Клуб патриотов - Кристофер Райх

Все эти вещи уже затерялись в далеком прошлом.

Целью своего первого крестового похода Дженни сделала развитие его вкуса. Если врожденного вкуса нет, его можно воспитать. Под вкусом подразумевались диван, обтянутый бордовой тканью, и настенное зеркало в стиле ар-деко. Сюда же относились дизайнерское кожаное кресло с подголовником и скамеечкой для ног, пальма кентия под два метра высотой, а также плакат с Кэгни, когда-то висевший в фойе кинотеатра на Таймс-сквер. Еще понятие «вкус» подразумевало хождения по бесчисленным антикварным магазинчикам Гринвич-Виллидж в поисках… того, что надо. Вкус, как он усвоил, — это когда тратишь много денег и делаешь вид, что ничего не потратил. В одну дождливую осеннюю субботу, посетив очередной антикварный магазин, в который — Болден был уверен — они уже заходили на прошлой неделе, он устроил революцию. Теперь его очередь, заявил он. В тот день под вкусом стал подразумеваться приемник «Макинтош» — двести ватт на каждый канал, пара студийных мониторов и, разумеется, сами неповторимые «Роллинги» с их альбомом «Миднайт рамблер» (концертное исполнение), жарящим из колонок на громкости восемьдесят децибел. Также вкус Тома подразумевал бутылку дешевого кьянти, спагетти с томатным соусом, буханку горячего хлеба с чесноком и растопленным маслом и старенькое — еще со времен колледжа — стеганое одеяло, удобно разостланное на полу в гостиной, где и полагалось всем этим наслаждаться. Еще по вкусу ему оказались любовные утехи в свете огней Манхэттена, а затем совместное принятие горячей ванны.

Взгляд Болдена переместился на пол, где они любили лежать обнявшись все под тем же видавшим виды стеганым одеялом, и задержался на подсвечнике, который Дженни сделала для него из бутылки из-под кьянти: низ она оплела соломкой, а по горлышку стекал расплавленный воск.

— Вкус у тебя ужасный, но воспоминания остались потрясающие, — заключила Дженни.

Ему безумно ее не хватало.

Он вспомнил поцелуй при свете свечи и, прикрыв глаза, откинулся на диванную подушку. Надо отдохнуть. Хотя бы несколько минут. Десять или пятнадцать…

Болдену снился сон. Он стоял в центре просторного помещения в кругу мальчишек-подростков. Он зная их всех. Грич, Скудларек, Филли, Дэнис, Риченс и другие — все из «Застенка». Стоя на дощатом полу, они в такт притопывали и нараспев произносили его имя. Посмотрев вниз на пол перед собой, он увидел тело. Наклонился и перевернул его. Это был Койл. Мертвый, шея неестественно вывернута, глаза и рот открыты. «Это несчастный случай! — закричал шестнадцатилетний Болден. — Несчастный случай!»

Круг мальчишек сжимался. Его имя по-прежнему звучало нараспев. И все держали пистолеты. Точно такие же, из какого Гилфойл целился ему в голову. Мальчишки одновременно подняли пистолеты, и Болден почувствовал, как холодный металл прижался ко лбу. Потом они выстрелили.

ПИСТОЛЕТ!

Болден вздрогнул и проснулся. В этот момент он вспомнил о ружье. Один из образов минувшей ночи. Он бросился через гостиную к своему антикварному письменному столу девятнадцатого века, схватил блокнот и ручку и торопливо набросал на листке татуировку, которую увидел на груди человека, желавшего его смерти. Первый рисунок получился неудачным и скорее напоминал обглоданную собачью кость. Болден вырвал страничку и, скомкав, бросил в корзину для бумаг. Начал рисовать снова. На этот раз медленнее. Его старания не прошли даром: вместо короткого получился длинный ствол. Закончив с контуром, Болден перешел к штриховке. Рисунок был не намного лучше, но суть он уловил. Взяв рисунок в руку, он внимательно его рассмотрел.

Старинное ружье, приблизительно 1800 года. С ним мог бы сражаться Дэниел Бун: такие ружья были у пионеров и колонистов, у тех, кто жил на границе американских поселений. «Нет, это не ружье, — поправил он себя. — Это мушкет».

12

Детектив первой категории Джон Франсискас не верил своим глазам. Впереди высокий прилично одетый чернокожий мужчина лет сорока мочился на стену епископальной церкви Святого Томаса. Возмутительное зрелище! Только подумать: всего лишь восемь часов утра, а мужик делает свое дело на стену Божьего храма с таким видом, будто поливает розы!

Резко нажав на тормоза, Франсискас остановил свою полицейскую машину без опознавательных знаков у тротуара и, рывком распахнув дверь, крикнул:

— Эй, ты! Стоять!

