Время учеников. Выпуск 2 - Андрей Чертков

Эдик и Роман остановили движение умклайдетов и, синхронным жестом сняв с зеркала готовую полиграмму, запечатали уста модели горящим знаком.

— Ну просто остолопы, — с каким-то странным жужжанием произнес голем. — Извините, но возились вы слишком долго. Я думаю, есть резон отпустить время.

Магистры захохотали. Я присоединился: похоже, на лексике голема отразились характеры минимум двух его создателей.

И время пошло. В спертый воздух временного кокона ворвался сквозняк, неся перекличку птиц за окном, фырканье далекого бульдозера, чей-то разговор в коридоре. Меня охватила странная безотчетная радость.

Глава шестая

— Нет. Наоборот. — Голем снова помолчал. — Они болваны.

— Саша, скажи, ты счастлив?

Эдик, полулежа на диване, пускал кольца дыма в угол, где громоздился голем: я уже махнул рукой и дал добро на сигареты.

— В принципе — да, — сказал я, подумав, — вот только рыбозавод…

— Рыбозавод — это один из вариантов, — сказал Роман. Он сидел за темперированным столом и рисовал полиграммы на листочке. — Еще, может быть, армия…

— …учения по гражданской обороне, — прожужжал голем, — астероидная опасность, урезание бюджета, поворот сибирских рек, контакты с инопланетным разумом…

— Погоди, остынь, — сказал Витька, вставая с подоконника. — Чертовщина какая-то. То есть всех нас радует то, что радует голема, и всем мешает то, что мешает голему?

— А как же, — сказал Эдик. — Ведь ты служишь науке? Служишь. А голем — и есть наука.

Витька раздосадованно засопел, рассматривая голема.

— Ну, ну, Корнеев, — сказал Ойра-Ойра, — ну оживил бы ты не глиняного болвана, а статую Аполлона Бельведерского или дубль Выбегаллы. Глазу приятней, а суть — та же.

— То есть я ему служу? — уточнил Витька, оттягивая ворот свитера.

— Угу, — сказал Роман, — и с удовольствием. Кто тут недавно говорил о бескрайности познания?

Меня тоже смущала недалекость голема науки.

— Мозгов в нем, как в Выбегалловом упыре, — сказал я.

— Саша, — сказал Эдик, отрываясь от дымных колец, — а ты не пробовал предъявлять подобную претензию к своему «Алдану»?

Я пристыженно замолк.

— Мозги — это основа мироздания, — заявил голем. — Знания, дундуки, — это все, что у вас есть. На картошке сгниете, — добавил он, помолчав.

Витька аж позеленел от злости.

— Ребята, — сказал Роман, — не забывайте, нас интересует будущее, реальное будущее. От чего оттолкнемся?

— А меня интересует, — сказал Корнеев, — можно ли подыскать голема поумнее? Может, я лучше в Камноедовы пойду и буду служить административному голему.

— Пойдешь-пойдешь, — сказал Роман серьезно, — и големов найдешь. Но институт создан, эта, значить, для этой модели. И бюджет, значить, тоже.

— Падает бюджет, ребята, — сказал голем и затикал, как часовая бомба.

Витька опасливо отодвинулся от него:

— От расстройства не рванет?

— Вряд ли, — рассеянно сказал Эдик. — Он, конечно, идею овеществляет, но не так буквально.

У меня зародилась интересная мысль.

— Есть мысль, — сказал я торопливо. — Законы големотехники. Надо их прописать, и будет ясно…

— Хорошая мысль, — оживился Эдик.

— Р-роскошная, — подтвердил Ойра-Ойра.

— Я есть закон, — высказал голем.

— Растешь, старичок, — отметил Витька и ткнул меня кулаком в бок.

Я почувствовал, что краснею. Хотя было не совсем ясно, к кому собственно относилось высказывание — ко мне или к голему. А магистры уже схватили лист бумаги.

— Поехали, — сказал Роман, — голем есть закон.

— Воплощенный закон, — сказал Эдик. — И суть.

— Приключения майора Пронина какие-то, — сказал Витька, — комиссар Мегре и инспектор Лестрейд. Я — не просто представитель закона! Я и есть закон!

— Тогда так, — сказал Эдик. — Голем — это воплощенная система достижения поставленной цели.

И мы под комментарии самого голема записали Первый закон големотехники. Потом Второй. Потом Третий. Получилось довольно стройно. I закон големотехники: голем — это воплощенная система достижения поставленной цели. II закон големотехники: число элементов системы, на которой паразитирует голем, должно определяться Первым законом големотехники и только им. III закон големотехники: любой элемент системы, неукоснительно следующий голему, достигает поставленной цели, если только это не противоречит Первому и Второму законам големотехники.

— Полный ажур, троглодиты, — заявил голем, — следуйте голему, и знание восторжествует.

— Следствие про цели и средства, — сказал Роман, — выведете сами перед сном. Но и не забывайте, что элементы системы — это мы: человеки, троглодиты, дундуки и остолопы.

Витька кровожадно прищурился:

— Надо его придушить по Второму закону.

— Не вижу как, — пробурчал я.

— Законы работают для системы, куда входит достаточное число ученых-исследователей. А если их число недостаточное? — вдруг спросил Эдик.

И тут голем заорал. Он упал на пол и стал перекатываться с боку на бок, сучить глиняными ножками-тумбами. Он стонал, он подвывал, он скреб глиной о глину. Я прыгал рядом и выхватывал у него из-под боков то магнитные ленты, то коробку с лампами, то авоську с кефиром.

Наконец голем угомонился.

— Нельзя так, гады, — сказал он, поднимаясь, — сами пожалеете. Хорошо не будет.

— А как будет? — быстро спросил Роман. Голем молчал и тихо почакивал, словно пошаговый двигатель.

— Ребята, — сказал я, утирая пот, — коварные вопросы на него плохо влияют. Может, его на полигон заправить?

Корнеев пристально посмотрел на голема, покачиваясь с носка на пятку.

— Нос к носу, — сказал он, — зуб к зубу, Роман, или, в крайнем случае, око к оку. Иначе ты ничего не вытянешь из этого триггерного дурня.

— Саша, — сказал Ойра-Ойра, оборачиваясь ко мне, — ты не прочь посчитать еще одну полиграммку, а то у Витьки комплекс неутоленной зависти перед модельными опытами профессора Выбегаллы?

— А вторая модель тоже будет кидаться оземь? — осторожно спросил я.

— Как птица-горлица, — подтвердил Роман.

— Исико-сан сделает мне харакири, — быстро сказал я, — если этот колобок грохнет хоть одно зеркало.

— Харакири ты можешь сделать только сам, — нравоучительно сказал Витька. — Исико-сан вполне ограничится йокомен-учи — от левого уха до правой пятки.

Я живо представил роскошную картину и, вздохнув, кисло улыбнулся.