Почувствуйте разницу - Михаил Мишин

У Муркина на службе с самого утра было отчетное собрание, где Михаилу Павловичу выпало делать доклад.

И вот он выходит к трибуне, смотрит в свою бумагу и произносит обычнейшую фразу. А именно: "Товарищи! За отчетный период мы добились определенных успехов".

И присутствующие видят, как при этой безобиднейшей фразе на муркинской картофелине выскакивает странноватое синее пятно. Которое при каждой фразе растет и расширяется. А когда Михаил Павлович заключил доклад, сказав, что в будущем коллектив намерен добиться еще больших успехов, то он был синий уже весь, включая уши и зубы.

Тут он сходит с трибуны под озадаченные аплодисменты и замечает, что среди собравшихся кое-кто прямо на глазах начинает синеть носами! Особенно та, толстая, которая в месткоме ведала распределением путевок.

Муркин почуял недоброе, тем более что увидал в этот момент, что переходящий вымпел, приготовленный для вручения кому-то, из красного сделался ярко-голубым!

А тут еще как раз передали Михаилу Павловичу записочку от директора: "Напился, мерзавец, до синевы! Да еще после постановления! Да еще в день собрания! Ну, погоди!"

И тут Муркина как молнией прожгло! Да не из-за записки, а от догадки, что, кроме него, у Коростылевато вчера никого из окружающих не было! И выходит, это уже пошла от него самого, от Муркина, инфекция!

И от этой страшной догадки нервы Муркина не выдержали — он вскочил с места и вылетел с собрания посоветоваться с супругой: что делать?!

А что же делать? Инфекция!

Еще один очаг как раз и образовался к этому времени в том самом ателье мод, где заведующей была именно супруга Михаила Павловича.

Эта вообще едва успела войти в ателье и сказать "здрасьте", как не только моментально посинел весь коллектив, но даже белые буквы вывески при входе окрасились в наглый васильковый цвет.

И все это были только первые жертвы свалившейся на город невиданной эпидемии. Вскоре на улицах появились прохожие в марлевых повязках, наподобие тех, что рекомендуется надевать при гриппе. Однако и через марлю у многих просвечивала явная синева.

И теперь уже синели не только носы! Буквально всем своим вместительным туловищем окрасился в ультрамарин шеф-повар центрального городского ресторана. А у многих снабженцев и товароведов синева перекинулась даже на одежду.

У многих владельцев дач посинели дачи и сараи.

Леопардовыми синими пятнами покрылся поэт, прославившийся своей знаменитой рифмой "флаг — стяг", а также два критика, многие годы строчившие статьи о свежести его поэзии.

Через одну посинели этикетки с надписью: "Высший сорт".

Синими сделались лауреатские значки у нескольких лауреатов.

Во время слета промкооперации в полном составе посинел весь президиум, за исключением уборщицы бабы Веры.

Городской театр срочно отменил намеченную премьеру спектакля "Синяя птица".

Во множестве циркулировали анекдоты "синего юмора". В среде молодежи популярной стала шутка: "Ты что, купоросу напился?"

Космонавты передали с орбиты, что обнаружили сплошь синие посевные площади на территории двух союзных республик, так что выражение "Земля голубая планета" обрело оттенок двусмысленности.

И наконец, что было уже вовсе необъяснимо, в одном колхозе-миллионере в голубую гамму окрасилось все поголовье свиней.

Слухи шли самые дикообразные. Многие кинулись скупать зеленку, которая якобы помогала, если ее принимать внутрь пополам с водкой. Зеленка быстро кончилась, но водку продолжали пить.

Что же касается наших, пострадавших первыми, то, видя происходящее, они связались между собой, чтобы предпринять совместные действия. Первым делом кинулись к врачам, в поликлинику.

Там их выслушали, смерили температуру и моментально поставили диагноз: обморожение конечностей.

После чего и посинели всей поликлиникой.

В отчаянии бросились в самые надлежащие органы. И Муркин бросился с супругой, и Арташезыч со своим баклажаном, и Лина Львовна бросилась, но ни на один вопрос, бедная, так и не смогла ответить, а только плакала и вскрикивала:

— Уй, геодезист сучий!

Остальные же дружно показали: да, все этот сучий геодезист!

Тут же стали принимать меры. Во-первых, объявили розыск и кинулись к Коростылеву на квартиру. Во-вторых, тут же и нашли, но не его, а записочку. Мол, извиняюсь, не думал, что такое окажется послевкусие, поэтому уезжаю в экспедицию и прошу прощения у всех пострадавших.

