Легенды Арбата - Михаил Веллер

Нет-нет, это отнюдь не конец истории. Это ее начало. Нулевой цикл. Выведение фундамента под цокольный этаж. Пора приступить к центральному действию.

Гулливер был моряк, и он был англичанин, и он ушел в свое плавание к берегам Лилипутии из славного порта Бристоля. Его маяк, путеводная звезда, звезда мировой славы, осколки Британской Империи, короче — идея-фикс влекла великого скульптора, только днище глиссера било по встречным волнам, нет препятствий! Его подсознание решительно полагало, что если беспрецедентный памятник встанет в родном порту, акция обретет сакральный смысл, и благодарность Гулливеру, который вывел его в люди, будет адекватной. Знай наших. Грузины не мелочатся. Русские тоже. Сдачи не надо. Для души.

Опять же, мировая слава. Что с того, что ты знаменит на родине... есть еще большой мир, всеобщий, главный!

Скульптор полетел в Бристоль. Визит был согласован, и мэр принял высокого культурного гостя в окружении городских властей. После патетических речей и заверений в труднопереносимом счастье от такой жгучей дружбы и взаимополезной любви, скульптор сказал:

— И в знак дружбы двух наших великих народов, в знак братского родства наших великих культур, — я хотел бы преподнести в дар городу Бристолю бронзовую статую!

Внесли на руках статую размером с именинный торт, и скульптор с поклоном вручил ее мэру. Мэр поднял этот витиеватый бронзовый ананас над головой, как футбольный кубок. Благородное собрание зааплодировало.

Это было только начало.

Скульптор произнес на ломаном английском речь о том, что значил Гулливер в его жизни, и чем он ему обязан, и имеет честь отдать долг. Жутко трогательный сюрреализм. Аплодисменты поплескались с оттенком легкого непонимания. Только британским чиновникам и дела, что освежать в памяти подробности классических романов и соотносить их с историей русско-грузинских распрей?..

Скульптор взмахнул рукой на манер тореадора из балета «Кармен», принимающего позу горделивого счастья. По знаку в зал мэрии вплыло художественное панно с панорамой подведомственного города. На фоне мелких домишек и людского муравейника, заслоняя собой пенную гавань с кораблями, уходила в лазурные небеса фигура Гулливера.

Когда первая волна парализующих чувств схлынула, мэр поинтересовался параметрами свалившегося на город счастья. Метры долго переводили в футы, и когда тонны рассыпались на фунты и стоуны, из углов послышался портовый жаргон, крепкий и шершавый, как пеньковый трос.

Благодаря ностальгическим умам, влекомым к описаниям сельских идиллий, мы все теоретически знакомы с курицей, квохчущей над снесенным яйцом. На лестнице эволюции это прямой предок художника, демонстрирующего миру свое творение. Переводчицей при курице, в смысле художнике, выступала крупная броская блондинка, каких кавказцы особенно ценят за все выдающееся, что есть в человечестве. Она обаятельно гундела и обрубала на оксфордском наречии, а скульптор самозабвенно частил и захлебывался, уснащая ликующий русский грузинскими интонациями. — И вдруг влюбленный дуэт стал напоминать Гитлера с Геббельсом, завоевавших беззащитную Англию и надругавшихся над ее историей, культурой и внешним обликом.

Потому что Гулливер был больше всего похож на мрачное пророчество атомной войны. Что-то огромное и перепутанное угрожающе вздымалось из воды к небу. В центре рваных металлических переплетений, среди обломков и огрызков балок, тросов, пушек и парусов, разметанных и вновь слепленных етицкой силой, запуталась депрессивная фигурка с гранатометом в руке.

— А зачем гранатомет? — подавленно спросил мэр.

— Это рулон с картой, — огрызнулся скульптор.

— Ну надо же... — удивился пресс-секретарь. — А по виду и не скажешь...

Вооруженный до зубов Советский Союз только что развалился, и призрак Империи Зла удалялся от берегов. Сюжет с троянским конем положил свою тень на беззащитный пейзаж, угрожаемый бесплатной мондулой. Данайцы некогда смастерили свою скульптурку большой подарочной мощи тоже в стиле монументализма. Исторический переход от реализма в искусстве к пост-модернизму усугублял неприятное впечатление. Словно неживой антигуманный умысел скрутил металл гигантской композиции, распространяя кругом страх и ожидание конца света. Словно СССР, лопнув, разбрасывал по миру смертоносные споры нечеловеческих форм жизни.

Все долго смотрели на картину напасти. Лицо мэра, красное от виски и сизое от портвейна, сделалось самоотверженно-гордым и выразило напряжение Битвы за Англию. Сирены тревог взвыли в его исторической памяти.

