Конторщица (СИ) - Фонд А.

Пока я размышляла, дама ринулась в атаку:

— Лида, — растянула она в приторной улыбке тонкие губы с растекшейся дешевой бордовой помадой. — Говорят, ты мыльце продаешь.

— Кто говорит? — внимательно посмотрела на нее я.

— Ну… — чуть смутилась Валентина Акимовна, — ходят слухи…

— Слухам верить нельзя, — заявила я и долила воды в чашку. — Как правило, слухи врут. Я так понимаю, вы по штатному пришли? На шестой вагоноремонтный? Так мы же на понедельник договорились. Я как раз всё подготовила, осталось разложить по папкам. Завтра утром отдам.

— Да нет, — узкий лобик, тщательно отретушированный тональным кремом "Балет", пошел морщинами и ретушь чуть растрескалась. — Я точно знаю, что это ты продаешь мыло, Лида. И продаешь его дорого. Ты знаешь, что наживаться на товарищах некрасиво! Поэтому я по-хорошему предлагаю, продай за три. Ну, в крайнем случае — за четыре продай всем, а мне — за три.

Выдав это рацпредложение, она умолкла и выжидательно уставилась на меня.

— Валентина Акимовна, — изобразила недоумение я. — Вы это о чем сейчас? Если не по штатному, то ничем больше помочь не могу. Уж извините. Обед скоро заканчивается, я бы еще чаю хотела успеть попить.

— Вот значит, как, — измазанный помадой рот превратился в куриную гузку. — Зря ты это, Горшкова. Очень зря.

Я преувеличенно громко отхлебнула чаю и пододвинула к себе стопочку документов.

— Ты пожалеешь, — прошипела Валентина Акимовна и коралловые бусы обиженно звякнули о стеклярусную чешскую брошь, — Я тебе это обещаю.

Я пожала плечами и уставилась в бумаги.

Валентина Акимовна еще потопталась у двери, но, видя, что я не реагирую, вышла вон, оставив напоследок вонючее облачко сладковато-гвоздичных духов.

Фух! Мда-а-а, что тут можно сказать — умею я наживать врагов на ровном месте! И Тонька тоже еще. Сама с этим мылом прицепилась, как репей, продай мол, начальнице на подарок надо, и девочки просят, а потом мало того, что цену сбить хотела, так еще и меня с потрохами сдала. Отсюда главный вывод: на работе ничего больше такого. Народ здесь лучезарно-приветливый, да только с виду. Впрочем, среди людей так повелось еще от Авеля и Каина. Хотя жалко, я-то думала, что у Лидочки хоть Тоня подруга. А оно вон как.

Немного посокрушавшись, я вышла на свой участок. Ежевичные заросли угрожающе щерились шипами. Я окинула взглядом оставшийся кусок и поняла, что не осилю. Из дальних кустов доносился возвышенно-философский спор на тему "ты меня уважаешь", органически вплетаясь в какую-то унылую симфоническую музыку, которой щедро одаривал нас динамик. А мне снова предстояло лезть в колючки, "через тернии к звездам", так сказать…

Ухватив покрепче грабли, я уже почти отважилась приступить к работе, как сзади раздалось деликатное покашливание.

Передо мной стоял интеллигентного вида человек при галстуке, в голубой рубашке и роговых очках на длинном носу. Впечатление портили лиловые подтяжки, которые он постоянно мял и теребил.

— Лидия Степановна, — вежливо проблеял очкарик (голос у него оказался неожиданно тонким). — Скажите, пожалуйста, а Валерий Анатольевич на меня сильно ругается?

"Хм, знать бы еще кто ты такой, мил человек", — подумала я, — "а также, куда девался не к ночи упомянутый Валерий Анатольевич…". Но вслух дипломатично ответила:

— Ну, вы же сами знаете, какой Горшков…

— Да-аа-а, — вздохнул очкарик и от избытка чувств так дернул подтяжку, что она смачно шлепнула его по впалой груди. Очкарик жалобно ойкнул и подскочил.

Я изобразила сочувствие и ждала, чем все это закончится.

— Лидия Степановна! — приложил руки к груди очкарик, — я вас очень прошу! Нет, я вас умоляю! Передайте, пожалуйста Валерию Анатольевичу вот пока это, — очкарик сконфуженно протянул мне небольшой сверток и горячо зашептал:

— Здесь триста рублей. Пересчитайте, пожалуйста. Остальные я отдам через полтора-два месяца. Я обязательно всё отдам. Клянусь!

