Сын безумия - Алексей Бергман

«Как странно, — почти не слушая, о чем говорят хозяева с сыном, размышлял профессор. — Зафс не несет ни единого опознавательного признака своих родителей. Их внешняя похожесть — мишура, обман для простаков. Ребенок принадлежит другой расе… Но вот какой?

Слегка удлиненный куполообразный череп, массивная челюсть, надбровные дуги ярко не выражены, широко поставленные глаза, их цвет — скорее темно-зеленый, чем коричневый, — посадка головы, ушные раковины…

Нет, не могу. Что это за раса?!»

— Так вы согласны, Эйринам? — проник в его мысли голос доктора.

— Что? Ах да… О чем вы говорите?

«И спрашивать нельзя. По всему видно, что сын считает Варнаа биологическими родителями… Может быть, искусственное оплодотворение? Кто-то из родителей бесплоден?

Но раса?! Чьи признаки несет ребенок?!»

Зафс и сегодня не блистал красноречием и почти, если не считать односложных ответов, не принимал участия в разговоре. Напряженно хмурясь, он рассматривал гостя и, кажется, ждал момента уйти.

«Пожалуй, я все узнал, — сказал себе профессор. — Нет, не так. Я ничего не узнал, но тем не менее пора откланяться».

— Доктор Варнаа, госпожа, прошу простить меня за причиненное беспокойство.

Облегчение, мельком скользнувшее по столь долго изучаемым лицам, не скрыли ни приличия, ни хорошее воспитание. Доктор и его жена уже томились визитом.

А ведь Эйринам всегда считал себя хорошим собеседником…

Посмотрев на Зафса, как будто сосредоточенного на какой-то внутренней боли, профессор подумал несколько секунд и все же решился:

— Молодой человек, я могу попросить вас немного проводить меня? Всего лишь до остановки курсирующих флаеров…

Доктор Варнаа мог бы предложить уважаемому ученому вызвать для него машину или, что было бы более достойно, предложить Зафсу отвезти гостя до посадочной площадки университета, но сын, словно боясь, что Эйринам останется в доме дольше положенного, молча кивнул и направился к выходу.

— Зафс… — попыталась сказать что-то мать.

— Я скоро вернусь, мама, — не оборачиваясь, бросил юноша и, пропустив вперед профессора, вышел из дома.

Чудесная погода конца весны, пробудившаяся от спячки зелень — Эйринам любил планеты этого типа. Смена времен года, вид возрождающейся снова и снова природы всегда настраивали ученого на мажорный лад. Он довольно потирал руки, немного суетливо — «С чего бы я вдруг чувствую себя неловко рядом с этим хмурым юношей?!» — поправлял небольшую шапочку и говорил, вспоминая свою родину:

— Не люблю ни длинной зимы, ни жаркого лета, когда смена времен года становится долгожданным событием. События должны касаться внутренней жизни личности… А вы, Зафс? — Внезапно остановившись, Эйринам изучающе взглянул на сына доктора. — Какой планетарный тип вам ближе?

— Не знаю, — безучастно пожал плечами собеседник.

— Вы помните свою родную планету?

— Почти нет, — отрицательно покачал головой юноша.

— А первые впечатления о природе? Жара? Холод? Ну же, Зафс, неужели никаких впечатлений?!

Профессор теребил молодого человека вопросами и, казалось, совсем не торопился к остановке флаеров. Он требовал от Зафса того, что тот долго загонял, складировал в запасниках сознания и боялся даже тронуть. Он требовал от Зафса — памяти.

И предельно точно бил в самые уязвимые места. Детство. Первые впечатления неокрепшего формирующегося сознания.

А эта тема запретна для Зафса. Именно в своем ускоренном развитии юноша находил больше всего нестыковок. Он боялся задумываться над объяснениями родителей, боялся найти ложь там, где ее быть не должно. Любовь верит безоглядно.

— Где вы начали получать образование, Зафс? Вы помните свои первые уроки?

Зафс морщился, звук голоса профессора казался ему зубовным скрежетом, но голова почти перестала болеть. Концентрация разима в крови понизилась, до вечерней инъекции осталось дожить еще добрых полтора часа, и Зафс без усилия ловил недоумение в мыслях профессора. Только ловил, так как полноценно читать чужие мысли считал неэтичным. Пока они насильственно не проникали в его разум, не втыкались в мозг тысячами горячих иголок…

«Терпеть, терпеть, — играя желваками на скулах, уговаривал себя юноша. — Сейчас профессор поднимется на флаер, и ты сразу сделаешь себе инъекцию. Плевать, что раньше времени. Главное — уйти, вынырнуть из потока чужих мыслей…»

— Вы плохо себя чувствуете? — Эйринам уже стоял под прозрачным навесом остановки общественного транспорта, но на панель сообщения еще не нажимал. Не давал команды курсирующему флаеру спуститься за пассажиром с полетной трассы.

