Одиночество волка - Владимиp Югов

Валерка Мехов толкает Витьку, показывая на Волова:

- Во чем мужики баб берут.

Тот нахмурился:

- Чё при дитю-то болтать?

- Да он похлеще тебя знает штучки! - залыбился Валерка.

Сережка, услуживая квартиранту, чуть не упал от спешки, наливая в его таз воды. Понимающе усмехнулся Волов, потрепав мальчишку по густым волосам. Попробовал воду. - Холодновата больно.

- Холодновата?

Сережка сконфузился. И квартирант сразу полез на попятную.

- Ну, ты, братаня, не переживай, а? - Вроде попросил прощения. - Я плохой, выходит товарищ. Ты мне, видишь, услугу... А я, вместо спасибо... гляди, в претензии...

- То ничего, - выходит из положения Сережка. - Взрослые завсегда так... Вон мамке я, дядя Саша, никогда в жисть не угодил...

- Мамка у тебя неплохая. Зря ты так.

- Она неплохая - доверчивая шибко... А ты ведь сам знаешь - простота хуже воровства.

- Так прямо и хуже! - весело прищуривается Волов. - А ну, дай, малый, я тебе спинку-то натру. Вот так, вот этак!

Сережка кряхтит, будто взрослый.

- Да ты гляди, какой ты мужик крепкий!

Мочалка длинная, жесткая, от бредня.

- Тут некрепкий будь - так тебя враз скрутют. Тут таких много! Сережка охает и радостно вопит.

- Что верно, брат, то верно! Но только это не метод - драться.

- Конечно, не метод. А когда некуда деться, так и не захочешь, а станешь!

- И в этом ты прав. Больно за разумность ты мне нравишься... Я тебе что-нибудь хорошее хочу сделать...

На Волова нахлынули какие-то мягкие добрые воспоминания.

- Валерку-то тогда поколоти!

- За что?

- А просто так! Гляди, они тебя как подкараулят, поймают - отутюжат. Ты у них еще не кушал красной каши.

- Небось, не отутюжат...

Много дней бегал в лес и из лесу. За дровами - туда, порожняком назад. Бегало восемь упряжек. От бригады Хатанзея-старика три дня бегала со своей лучшей упряжкой Наташа. Она легко справлялась с мужской работой.

Эти поездки ему казались самыми удачными. Все как-то ладилось, все шло будто по маслу - нагружали досхочу, в первый раз управились за сутки, и во второй раз... Вожак косил влажным глазом на Волова, признавая в нем старого знакомого. Наташа дорогой пела. Пурга заметала слова, крутила их в небе, уносила далеко, и не было слышно слов, которые так хотелось ему услышать.

После второй ходки решили сутки отдохнуть.

Наташа жила у Масловых. Видел, как из трубы дома сыплет на снег дым. Дым пах так сладко, как пахнут волосы любимой. Перед сном долго стоял у окна и глядел в ту сторону, откуда падает этот дым. Было холодно ногам, они у него посинели, но он не уходил от окна. Долго лежал на постели, сон не приходил.

Наконец, стал засыпать, умиротворенно думая обо всем на свете: о дровах, оленях, нартах. Ее, Наташу, он гнал от себя: слишком много сил забирала она в последнее время. Ему было приятно думать о ней, но когда он так много думал, открывалась его простая, довольно скучная жизнь, сам он открывался себе, и он видел разное в своих отношениях с женщинами. Времени разбираться во всем у него не было, он отгонял от себя Наташу и ни разу не был с ней наедине даже в мыслях. Еще он чувствовал, когда думал о ней, что-то висит над ним, какая-то тень, и ему казалось: это тень Нади, любившей Арефьева и не любившей, наверное, его. Тень отвергнутой его любви. А может, не отвергнутой? Может, его ждет она? Он вспомнил о ней, Наде, с болью. Тоска ложилась в нем маленьким комочком. Он пытался понять, что заставляет его беспокоиться... Но потом думал о Наташе.

Ему во сне показалось, что кто-то к нему подкрадывается, и он узнал Таню - дочь Маши-хозяйки. Удивленно открыл глаза. Таня стояла перед ним стройная, трепетно-беспокойная. Цвет ее лица был только для красок художников: то бледный, то зеленый, то голубой.

- Вы поймете, что она плохая, - прошептала Таня. - Обязательно поймете! Ну, скажите, скажите, пожалуйста! Может ли быть так? Если женщина любит, если она очень ждет, разве она скажет так: "Если бы мне достался не ленивый медведь, а старый олень, я бы не прибежала к нему!" Разве бывает такая любовь? Бегут к любви без оглядки, кто бы там другой на пути ни стоял! Бегут потому, что не бежать нельзя!

Скулы его свело, и ему трудно было говорить. Однако он сказал, как бы сказал Маслов:

- У тебя, девочка, много вымысла, грез, воображения. Но каждый ведь любит по-своему. Один говорит много, другой любит молча.

- Нет, нет! Я знаю, я чувствую! Я слышала. Как она говорила, слышала...

- Я очень ценю твою заботу, - отвечает он медленно. - Ты, может, самая примерная ученица по литературе, ты самая чистая девочка на свете. Но не кажется ли тебе, что и другие могут быть такими? Чистыми, искренними, любящими!

- Но тогда и вы поступаете, как чужой, посторонний ко всем. Да, я не вставлю вам своих убеждений. Моя точка зрения, мое мнение пусть ничего не стоит. Но я уже видела, как страдает человек. У нас был не родной отец, и его не любили. Что делать таким, обделенным?

