Тихий пост - Анатолий Соболев

И все же никак нельзя убивать пленного. Тут уж Виктор совершенно не прав. Нельзя убивать пленных, нельзя — и все.

На четвертые сутки, задремав на ходу, Генка свалился с невысокого берега и, пролетев метра два, упал на скользкий обнаженный отливом камень. Виктор сначала усмехнулся, но, увидев, что Генка лежит и не шевелится, поспешил к нему.

Генка лежал, закрыв глаза, и сильная бледность покрывала его лицо.

— Ты чего, уснул? Как тебя угораздило?

Генка попытался встать, ойкнул и зажмурился.

— Нога вот…

— Вывихнул? — встревожился Виктор.

— Не знаю, — морщился от боли Генка.

— Дай погляжу.

Виктор стал стягивать сапог, Генка вскрикнул:

— Стой! Больно очень!

— Давай разрежем сапог, — предложил Виктор.

Генка слабо кивнул.

Виктор вспорол финкой голенище. Когда задрал штанину, увидел, что тонкая до жалости Генкина нога сломана. Острый конец кости пропорол кожу, и вокруг расплылось красное пятно. Виктор с ужасом глядел на ногу. Он вдруг осознал всю безвыходность их положения. Как же теперь идти? Что делать?

— Надо шины наложить, — с трудом сказал Генка. Белое лицо его было покрыто крупным потом.

— Ты полежи, потерпи немного, я сейчас, — обрадовался подсказке Виктор и окинул взглядом тундру. Неподалеку видны были заросли ползучей карликовой березы.

— А ну, ком! — приказал он немцу. — Шнель!

Виктор и немец выбрали четыре березки попрямее. Виктор с трудом вырубил деревца, которые, несмотря на свою низкорослость и малую толщину, оказались очень крепкими. Красноватые, изогнутые березки были как из железа.

Когда вернулись, Генка лежал с почерневшим лицом и тихо стонал.

— Давай, Гена. — Виктор опустился перед другом на колени. Внутренне содрогаясь, он неуверенно взялся за Генкину ногу. Генка вскрикнул и потерял сознание.

— Воды, воды давай! — закричал Виктор немцу. — Вассер!

— Я, я! Айн момент! — с готовностью отозвался пленный и поспешил к морю. Зачерпнул в пилотку и, шумно дыша и оступаясь на мокрых камнях, принес воды.

Виктор брызнул в лицо Генке. Генка открыл глаза, слабая тень измученной улыбки скользнула по запекшимся губам.

— Ты… вот что, — вдруг сообразил Виктор. — Ты выпей, легче будет. — Протянул фляжку.

Он где-то читал, что раньше солдатам вместо наркоза давали перед операцией стакан водки.

Генка глотнул, сморщился. Его чуть не вырвало.

— Пей еще.

Генка отрицательно покачал головой.

— Привязывай. — Он зажмурил глаза и прикусил нижнюю губу.

Разорванной на полосы своею тельняшкой Виктор с помощью немца туго прибинтовал самодельные шины к Генкиной ноге. Генка хрипло и тяжело дышал. Голова его на тонкой шее бессильно перекатывалась по земле.

— Все, Гена, все, — успокаивал Виктор. — Выпей вот еще.

Генка с усилием открыл белые от боли глаза, длинно, со стоном выдохнул:

— Не-ет…

— Ну как? Выдюжишь теперь?

Генка в знак согласия прикрыл веки.

Наступал прилив. Виктор и немец с большим трудом подняли Генку на обрывистый, усеянный валунами берег.

Только теперь Виктор почувствовал, как страшно устал он, что по лицу его бежит пот и руки дрожат. Он прислонился спиной к валуну и смотрел в серую даль тундры, на небо цвета разбавленного молока, на холодную темную, с металлическим отливом воду. И на суше, и на море — все было пустынным и неприютным. Глухая тоска сжала сердце. Виктор закрыл глаза, силясь отогнать от себя страшную действительность. Невыносимо захотелось в алтайскую, залитую солнцем степь, повалиться в душистое разнотравье, раскинуть руки и глядеть в синее чистое небо и ни о чем, совсем ни о чем не думать, не принимать никаких решений, ни за что не отвечать.

Виктор открыл глаза: серое размытое пространство лежало перед ним. Усилием воли он заставил себя встать — надо было жить и действовать.

«Что же делать? Что делать? Как теперь идти? Нести его? Далеко не унесем. И этого немца надо быстрее допросить».

Виктор посмотрел на пленного, тот сидел, прислонившись спиной к валуну, и, глядя в землю, о чем-то думал. На заросших щетиной скулах ходили желваки. О чем-то крепко задумался немец.

«Что же делать?» — снова спросил себя Виктор. И вдруг его осенило. Он вспомнил, как в колхозе, на покосе, делали они волокуши из березок и на этих волокушах возили копны к стогу. Надо сделать такую волокушу! Не носилки, а волокушу. На нее уложить Генку и тащить. Это же легче, чем на носилках нести, да и не сделать носилок из этих карликовых березок.

