Держите ножки крестиком, или Русские байки английского акушера - Денис Цепов

Что касается меня, то ни палатки, ни спальника, ни пенки у меня не было. Моим походным снаряжением были старые американские армейские ботинки, берет, почему-то израильской армии, джинсы с бахромой, срезанной со скатерти, и куртка «Аляска». Моей главной миссией были разработка рациона, закупка продуктов и питание команды. Скажу сразу, что денег не было, поэтому питание команды было обречено.

Начали с главного. Шесть пакетов молдавского вина «Кодру» заложили прочный фундамент здорового рациона путешественников. После побирания по общежитию удалось добыть: килограмм гороха, три вяленых морковки, вареную курицу, пачку пакистанских приправ, четыре буханки черного хлеба и две банки тушенки. В поход вышли раньше намеченного срока, потому что вооруженные дубьем хозяева вареной курицы уже рыскали по общежитию и запросто могли объединиться с не менее встревоженными хозяевами пакистанских приправ.

До Кузнечного[31]ехать было четыре часа. Если горланить песни в тамбуре под гитару, то можно не только стать кумиром дачников, грибников, миловидных спортсменок и путешествующих алкоголиков, но и разжиться дополнительными элементами красивой жизни. Такими, как банка солененьких огурчиков и пирожки с мясом. От Кузнечного нужно было идти пешком еще километров пятнадцать. Через карьер и далее по так называемой тропе Хо Ши Мина. После тропы Хо Ши Мина нужно было свернуть на север, в сторону от насиженных скалолазами туристических мест. Именно там, по мнению Максим Максимыча, находилось озеро Глухое и трудности, с ним сопряженные.

Благодаря точно выверенному Максимычем графику движения в самом сердце карельских болот мы оказались ровно с наступлением темноты. Продолжать беззаботно прогуливаться, по колено утопая в холодной жиже, по выражению Славы Петриченко, стало «западло». После пяти часов чавканья по болотам хотелось, наконец, скинуть тяжелые рюкзаки, развести костер и рубануть тушенки с пакистанскими приправами.

Тьма была кромешная. По лицу хлестали ветки, ноги болели, настроение было так себе. Чтобы как-то найти себе место для ночлега, решили осветить окрестности факелом. Для чего были использованы старые трусы Максим Максимыча, пропитанные подсолнечным маслом. Старые трусы окрестности освещали плохо и изрядно чадили, нагоняя дополнительную жуть на и без того малопривлекательный ландшафт. Наконец, в тусклом, семейном в горошек, свете удалось обнаружить нечто напоминающее островок суши с поваленным деревом. «Ладно, привал!» — согласился Максимыч. Петриченко остановился и, произнеся длинную тираду: «Вас приветствует всесоюзный курорт-здравница Геленджик», — облегченно сбросил тяжелый рюкзак с провизией на землю. Раздался булькающий звук, и рюкзак с шестью пакетами молдавского вина «Кодру», четырьмя буханками черного хлеба, варено-ворованной курой и двумя банками тушенки бесследно скрылся, подобно Стэплтону из Мэррипит-Хауса в сердце Гримпенской трясины. Петриченко первым понял, что произошло, но, пытаясь оттянуть момент неизбежной расправы, продолжал как ни в чем не бывало с шутками и прибаутками делать вид, что распаковывает рюкзак.

Трехэтажный мат потряс Карельский перешеек. Спящие птицы снялись с насиженных мест и косяком улетели в сторону Петрозаводска. В тот вечер решили не ужинать.

Утром, проснувшись от холода, а также голода, я встал, чтобы вскипятить чай. Наш островок был не так уж плох. За поваленным деревом располагалось старое кострище с котелком, висящим на железном крюке. Голод вновь напомнил о себе легким чувством подташнивания. Петриченко, что характерно, тоже проснулся и нагло требовал завтрак. «Иди, поныряй!» — злобно огрызнулся я и принялся разбирать уцелевшие рюкзаки в надежде найти хоть что-нибудь съестное. К счастью, были обнаружены мешок с горохом, три квелые моркови, луковка и пакетик приправ из Исламабада. «Живем, ребзя!» — сказал я и с видом Елены Иванны Молоховец[32]сразу же принялся варить элитный гороховый суп с морковью «по-моджахедски». По лесу распространился аромат пакистанских приправ, в лагере возникло оживление. «Эх, хорошо бы масла, хотя бы подсолнечного», — вслух мечтал я, помешивая странного вида варево. К сожалению, все подсолнечное масло было изведено на факел минувшей ночью. Мое предложение выжать немного масла из старых непрогоревших трусов Максим Максимыча было встречено в штыки. «Ну, не хотите, как хотите», — сказал я и продолжил создание кулинарного шедевра.