— Немного, — глядя в землю, произнес Зафс.

— Тогда идите домой! — тут же воскликнул ученый, но, когда юноша уже развернулся, вдруг схватил его за рукав легкой спортивной куртки и быстро, настойчиво заговорил: — Подождите. Я хочу сказать вам, Зафс, если когда-нибудь вам понадобится помощь, вы смело можете рассчитывать на мое участие. Всегда. Вы поняли? — Зафс кивнул. — В любое время, где бы я ни находился, свяжитесь со мной.

— Почему? — Взгляд юноши показал, как много он вложил в единственное слово.

— Не знаю, — поежился Эйринам. Пристальный взгляд Зафса Варнаа вдруг показался ему нечеловеческим. Он словно проник в глубины сознания ученого и считал там всю информацию раньше, чем успел отреагировать на вопрос сам носитель — профессор Эйринам.

«Телепат?! — мелькнула в голове ученого пугливая мысль. — Доктор Варнаа скрывает телепата?! — Но тут же взял себя в руки: — Нет. „Проникновения“ я чувствую».

Несколько десятилетий назад профессор занимался секретными археологическими изысканиями для одной из Великих Держав и прошел ускоренный курс охотника на менталов. Ученого элементарно научили улавливать настроенное на него ментальное вмешательство, ощущать его как угрозу и даже ставить блок-вспышку. Ненадолго, как предупреждение телепату — «ты обнаружен!».

От Зафса Варнаа не исходили ментальные волны. Но Эйринам мог бы голову дать на отсечение — каким-то невероятным способом юноша зондирует его мозг!

Так телепат? Ментал другого уровня, новая мутация?

Зафс усмехнулся, отвел взгляд и проговорил:

— Ваше предложение остается в силе?

Эйринам с трудом сглотнул ставшую вдруг тягучей слюну и заметил, что все еще держит молодого человека за рукав.

— Простите. — Историк убрал руку. — Я не меняю своих решений, Зафс Варнаа. В любое время, где бы я ни находился, вы можете рассчитывать на мою помощь.

— Благодарю вас, профессор Эйринам, — церемонно, с некоторой едва уловимой насмешкой поклонился юноша.

Юнец! Он прочитал на лице профессора растерянность?!

Или в мыслях?..

Невесомо и плавно с небесной трассы слетела прозрачная платформа общественного флаера, профессор легко вскочил на подножку и, прежде чем занять сиденье, крикнул юноше:

— Запомните, Зафс! Всегда и всюду!

Зафс проводил взглядом флаер, пока тот не превратился в сверкающую точку, и, недовольно хмурясь, пошел к дому.

Приближался новый сильнейший «всплеск». Боль исчезла, и мысли, как радужные пузыри на мутной луже, вспучивались, лопались и возникали вновь. Их было так много, что казалось, задействованный, просыпающийся мозг кипел.

Зафс резко свернул на небольшой пятачок чужой парковки, встал за оставленным на ночь грузовиком и, с трудом достав трясущимися пальцами инъектор, прислонил его к наспех обнаженному предплечью и сделал впрыск.

Ему нельзя было возвращаться домой в активном состоянии. Едва взглянув на сына, отец сразу поймет, что разим перестал действовать: Зафса выдадут глаза. Юноша давно привык, что во время активизации сознания люди с трудом выдерживают его направленный взгляд. Недавно профессор Эйринам ощутил на себе ударную силу взгляда Зафса и только принуждением, силой воли заставил себя не отводить глаза. Стоял напротив «студента», боялся, но смотрел прямо.

Отец же поймет все сразу. Начнет беспокоиться, до глубокой ночи составлять новую схему, усиленный состав инъекций… Мама будет плакать…

Мысли становились все короче. На голову как будто насаживали обручи. Обруч за обручем. Стягивали черепную коробку и выжимали все новое и свежее, что так недавно радужно пузырилось поверх стоячего болота.

Последний день. Осталось вытерпеть последний день притворства. Инъекции разима, конечно, придется продолжить — они спасают от ловушек, — но мука ложью прекратится. Зафс будет предоставлен сам себе.

Головная боль медленно заполняла освободившееся от чистого сознания пространство. Привычно вгрызалась в мозг. Чавкала от удовольствия. Утоляла нестерпимый голод. Яркие предвечерние краски окутались серой пеленой…