Виктор окинул взглядом заросли низкорослых берез на холме. Сейчас они с немцем изладят волокушу — и вперед!

— Ауф! — сказал Виктор.

Немец поднялся и стоял, ожидая приказания.

— Пойдем вон в березник, — Виктор указал рукой, — нарубим веток, сделаем волокушу. Ферштеен? Ком!

Виктор срезал финкой березки, а немец складывал их в кучу. «Топор бы сейчас, быстро бы дело пошло», — Виктор вспомнил охотничий топорик отца, маленький, ладный, в чехле. Виктор любил носить тот топорик, когда отец брал сына с собой на охоту.

Виктор упрел, а березок было нарезано еще мало. Мешал и автомат на спине, вис свинцовой тяжестью.

— Давай-ка порежь немного, — сказал Виктор и кинул немцу финку.

— Яволь, — глухо ответил немец, поняв, чего хочет от него Виктор, подобрал финку и начал резать деревцо.

А Виктор снял автомат, положил его рядом и расслабился, прислонившись к валуну спиной. Отдыхая всем телом, глядел в серую хмурую даль тундры, бескрайние просторы которой надо было преодолеть.

Виктор прикрыл воспаленные глаза, слушая шорох немца, срезавшего березку. На мгновение он задремал, но тут же очнулся от внезапно наступившей тишины. Еще не осознав до конца всего, Виктор инстинктивно схватил автомат, но тотчас тяжелый удар вышиб оружие из его рук. Немец навалился на Виктора и подмял под себя. Виктор попытался вывернуться, и они покатились по отлогому откосу, по камням, по щебенке, по жесткому карликовому ивняку. Задыхаясь, Виктор старался вырваться из цепких и сильных рук немца. В топкой хляби лощины, куда они скатились, немец оказался наверху. Виктор лежал на спине, а немец, придавив его своею тяжестью, занес финку. Виктор перехватил его руку, и тусклое жало застыло перед глазами.

Немец сжал воротник бушлата, и Виктор задыхался, перед глазами шли красные круги. Оба хрипели: у немца силы тоже были на исходе. Понимая, что если вот сейчас, сию секунду, не вырвется, то конец, Виктор напряг остатки сил, забрыкался, нанося ногами удары вслепую, и вдруг почувствовал, как расслабилась рука врага на горле. Он вывернулся из-под немца. Тот, расширив глаза, из которых ручьями текли слезы, согнулся и мычал. Гримаса боли перекосила его заросшее щетиной лицо. Виктор вскочил на колени и задом быстро отполз подальше от врага, а тот все корчился и стонал.

Задыхаясь от испуга и напряжения, Виктор на четвереньках, боясь потерять секунду на то, чтобы встать на ноги, бросился к автомату. Вскочил на ноги. Почувствовал, как они дрожат и как бешено стучит сердце.

Оскользаясь по сыпучему плитняку, он спустился вниз, поднял финку из грязи, обтер ее о штанину и вложил в ножны.

— Хенде хох! — сказал он и не узнал своего голоса, хриплого и сдавленного.

Немец не поднимался.

Виктор не сразу понял, что когда он забрыкался, то попал немцу коленкой в пах. И это спасло Виктора.

— Хенде хох, сволочь! — заорал он и вскинул автомат. — Ауф! Встать!

Сипло дыша, немец поднялся и стоял, качаясь и полуподняв руки над головой, глядел исподлобья, в глазах его был страх.

— Вмазать бы тебе сейчас, сволочь! — сказал Виктор и впервые в жизни выругался.

— Вмазать бы тебе сейчас! — повторил он. — Да нельзя, гад! Ком!

Немец нерешительно переступил с ноги на ногу.

— Шнель, шнель! — прикрикнул Виктор.

Немец стал взбираться на косогор.

— Будем делать волокушу, — сказал Виктор наверху. — Опусти руки. Работать надо. Арбайт!

Он показал немцу, как надо делать волокушу.

— И смотри! Если кинешься, то конец тебе. Капут! Ферштеен? — Виктор выразительно потряс автоматом.

Немец принялся плести из ветвей волокушу. Виктор рубил ветки, не спуская настороженных глаз с немца.

Кончив резать ветки, Виктор долго глядел на тускло блестевший нож. Его прошиб холодный пот от мысли, что вот от этой острой стали мог бы умереть. «Если он шагнет в сторону — конец ему», — твердо решил Виктор о немце.

Они сделали волокушу. Угробили на это почти целый день. Из поясных ремней смастерили постромки.

— Что у него тут написано? — спросил Виктор, показывая Генке тускло блестевшую бляху немецкого ремня. На ней были вытиснены какие-то слова и орел.

— «Гот мит унс», — тихо сказал Генка. — По-ихнему, «с нами бог».