Петриченко тем временем куда-то исчез и появился минут через сорок… с бутылкой, наполовину наполненной маслом! Этикетка на бутылке гласила, что масло было подсолнечным, рафинированным, краснодарским. Обрадовавшись предоставленной ему возможности загладить вину перед друзьями, Петриченко с триумфальным видом вылил масло в центр гороховой каши с исламабадскими приправами. «Король воскликнул: — Масло! Отличнейшее масло! Прекраснейшее масло! Я так его люблю!» — декламировал Петриченко, помешивая кашу и вращая глазами. Наконец-то кашу разложили по тарелкам и, так как выпить было нечего, принялись просто есть.

Трехэтажный мат потряс Карельский перешеек. Птицы, летящие косяком в Петрозаводск, упали замертво в окрестностях Сортавала. Жизнь Славы Петриченко вновь оказалась в опасности. Масло оказалось не просто просроченным, а машинным.

Из-за этого гороховая каша приобрела несколько индустриальный вкус. Утонченные пакистанские приправы, прямо скажем, не гармонировали с назойливым привкусом трактора «Беларусь». Завтрак пришлось отложить. Популярность Славы Петриченко стремилась к нулю. Кроме того, надо было выбираться из болота.

Голодные и злые, мы продолжили поиски озера Глухое. Есть хотелось так, что начались миражи. Так, например, Максим Максимыч после трех часов блужданий по лесам совершенно явственно увидел в дупле старого дуба пельмени. Слава Петриченко своими миражами не делился.

Наконец, выбравшись из болот, совершенно обессиленные, мы остановились на привал. Живописная опушка леса, залитая солнечным светом, располагала к ужину. Есть было нечего. Просто посидев, мы пришли к единодушному мнению, что это тупо. И вдруг случилось то, о чем мечтает каждый естествоиспытатель. Такие откровения природы случаются только с сильными духом! Природа дает им шанс выжить! На опушку леса неторопливой походкой вразвалочку вышел огромный, жирный, сентябрьский вкуснейший заяц. «Заяц!» — прошипел Петриченко, вновь почуяв шанс реабилитироваться. Это был шанс. Чтобы не спугнуть зайца, Максим Максимыч медленно полез в рюкзак за пистолетом. Единственный патрон уже был заряжен и ждал своего часа. Максим Максимович прицелился. Так как стартовый пистолет стрелял вверх, то прицеливаться нужно было перпендикулярно зайцу и в бок. Таким образом, дуло пистолета уперлось в лоб Петриченко. Петриченко, поняв, что его сейчас позорно застрелят из стартового пистолета, с воплем: «Ну вас в жопу!» — сиганул в кусты. Прозвучал выстрел. Заяц с укоризной посмотрел на Максим Максимыча и скрылся в лесу. Мы молча собрали вещи и двинулись в путь. Очень хотелось есть.

«Через двадцать километров будет деревня, а там и до станции рукой подать, — сверился с картой Максимыч. — Скоро выйдем на лесную дорогу — будет легче идти». Мне тоскливо подумалось, что сегодня уже почти воскресенье, а ел я последний раз только в пятницу. От усталости и голода в рядах путешественников возникла некоторая безысходность. Мы молча брели по лесной дороге, проторенной лесовозами, заготавливающими лес для экспорта в Финляндию. Дорога пошла вверх, на холм. Максимыч шел впереди, за ним Петриченко, а я замыкал шествие. Вдруг Макс остановился как вкопанный и уставился в землю. На земле лежал небольшого размера, идеальной формы, вкусный зеленый пупырчатый огурец с желтым цветочком на попке. Откуда в Карельских лесах взялся огурец, было абсолютно непостижимо. Опасаясь, что огурец исчезнет так же стремительно, как пельмени в дупле, мы посыпали его солью, разделили поровну и немедленно съели. Идти стало веселее, не из-за чувства сытости, конечно, а из-за ощущения волшебства, разлившегося по всему телу. Через двести метров волшебство повторилось. Посолили, поделили, съели. Огурцы начали встречаться через каждые пятьдесят метров. Не задавая лишних вопросов и боясь спугнуть волшебство, мы продолжали их есть. Волшебство волшебством, а жрать хочется.

Развязка наступила через двадцать три огурца. Взойдя на холм, мы увидели проселочную дорогу, вьющуюся лентой вниз. По дороге, испуская клубы дыма, подпрыгивая на кочках, с минимальной скоростью двигался мотоцикл «Урал» с люлькой, доверху заполненной пупырчатыми огурцами. Огурцы зрели на ходу и падали на дорогу, автоматически превращаясь в дары леса.