Фу, хорошо, что все это снится! Он проснулся.

Кто-то стоял у двери, и он, открыв глаза, сразу увидел Наташу. Не поверил, что пришла, и очень обрадовался, что пришла.

- Тсс! - Прикладывала палец к губам. - Тсс!

Медленно приподнялся с постели.

- Лежи, - попросила шепотом. - А я буду так стоять здесь и смотреть на тебя...

- Ты садись. - Не знал, что говорить, как удержать ее тут.

- Нет, нет! - Опять закачала головой. - Ты лежи, а я постою!... Я видела Машу. Нет, не твою хозяйку. Помнишь, к нам приезжала. Дочь лесника Родиона. Что-то у нее произошло... Я догадываюсь. У нее был... Нет-нет, не скажу... У нее был парень. Он учился с нами! У него был плохой отчим, аферист. И он стал плохим, жестоким... Но она любит. Как я. Я ничего не могу с собой поделать. Иду к тебе, а сама знаю: это нехорошо, у меня есть муж!

- Ты... хорошая, Наташа. Мне очень хорошо с тобой. У меня такого еще не было...

- Ты большой молодец. Ты очень большой молодец! Ты хорошо поработал. Я на тебя не обижаюсь. Ты здесь очень хорошо поработал. Ты ушел от нас правильно... Профессию тут выбирает и время.

За окном было темно, все так же темно, как вчера, как позавчера.

У Андрюхи-молдаванина заиграл проигрыватель:

Весенней ночью думай обо мне,

И летней ночью думай обо мне...

Осенней ночью думай обо мне...

И зимней ночью думай обо мне..

На каком-то крике музыка оборвалась - видно, кто-то выключил. Валька, видно, уже плачет. Как дядя Коля. Чего ей жалко в прожитом?

- Любовь тот свет, - сказала новая певица, - где плавает звезда!

Музыка снова оборвалась. Минут через десять - все это время они молчали - зашел без стука Андрюха.

- Ты не спишь?

Увидев Наташу, смутился.

- Концерт мировой записал. Хочешь, пойдем послушаем? Ты знаешь, Зыкина так пела, как никогда не пела... Внутри твоих следов лед расставания... Но поверни, говорит, твои следы обратно! И по собственным следам, по собственным слезам!.. Скажи?

21

Заготовленные и не вывезенные в свой час дрова вывезли. Но это же для поселка - слезы! Теперь - в лес, на заготовку незаготовленных дров. Директор радостно потирает руки, торопит.

В наличие - пять боевых штыков. Андрюха (как механизатор, трактор которого стоит в районе на капремонте). Витька и Валерка Мехов. Вася-разведчик и Миша Покой. Пять. С Воловым, следовательно, шесть. А с Таисией семь. Таисия за повара едет, из геолого-разведки уволилась. Окончательно разругалась с Лоховым: платит плохо.

Кабинет у директора просторный и чистый. Не то, что при старом, говорят, начальстве: мусор и народу полно.

Даже красиво. Линолеумный пол сверкает, стены с накатом. Стол большущий, с двумя чернильницами. Набор пузатых ручек, остро отточенных карандашей. Часть карты области заслоняет подстриженный в тюменской парикмахерской (гостиница "Заря") затылок директора. Область поболее всей Европы, а территория поселка - на ней два государства уместятся, еще и земли останется. Оленей одних пятьдесят тысяч.

Директор ко всему причастен, и парни, которые пришли на большой совет, тоже ко всему этому причастны. Список, поданный Воловым, директор, конечно, давно изучил, наизусть знает. Но сейчас опять важно доизучает.

Кубанцев сидит рядом с Воловым и гундит:

- Дело еще в том... После тебя попробуй перегнать! Пуп разорвешь. Нехорошо, Сашка, наработал. Чего торопился? Пусть бы лежали в лесу. Своим же ребятам подложил!

По-разному ведут себя в непривычной конторской тишине эти свои ребята. Витька, скажем, оглядывает подозрительно начальственный анфас и ждет, как только директор вякнет, не раскусив еще слова, сразу же возражать, причем надрывно, надтреснутым голосом. Ни одному начальнику и на Большой земле, и в этой тьмутаракани, он не верит давно и твердо. Отца его эти начальнички дурили до самой смерти самыми красивыми лозунгами, все эти лозунги кончались пшиком. Забывчивость командного состава выполнять обещанное уже не колышит его давно, он и не верит, что может быть по-другому. Потому и следит за тем, как кривятся губы у еще одного представителя власти, поставленного, чтобы объегоривать мужиков. Лишь только директор поименно оглядывает того или иного бойца, Витька беспокойно ерзает тощим задом на стуле и нервно работает кадыком; Валерка Мехов тоже волнуется, он снял даже кепку. Боится, как бы его не вычеркнули из списка. Недавно Валерка побил морду придурку Валееву просто так, от нечего делать, и если это дошло до директора, то, конечно, может запросто и вычеркнуть. Неохота, чтобы другие башли гребли, а ты в который раз разорять кореша свинюшник, ища клад; Андрюха сидит смирно, сложил свои ручки на ножки в джинсах, он молчит, как рыба об лед; Мишка Покой тоже нем, а Вася-разведчик усиленно моргает, чтобы не уснуть после вчерашнего...