Русский бунт. Все смуты, мятежи, революции - Лин фон Паль

Год 1316. Восстание новгородцев против Михаила Ярославича

Русские князья охотно использовали монгольские новшества – исчисление податей, хорошо отлаженную ямскую систему, организацию управления. Народ рассматривался властью лишь как средство получения дохода, и грамотная эксплуатация позволяла доход увеличивать. Само собой, вводились новые и новые подати и налоги. Против этого в основном и восставали жители Руси. Национальная принадлежность тех, кто собирал налоги, народ мало интересовала – и монгольские баскаки, и русские сборщики податей были одинаково безжалостны, а при неповиновении непокорных плательщиков усмиряли вовсе не монгольские войска (это случалось тоже, но очень редко), а всегда готовые выступить против мятежников княжеские дружины. Эти же дружины в погоне за дружинами князей-соперников утюжили то Суздальскую, то Тверскую, то Новгородскую землю. А если оказывалось, что собственных сил не хватало, призывали на помощь поддержку из Орды. К тому же умонастроения этих князей были настолько непредсказуемы, что зачастую оказывалось неясно, кому против кого дружить. Вот, например, мечтал Новгород получить себе на княжение Дмитрия Александровича, а вероломный князь, утвердившись в другом городе, пожег земли по всей их новгородской Шелони. И трудно сказать, какой враг был страшнее: обиженные монголы или обиженные князья. Те и другие хотели лишь полного повиновения и экономической выгоды. Те и другие боялись крамолы и мятежа, те и другие жестоко расправлялись с инакомыслием.

В начале 14 века в Новгород был приглашен Михаил Ярославич, и новгородцев он вполне устраивал, пока в 1312 году не уехал в Орду добиваться ярлыка на великое княжение. Уехал и застрял там на два года. Горожанам, конечно, это не понравилось. Без князя – нехорошо. А тут еще брат Михаила Юрий стал засылать в город своих людей и склонять новгородцев, чтобы те посадили на свой стол его. В Новгороде началась яростная склока. Партия, стоявшая за Юрия, победила, и тот посадил в городе своего сына. Тут-то и вернулся из Орды Михаил, и не один, а с монгольской конницей, чтобы уничтожить предавший его Новгород.

10 февраля 1316 года между сборным войском Михаила и новгородцами произошел кровавый бой. По словам Карамзина, «никогда новгородцы не изъявляли более мужества; чиновники и бояре находились впереди; купцы сражались как герои. Множество их легло на месте; остаток заключился в Торжке, и Михаил, как победитель, велел объявить, чтобы новгородцы выдали ему князей Афанасия и Феодора Ржевского, если хотят мира. Слабые числом, обагренные кровию, своею и чуждою, они единодушно ответствовали: „Умрем за святую Софию и за Афанасия; честь всего дороже“. Михаил требовал по крайней мере одного Феодора Ржевского: многие и того не хотели; наконец уступили необходимости и еще обязались заплатить великому князю знатное количество серебра. Некоторые из бояр новогородских вместе с князем Афанасием остались аманатами (т. е. заложниками) в руках победителя; другие отдали ему все, что имели: коней, оружие, деньги». Город тем временем готовился к штурму, его срочно укрепляли.

Единственное средство для лечения крамолы – карательные экспедиции. И в этом плане даже знаменитая Куликовская битва была всего лишь карательной операцией верной хану Москвы против узурпатора власти в Орде темника Мамая, а бегство из осажденной Тохтамышем Москвы в следующем 1381 году – бегством от карательной операции законного хана, которому князь вовремя не выплатил положенную дань.

Князь стоял под стенами и приготовления видел. Отвоевывать город ему расхотелось. Наконец он «решился отступить и вздумал, к несчастию, идти назад ближайшею дорогою, сквозь леса дремучие. Там войско его между озерами и болотами тщетно искало пути удобного. Кони, люди падали мертвые от усталости и голода; воины сдирали кожу со щитов своих, чтобы питаться ею. Надлежало бросить или сжечь обозы. Князь вышел наконец из сих мрачных пустынь с одною пехотою, изнуренною и почти безоружною». Ни о какой битве с новгородцами речи больше не шло, но заложников он удержал. И действия Новгорода рассматривал только как мятеж.

При таком понимании преданности и покорности любое проявление независимости становилось крамолой. Единственное средство, которое знали для лечения этого недуга как монголы, так и русские князья, – карательные экспедиции. И в этом плане даже знаменитая Куликовская битва была всего лишь карательной операцией верной хану Москвы против узурпатора власти в Орде темника Мамая, а бегство из осажденной Тохтамышем Москвы в следующем 1381 году – бегством от карательной операции законного хана, которому князь вовремя не выплатил положенную дань.