— Прощения?! — закричали все. — Прощения ему?!

Стали искать дальше — и нашли. Но опять-таки не его, а на кухне бокал с остатками этой голубой дряни. Счастье, что Анна Львовна тогда не осталась мыть бокалы!

И эту гадость с величайшими предосторожностями направили на экспертизу в соответствующий институт. И там, действительно, с этим составчиком разобрались. На всякий случай его засекретили и разослали циркуляр, чтобы категорически его не смели изготовлять, пробовать и даже нюхать дипломаты, гидрометцентр и которые по распределению жилплощади. А самое главное, установили, что если эту дрянь снова не пить, то в ближайшее время все пройдет, и эпидемия угаснет сама собой.

При этом, правда, была идея — изучить возможность получения этой гадости в промышленных масштабах для использования в мирных целях. И на заседании один директор химзавода, как всегда, вскочил и вызвался наладить это дело досрочно, и уже ему хотели выделить средства, как вдруг увидели, что он сидит совсем чернильного цвета, хотя в начале заседания был не более синеватый, чем и остальные. И тогда отложили вопрос, как неподготовленный.

И оказалось, мудро поступили, потому что вскоре кошмар действительно пошел на убыль. Сначала отдельные граждане стали по себе замечать, что если слегка подзагнуть, то уже больше не синеешь. Так что многие уже смогли снять с себя марлевые маски. А вскоре положение настолько нормализовалось, что у Муркина на работе опять провели собрание по подведению итогов. И хотя все понимали, что многие должны бы синеть уже при обсуждении регламента, и были к этому готовы, но оказалось — ничего! Ни единого пятнышка на весь коллектив.

И вот уже все опять могли говорить все, что угодно, без всякого риска, отчего, конечно, опять улучшился общественный климат и настроение у людей поднялось. Особенно у всех наших.

Что касается бедной Анны Львовны, черт бы ее сожрал, то она даже купила-таки зарубежные тряпки у своей знакомой и решила уехать подлечить нервы — но на этот раз уже, конечно, не в Ялту, где она с этим гадом Коростылевым познакомилась, а в Сочи.

И вот она уже буквально стоит в дверях уезжать, как приносят ей открытку. От кого б вы думали? Да! От этого сучьего геодезиста!

Его, оказывается, бросили искать, потому что, оказывается, у нас даже нет такой статьи! Просто ужас что творится! И он, значит, с большим увлечением пишет, что находится где-то в уссурийской тайге и что ему удалось найти такую потрясающую ягоду, которую если раздавить в коктейль…

Прочитав эти слова, Анна Львовна, бедная, тут же всех обзвонила и рассказала про эту жуткую открытку. И жена Муркина сказала, что на этот раз, как только этот гад приедет, его сейчас же надо убить и что у нее как раз есть один сантехник. А вообще, еще лучше не ждать, пока он объявится, а самим туда поехать и его пристукнуть.

И это было правильно, но неосуществимо, потому что открытка была без обратного адреса.

Таким образом, чувство серьезной тревоги за завтрашний день у всех наших пока остается. Но успокаивают два момента. Потому что теперь никого врасплох не застать, теперь дураков нет — дегустировать!

А во-вторых, есть шанс, что нашим вообще повезет и этого проклятого Коростылева в уссурийской тайге сожрет тигр.

Вполне вероятная вещь. Места там дикие.

Шел по улице троллейбус

Троллейбусов было много. С легким воем тормозили они у остановки, где топтался Марципанов, раскрывались створки дверей, торопливые граждане входили и выходили, и троллейбусы, держась за звенящие провода, катили вперед.

Сперва Марципанов удобно уселся на место для инвалидов и пассажиров с детьми. Потом неспешно лег, высунув в проход между сиденьями грязные башмаки. Общественность молчала. Тогда затворил Марципанов. Вернее, он запел. Исполнив песню, в которой не было хорошей мелодии, зато были плохие слова, Марципанов сказал:

— На кого Бог пошлет! — и плюнул через спинку сиденья.

Бог послал на худого гражданина в очках.

— А вот плеваться нехорошо, — дружелюбно упрекнул Марципанова гражданин, вытирая рукав пальто. — Не надо плеваться.

Такие слова Марципанову не понравились.

— Т-ты, гад! — сказал он и уже прицельно плюнул в худого.

— Видать, выпил человек, — сказала про Марципанова какая-то наблюдательная старушка.