Призрак в кривом зеркале - Елена Михалкова

Старый оштукатуренный дом неприветливо глядел на Макара узкими щелями из-за неплотно прикрытых занавесок. Подумав, Илюшин протянул руку к сирени над палисадником и покачал веткой, словно собираясь ее отломать.

Шторы на окне зашевелились, как если бы от них кто-то быстро отошел, в следующую секунду дверь распахнулась, и на крыльце показался человек. Илюшин ожидал, что на него будут кричать и ругаться, однако хозяин неторопливо сошел со ступенек и подошел к своему драгоценному кусту.

– День добрый тебе, – усмехнувшись, сказал он. – Хочешь ветку сорвать для девушки, попроси по-человечески, а не ломай.

– И что, разрешите? – полюбопытствовал Илюшин.

– Нет, конечно. Но совесть твоя будет чиста, – ответил хозяин дома.

Ему было около пятидесяти, но в отличие от своего соседа выглядел он мужиком в расцвете сил: широкоплечий, коренастый, крепко стоящий на своей земле. Лицо у него было загорелое и обветренное, в гладких черных волосах просматривались светло-серые, почти серебристые пряди. Умный взгляд, наблюдательный и цепкий… Илюшин решил, что Валентин Ованесович человек не простой, совсем не простой, хотя и хочет таковым казаться.

– Совесть моя будет чиста в любом случае, – улыбнулся Макар, – потому что ломать вашу сирень я не собирался. Хотел только посмотреть. Эльвира Леоновна рассказывала, что вы выращиваете какой-то редкий сорт.

На всякий случай он внутренне приготовился к такой же реакции, как у старика из синего дома. Но сосед Шестаковых по фамилии Корзун лишь кивнул в ответ.

– Точно, выращиваю. «Сумерки» называется. Впрочем, редкого в нем ничего нет – обычная окультуренная сирень. Люблю я цветы.

Он улыбнулся широко, обезоруживающе.

– А ты, значит, временный жилец нашей Эльвиры Леоновны. Ну что ж, давай знакомиться. Зовут меня Корзун, – фамилию он произнес так, словно она была именем. – Валентин Ованесович. А ты называй как тебе удобнее – можно и без выкрутасов, Валентином. Валей только не надо, я этого не люблю.

– А я Макар, Макар Андреевич.

Корзун протянул было руку, но спохватился и отдернул.

– Через забор здороваюсь, совсем от людей отвык, – укорил он себя и, открыв калитку, пожал руку Макару. Рукопожатие у него оказалось крепким, под стать ему самому.

– А я опасался, что вы на меня собак спустите, – усмехнувшись, сказал Илюшин и пояснил: – Сосед ваш меня безрадостно принял. Я только заикнулся, где живу, как он разбушевался, ругаться начал… Может, я что-нибудь не то сказал?

Валентин Ованесович хмыкнул и покачал головой.

– Да, есть такое дело. Ты тут ни при чем. Какая кошка между ним и Эльвирой пробежала – никто не знает, но не любят они друг друга крепко. И давно-о-о это идет, почитай, еще с того времени, как Шестаковы стали хозяевами всего дома. Может, Афанасьев подумывал долю себе каким-нибудь образом выцарапать, а Эльвира Леоновна ему дорогу перешла… Кто его знает? Оно, конечно, не очень на правду похоже, да и наследства ждать ему в шестаковском доме было, прямо скажем, не от кого. К тому же Яков наш Матвеевич – правильный такой мужик, порядочный.

– А что значит «стали хозяевами всего дома»? – удивленно спросил Макар.

Корзун взглянул на него.

– А ты разве не знаешь? Не рассказывали тебе, кто раньше в шестаковском доме жил?

Илюшин отрицательно покачал головой.

Валентин Ованесович помялся, и на лице его читалось, как хочется ему поболтать с новым человеком, не рискуя прослыть при этом сплетником. В конце концов, достав из кармана пачку сигарет, он показал ее Макару:

– Куришь?

Некурящий Илюшин с готовностью кивнул.

– Если время есть, пойдем подымим на скамейке.

Окуривая нарциссы дымом, Корзун рассказал внимательно слушающему Макару историю дома, который последние двадцать лет называли шестаковским.

Глава 5

Шестаковским он был всегда, даже тогда, когда семья Эльвиры Леоновны занимала в нем всего одно крыло – правое, на втором этаже. В левом недолгое время жила большая шумная семья, отчего-то совершенно никому не запомнившаяся: знали только, что глава семьи был военным и таскал за собой семейство по всем гарнизонам. Когда военный с семьей съехал, в одну из их комнат вселилась Роза Леоновна, а три другие после хитрых манипуляций Эльвиры и Сергея Осьмина отошли семейству Шестаковых.

