, то по крайней мере с существенными оговорками. Коммин слишком хорошо понимал, что люди по-разному ведут себя даже в одинаковом положении, и потому, рассказывая, например, о том, как Карл Смелый и Людовик XI хотели однажды друг друга обмануть, он поясняет, что «если в будущем какому-нибудь юному государю придется заниматься такими же делами, то он, прочитав это, лучше будет знать, как поступать и как избежать обмана». Но тут же он оговаривается: «Ибо, хотя государи, будучи противниками, отнюдь не всегда одинаково себя ведут в одинаковых ситуациях, быть осведомленным о событиях прошлого тем не менее полезно» (I, 230).

Еще лучше он понимал сложность человеческой натуры и непоследовательность человеческих поступков и не был склонен наделять одних людей только достоинствами, а других – недостатками. И то и другое совмещается в людях, и никакая мудрость не застраховывает от ошибок. «Ведь не бывает, надо полагать, столь мудрых государей, что не ошибались бы иногда, а при долгой жизни и частенько, – пишет он и добавляет, – но такими они и их дела предстают тогда, когда о них сказана вся правда. Самые великие сенаты и консулы, какие только были и есть, заблуждались и заблуждаются, и это можно наблюдать каждодневно» (II, 173).

Эти суждения Коммина могут показаться слишком примитивными, чтобы на них обращать внимание. Однако следует учесть, что осознание сложности человеческой натуры и неоднозначности исторических и общественно-политических событий было важным моментом в развитии средневековой общественной мысли, без которого невозможно было и осознание неповторимости и неповторяемости исторических явлений.

Коль скоро человеческому обществу, в представлении Коммина, изначально поисуща взаимная вражда людей, в его глазах чрезвычайно вырастает ооль государственной власти, единственно способной сдерживать эту вражду и предотвращать ее худшие последствия. Именно поэтому политика оказывается у него средоточием общественной жизни, и прошлой, и современной ему, и он ищет в истории именно политической мудрости, надеясь и сам поделиться ею со своими потомками – государями и придворными. История, по Коммину, творится политиками, и ее ход предопределяется тем, насколько они владеют искусством управления и насколько сознают ответственность за возложенные на них обязанности. Взгляды Коммина на функции государственной власти и цели государственного управления, таким образом, составляют органическое целое с его общими историческими и социальными воззрениями и заслуживают особого рассмотрения.

Коммин, как и его предшественники, видел воплощение государственной власти в монархе, и потому политические идеи находили свое выражение прежде всего в представлениях об обязанностях или достоинствах монарха. Отличительной чертой его политических взглядов, сразу же бросающейся в глаза при сравнении их с политическими представлениями других писателей, является то, что он совсем не пользуется понятием справедливости применительно к государю и его политике и, таким образом, отодвигает на задний план проблему морали в политике. Его идеалом был не справедливый государь, а мудрый, что логично вытекает из его прагматических воззрений на человеческую жизнь и деятельность. Управление государством – один из видов деятельности, и человеку, профессионально занимающемуся политикой, необходимы прежде всего большой ум и солидный политический опыт, которые и делают его мудрым. Обращаясь к своим читателям, Коммин говорит: «Поверьте, господь учредил королевскую как и вообще должность государя совсем не для того, чтобы ее занимали глупцы…» (I, 130).

Категория мудрости в политических взглядах Коммина по своей универсальности сопоставима лишь с категорией справедливости в традиционной политической доктрине. По содержанию она необычайно емка, поскольку Коммин сводит к мудрости все достоинства, какие только могут понадобиться при управлении государством.

Главным признаком мудрости монарха он считает способность и желание лично заниматься делами и осуществлять власть, не передавая ее в руки других. Государь должен держать власть в своих руках и «хранить ее, как ничто иное» (I, 131). Только невежественные государи, не способные управлять, передают свои полномочия советникам, и именно это, по мнению Коммина, является причиной раздоров и войн в государстве. В мудрости же монарха и его личном правлении он видит гарантию мира в отличие от других мыслителей эпохи, считавших залогом мира нравственную «справедливость» монарха.