— Найн! — почему-то по-немецки, повинуясь прихоти подсознания, сказал мэр. — Гитлер капут! — добавил он, повеселел и подмигнул своей компании. — Мы не можем принять такой дар. Нет. У нас свои законы. Мы должны сначала провести голосование в муниципалитете. Он рассмотрит экспертное заключение комиссии. До каникул собрать ее уже не успеем... Возможно, в будущем году...

Что характерно: первоначальная кабинетная миниатюра муниципалитету понравилась! Но ее же изображение в масштабе Парка Юрского периода привело к исполнению гордого старого гимна:

Никогда, никогда, никогдаангличанин не будет рабом!

Англичане отличаются стойкостью. Бристоль оправился от шока и скорей забыл о страшном сюрпризе.

Излишне говорить о расстройстве автора. Но — все, что не убивает, закаляет.

— Ничего, — сказал скульптор. — А Гулливеру было легко? А кому легко? Парш-шивая Англия... бывшая, панымаиш, великая империя. Что вы хотите? — масштаб утерян! Не тот уже масштаб!..

Закал его жизнью был долог и тверд.

Масштаб оказался словом ключевым. Близилось пятисотлетие открытия Америки.

— Ты помог мне, — сказал скульптор. — Я помогу тебе.

Его перманентный диалог с Гулливером носил по преимуществу морально-философский характер. Так говорят с далеким другом, своим вторым я.

— Домой не пустили! — плевал скульптор. — Вот — люди!.. Ничего. Ты открыл Новый Свет. Много раз! Там твоя слава! Там твое место!

Незамедлительно вслед за чем известил муниципалитет города Нью-Йорка, что специально для него, в честь и ознаменование великого полутысячелетнего юбилея Нового Света, эпохальной вехи американской цивилизации, он изготовил в дар — достойную грандиозного города статую Колумба. Хай кволити. Кинг сайз.

— Главное — что ты есть, — сказал скульптор Гулливеру. — Имя — не главное. Мы оба знаем: ты — это ты!

Торжества ломились неимоверные. Континент гулял. Латиносы тянули одеяло на себя: испанцы пионеры! Индейцы вякали об угнетении. Денег летело немерено. Америка предъявляла миру хозяйский разворот.

Скульптор явился в кипение подготовки торжеств и очаровал всех своим миниатюрным вариантом. Взмах волшебной руки — и хозяевам дали ознакомиться со своим будущим.

Наступила отрезвляющая пауза.

При входе в нью-йоркскую гавань, на фоне сияющих и взлетающих небоскребов Манхеттена, в непосредственной близости от священной Статуи Свободы торжествовал исполинский Человек-Паук.

Назначение Гулливера Колумбом нисколько не отразилось на его внешности. Он не проходил фэйс-контроль на конкурс красоты. Если скульптуру иногда уподобляют застывшей музыке, то это был обреченный вопль музыкальной фабрики, сокрушаемой гусеницами тракторной колонны. Это была великая антиутопия, внушающая отвращение к смыслу жизни.

— Это надо было поставить посреди Алькатраса, — нарушил общее молчание мэр.

— Почему Алькатраса? — с неиссякаемым добродушием спросил скульптор.

— Чтобы преступники постоянно видели свою сущность и страдали.

Подготовленный к эстетической дискуссии скульптор приступил к объяснениям. Но мэром Нью-Йорка был тогда великий Рудольфо Джулиани, и гомерический замысел злокозненного мецената был пресечен в корне. Джулиани отпилил зубы и когти мафии, Джулиани сделал 42-ю стрит безопасным променадом, Джулиани превратил Нью-Йорк в город без преступности и коррупции, Джулиани не дал денег на выставку «современного искусства», язвительно отрезав: «НЕ искусство — это то, что я тоже запросто могу». И ловкий русский ваятель, напоминавший видом крестного отца сицилийской семьи отчаюг, был ласково развернут в сторону международного аэропорта Джи Эф Кей.

— Ваш гений обладает огромной впечатляющей силой, — любезно и лестно напутствовал Джулиани гостя. — Но городские власти обязаны заботиться о здоровье граждан, муниципальный бюджет разорится, выплачивая компенсации беременным женщинам, у которых может случиться выкидыш при виде этого конкистадора.

Скульптор прикусил язык. Скорость распространения информации, либо буквальность ее совпадения, заморозила соображение. К тому времени в Москве, на Тишинской площади, уже громоздилась монументально-комбинированная скульптура его работы, и злые языки предостерегали, что беременные женщины должны выбирать другие маршруты движения — на всякий случай, именно остерегаясь выкидыша при виде жутковатого и нелепого монстра.