На первом этаже, справа, надолго обосновались два престарелых голубка, Виктория и Тихон Коробковы, которых все называли престарелыми лет пятнадцать, а они все жили, ворковали в своих двух комнатах, данных им за какие-то невиданные заслуги на фабрике, сидели возле окошка, с осуждением во взорах наблюдая за детьми Шестаковых, а затем тихо скончались – почти одновременно. Никто после не мог вспомнить, кто же из них умер первым: Тихон или Виктория, да, в конце концов, это было не так уж важно. Умерли они незаметно, как и жили, и остались после них на удивление пустые комнаты, не заставленные всяким хламом, как это частенько бывает у стариков: ни книг, ни безделушек, ни старых альбомов с фотографиями… только граммофон и стопка пластинок, которые никто никогда не слышал.

Две смежные комнаты внизу, в левом крыле, постоянно меняли хозяев, пока туда не подселили учителя биологии из ближайшей школы. Учитель с Осьминым очень не любили друг друга – настолько, что при встрече разве что не раскланивались, выпуская невидимые щупальца холодной ненавидящей вежливости.

Осьмина звали Сергей Валентинович, и был он не кто иной, как муж Эльвиры Леоновны. Так про него все и говорили: муж Эльвиры Леоновны. Поженились они в восьмидесятом, когда Эльвире было двадцать пять, а в восемьдесят первом уже родилась Элла. За ней в восемьдесят третьем – близнецы, а еще два года спустя – Эдуард. Эльвира Леоновна рожала легко, восстанавливалась после родов очень быстро и уже подумывала, не родить ли ей в четвертый раз, как в восемьдесят седьмом году Осьмин неожиданно скончался от инфаркта.

Нельзя сказать, что Эльвира очень скорбела по мужу. Сергей Валентинович был типичным местечковым функционером высокого ранга, с плоским лицом, потерявшим за годы брака всю выразительность, когда-то пленившую молодую Эльвиру Шестакову. Он был крайне полезен и ей, и Розе – в конце концов, кому, как не Сергею, они были обязаны тем, что постепенно расселились по всему дому, причем расселение их происходило так естественно, что ни у кого не вызывало возмущения. Эльвирой Леоновной восхищались, называли ее матерью-героиней, приводили в пример… Она могла позволить себе не работать в отличие от сестры, которая, так и не выйдя замуж, тщетно пыталась найти подходящего супруга в пыльных помещениях главной городской библиотеки.

Овдовев, Эльвира Леоновна отгоревала положенное время, а затем поняла, что жить теперь придется по-другому. К счастью, она никогда не упускала возможности завязать полезные знакомства, пользуясь положением мужа, и у нее не возникло сложностей с тем, чтобы устроиться на хорошую работу, – взяли Шестакову в городской департамент культуры. Решив вопрос с работой, Эльвира с присущим ей здравомыслием постановила, что в доме нужен мужчина, а для этого она должна выйти замуж.

На сестру полагаться было нельзя: легкомысленная Роза заводила один роман за другим, но мужчин выбирала неподходящих: во-первых, женатых, а во-вторых, из рода красивых прохиндеев. А Эльвире в мечтах виделся мужчина приличный, порядочный, с хорошим положением, способный взять на себя не очень легкий, но приятный груз ответственности за двух женщин и четверых детей. Выискивать такого на улицах было неразумно – слишком невелики шансы на успех. Еще меньше возможностей предоставляла работа обеих сестер. Кружки, «совместный досуг» и прочие мероприятия для тех, кому «за тридцать», были с негодованием Эльвирой отвергнуты.

И тогда в ее белокурую голову пришла отличная идея. Она придумала возродить в их доме традицию салонов.

В эту игру втянулись все, включая детей: рисовали приглашения, продумывали темы для бесед, предлагали игры, которые подошли бы и взрослым, и детям… Эльвира и Роза тщательно отбирали гостей: им вовсе не требовалась чисто мужская компания, но и терпеть конкуренток на своем поле они не собирались. Нет, в первую очередь вечера должны были быть интересными – это понимали обе, – чтобы привлечь к ним внимание. А там уже можно будет действовать по ситуации.

«В субботу у нас ожидается веселье, заходите!» – ненавязчиво приглашала одна сестра. «Мы устраиваем небольшие посиделки, нам будет приятно вас видеть», – очаровательно улыбалась вторая. Сестры были красавицами, и люди охотно отзывались на приглашение. «Во сколько, вы говорите? В шесть? Почту за честь, дорогая Эльвира!»

Первый вечер прошел так удачно, что Роза сама не верила их успеху. Эльвира пожимала плечами и с торжествующей улыбкой на губах поясняла, что главное – продумать мелочи, а уж исполнение – дело второе. Мелочи и впрямь были продуманы. Никаких пошлых блюд вроде «мяса по-французски» – только запеченная рыба, овощной суп-пюре, мороженое и фрукты на десерт: все просто, недорого, но вкусно приготовлено. Никакого безобразного «свадебного стола» – гости сидели за круглым столом, играла негромкая музыка, в соседней комнате и в коридоре можно было танцевать. Никакого пьянства – боже упаси, ведь все культурные люди! – только игры, смешные фанты, танцы, конкурсы и даже – задумка Розы – «живые картины», персонажи которой норовили разбежаться в разные стороны под дружный смех присутствующих.