— Да пошел… — Мужчина не успел договорить, как Франсискас подлетел к нему и с размаху заехал в челюсть. Нечестивец повалился на землю, не переставая мочиться, и брызги веером разлетелись вокруг. — Вот дерьмо, — застонал он, быстро-быстро моргая.

Когда запах мочи доплыл до Франсискаса, он поморщился.

— Это, сэр, вам урок, как не следует поступать. Вы же сами живете здесь! Лучше бы позаботились о порядке.

Качая головой, Франсискас направился к машине, пока мужчина не успел его как следует разглядеть. Такие действия он называл профилактической мерой или приучением к порядку, но нынче подобное поведение строго осуждается. Некоторые квалифицируют его как неоправданное применение силы, а то и как разнузданность полицейских. Но даже если и так, этот прием — слишком эффективное средство воздействия, чтобы полностью от него отказаться. В подобных случаях Франсискас считал, что выполняет свой гражданский долг, — в конце концов, он тоже житель этого города!

Да и Гарлем не был ему чужим. Скоро тридцать пять лет, как он служит в полиции — расследует убийства в тридцать четвертом полицейском участке Северного Манхэттена. На его глазах Гарлем переродился из городской «зоны военных действий», где после наступления темноты ни один человек не чувствовал себя в безопасности — ни белый, ни черный, ни с любым другим оттенком кожи, — в респектабельный, густо населенный район с чистыми тротуарами и уважающими себя гражданами.

Закрой глаза на мелочь, и люди решат, что всем на все наплевать. Ну уж нет! Нельзя оставлять в покое бездомных, которые сначала плюют тебе в окно, а потом просят доллар за то, что они его вымоют; пьяниц, которые требуют, словно швейцары, чаевые около банкоматов; уличных наркоторговцев; нарушителей правил дорожного движения и любителей расписывать стены граффити. Всех и каждого, кто превращает улицы в безобразное и небезопасное место. И уж однозначно он не собирался терпеть таких, кто на глазах у всех справляет нужду, и тем более на стену церкви.

Именно профилактика мелких правонарушений очистила Гарлем от всяких отбросов и воров и сделала большой Нью-Йорк самым безопасным городом в мире.

Проехав еще милю, Франсискас остановил машину на обочине и выложил на приборную доску карточку «Полицейский на задании». Выглянув из окна, он уставился на уходящее ввысь здание — Башню Гамильтона, названную так в честь Александра Гамильтона, чей «загородный» дом Грейндж был неподалеку. О чем думали власти города, разрешая здесь строительство этого роскошного офисного центра, ему было непонятно. Похоже, здание возвели всего процентов на двадцать. Он окинул взглядом строительную площадку: единственная машина на территории — «Форд-пикап F150». Он поискал глазами людей в строительных касках, проверил, не работает ли башенный кран. Но вокруг было тихо, как в морге. И Франсискас знал, что это значит. Нет денег. Вот чего Гарлему остро не хватает.

Посмотрев направо и налево, Франсискас дождался просвета в плотной веренице движущихся машин. Строго говоря, сейчас он не был при исполнении служебных обязанностей — просто хотел кое-что выяснить, иначе не сможет спокойно спать. Все хорошенько обдумать дома не получалось. Нет, с домом у него все в порядке: триста пятьдесят квадратных метров, два этажа, белый деревянный забор и лужайка там, далеко, в округе Ориндж Южной Калифорнии. Но как там было одиноко! Жена умерла три года назад. Оба взрослых сына жили в Сан-Диего, оба шерифы, да хранит их Бог. А он что ж, доживает свою жизнь с обогревателем: оба понемногу сдают, и неизвестно, кто из них первым выйдет из строя.

Мимо промчалась машина, и Франсискас поспешил через дорогу. Пять энергичных шагов, и пот уже катил градом, а сердце стучало как бешеное. И это при том что столбик термометра совсем немного поднялся выше нуля. Он медленно пошел по тротуару, вытирая со лба пот. Постучав в дверь бытовки, он приоткрыл дверь и, заглянув внутрь, спросил:

— Есть кто-нибудь?

— Входите, — неприветливо ответили ему.

Сделав шаг вперед, Франсискас раскрыл удостоверение и довольно долго продержал его в таком виде, чтобы впоследствии не возникло вопросов.

Теперь полицейского значка недостаточно: любой может приобрести поддельный.

— Я бы хотел здесь кое-что посмотреть. Не возражаете?

— Нет, если вы подыскиваете место для нового полицейского участка: у нас много этажей открыто — с первого по восьмидесятый. Так что выбирайте.