Год 1381. Восстание в Москве и взятие города Тохтамышем

События 1381 года в Москве весьма примечательны. Их можно рассматривать как народное сопротивление, организованное москвичами в отсутствие своего князя.

Так сказать, редчайшее явление: московский Майдан! Впрочем, чтобы понять эти события, нужно знать их предысторию. А предыстория такова. В середине 14 века Московское княжество считало своими врагами соседей – Тверь, Рязань и Литву. Тверской и московский князья соперничали из-за ярлыка на великое княжение, который нужно было заслужить в Орде. Когда ярлык, против ожидания Дмитрия Ивановича, потом прозванного Донским, получил Михаил Тверской, князь Дмитрий применил все способы, чтобы его отобрать, – донос, пленение тверского князя, военную силу. И ярлык отдали ему. Тверской князь возмутился и вместе с литовским великим князем Витовтом осадил Москву. Но в 1380 году на Русь пошел темник Мамай, узурпировавший, изгнав законного хана Тохтамыша, ханский престол. И, на время забыв о распрях с Тверью, московский князь отправился громить ордынского узурпатора. И разбил на Куликовом поле, и отправил потом в Орду поздравление с восшествием на престол молодому Тохтамышу. Но вместо благодарности Тохтамыш сразу потребовал у московского князя той дани, которую князь платил неисправно, а то и вовсе не платил, пока ханы сменялись в Орде чуть не каждый год.

Дмитрий обещал, но дани не дал. Вполне вероятно, что князь попросту не мог выплатить этой дани по объективной причине (а не по нежеланию или из особой скаредности) – на 70–80 годы того века пришлась вспышка чумы, после которой города буквально обезлюдели. Из летописи нам известно, что в городе Смоленске (хоть и не русском тогда, но соседнем с Москвой) в живых осталось всего пять человек, которые накрепко заперли городские ворота, оставив там непогребенные тела смолян, и ушли из города прочь. Такая же картина была в рязанских землях. И вряд ли эпидемия миновала Московское княжество. Но объяснить это Тохтамышу было невозможно, он вел подсчеты еще по старым подушным спискам, где все плательщики указывались живыми.

Когда Тохтамыш пошел наводить порядок со своим войском, в Москве велись какие-то переговоры с литовцами (в прошлом 1380 году в походе против Мамая союзниками Дмитрия были сыновья Ольгерда – Андрей и Дмитрий), по этому случаю там находился князь Остей. Сославшись на необходимость собрать войско, Дмитрий бежал из Москвы. В тот же день из Москвы бежал и глава Русской церкви митрополит Киприан. Ставшую опасной столицу собирались покинуть жена и дети Дмитрия, бояре и богатые горожане. Вот тут-то московский простой народ и взбунтовался.

Москвичи никогда не были мятежными, власти своего князя они не противостояли, вели себя тихо и мирно, даже платили все увеличивавшиеся налоги, которые вводили и вводили московские князья. Но, когда Дмитрий Иванович решил просто оставить своих людей на избиение ордынцам, этого не снесли даже покорные москвичи.

Москвичи никогда не были мятежными, власти своего князя они не противостояли, вели себя тихо и мирно, даже платили все увеличивавшиеся налоги, которые вводили и вводили московские князья. Но, когда Дмитрий Иванович решил просто оставить своих людей на избиение ордынцам, этого не снесли даже покорные москвичи. Они восстали и затворили все городские ворота, поставив там стражу. И ни княгине с детьми, ни боярам, ни богатым горожанам ускользнуть не удалось. Впервые за долгое время в Москве зазвонил вечевой колокол. В Москве, где вече не собиралось чуть ли не с момента ее основания! Народ стал открыто возмущаться поведением своего князя и своего митрополита. По словам Карамзина, «смелые хотели умереть в осаде, робкие спасаться бегством; первые стали на стенах, на башнях и бросали камнями в тех, которые думали уйти из города; другие, вооруженные мечами и копьями, никого не пускали к городским воротам; наконец, убежденные представлениями людей благоразумных, что в Москве останется еще немало воинов отважных и что в долговременной осаде всего страшнее голод, позволили многим удалиться, но в наказание отняли у них все имущество». Руководителем обороны на этом вече был избран внук Ольгерда литовский князь Остей. Единственный из князей, который остался в Москве по доброй воли и сам вызвался защищать столицу. Остей был очень молодой человек, чуть старше двадцати лет, он был для москвитян чужеземец и едва ли не враг, но они доверились ему, поскольку других высокородных кандидатур попросту не было.