— Да я-то вам верю, верю, — похлопала очкарика по плечу я, забирая деньги. — Но что подумает Горшков. Ну, вы же понимаете…

— Лидия Степановна! — чуть не подпрыгнул очкарик и так рванул подтяжку, что она чуть не оторвалась, — Прошу вас, заступитесь перед супругом! Вы же знаете, Линьков никогда слово не нарушает! Да! Не нарушает! Я лишь прошу подождать.

Очкарик еще что-то взволнованно вещал, клялся и божился, что все будет хорошо и Линьков не такой. Я так поняла, это он отдал Горшкову то ли долг, то ли взнос. Знать бы еще, что лидочкин супруг с этим буратиной на подтяжках мутит. Но в любом случае, это особого значения не имеет. И денег этих Горшкову не видать.

Я сунула сверток в карман и мстительно ухмыльнулась. Очкарик, истолковав мою улыбку как жест толерантности и безусловной поддержки, еще немного посотрясал воздух и, наконец, ретировался. А я бросила грабли, схватила какой-то кусок шланга из кучи мусора и, водрузив его на плечо для производственной конспирации (как учил меня Иваныч), пошла искать Тоню.

Сперва нужно вернуть деньги за лоферы…

А вот дома меня уже ждали.

В комнате за столом сидели Горшков с мамашей и пили чай.

Мадам Горшкова, и по совместительству лидочкина свекровь, была неожиданно видной розовощекой дамой с решительно сдвинутыми бровями. Следы былой красоты не могли испортить даже крашенные хной химические завитушки, ни чрезмерно-голубые тени на веках.

В комнате царил форменный разгром: вся мебель сдвинута, какие-то чемоданы, коробочки и узлы заполняли почти все и так небольшое пространство. Горшков, бледный и растерянный, смотрел куда-то перед собой остолбенелым взглядом. Когда я вошла, он уронил ложку.

— О! Гость в дом — хозяевам радость! — гостеприимно воскликнула я и обозначила улыбку. — Добрый вечер, добрый вечер, гости дорогие!

— Лидия, не фиглярствуй, — поморщилась свекровь. — У нас к тебе серьезный разговор.

— Как неожиданно! — всплеснула я руками, — Представьте себе, у меня к вам тоже.

— Лидия, твое поведение крайне возмутительно, — проигнорировала мои слова свекровь. — Ты как себя с мужем ведешь?! Ты что это себе позволяешь таким тоном разговаривать?! Да еще на глазах у соседей. Что люди скажут?! Ты что, хочешь всю карьеру Валерию сломать? Он кандидат в члены партии, а ты, ничтожество, тут такие скандалы устраиваешь!

Я аж опешила от такого напора.

— Что, Лидия, забыла уже, как мы тебя от дурдома спасли! Одели, обули! На работу устроили! А ты? Вся твоя благодарность — в подлости! Мерзость какая! Пригрели змеюку на груди!

Я поперхнулась воздухом.

— У Валерия слабый желудок, ты же знаешь! — продолжала распинаться свекровь. — А ты за его питанием совсем не следишь! Рубашки и те выгладить нормально не можешь! Руки из жопы! Да что ты за хозяйка такая! Он тебя, перестарка, из жалости замуж взял, а то так бы и сидела навечно в старых девах людям на смех! А ты?! Чем ты отплатила за все?!!! А?!! Отвечай!

Услышав про дурдом, я основательно зависла.

Видя, что Лидочка не собирается отвечать, свекровь взвизгнула:

— Валерий! Ты чего молчишь?!

Горшков отмер и вякнул нечто невразумительное.

— В общем так, Лидия! — решительно хлопнула по столу свекровь. — Нужно спасать ситуацию. Я поживу тут пока с вами, помогу тебе, подскажу, по-женски. Мы же родичи, должны мириться.

— Как тут? — вытаращилась я. — Где тут?

— Да, тут, — величественным кивком подтвердила свекровь. — У вас тут.

— А спать вы где будете? — я даже не могла удивляться. — У нас всего одна кровать. Втроем ляжем? Будете нам подсказывать в нужных моментах? Или как?

— Нет, ну ты посмотри! — всплеснула руками мамашка Горшкова. — Лидия, ты как со старшими разговариваешь?! Кто тебе позволил таким тоном с матерью своего супруга говорить?

— Вы на вопрос не ответили, мать моего супруга.

— Ляжешь на раскладушке пока, Валерий поспит сегодня на полу, а завтра ему диван привезут. А я на кровати лягу.