Когда Мой Мир узнает об Этом. Письмо третье - Спартак Масленников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У меня начались опять все эти воспоминания прошлого, поэтому я лучше промотаю весь этот свой период поделюсь двумя случаями которые заставили меня менять позицию жизни.
Хоть мы и жили в общем расположении я старался по возможности не заводить общение с осужденными.
Не потому что у меня было какое-то предвзятое к ним отношения. Просто мне так было легче переносить все то, что происходит внутри меня и со мной.
Я ходил и на работы, чтобы мое время быстрей летело.
Один из случаев произошел со мной примерно через четыре месяца после моего нахождения в месте лишения свободы. После вечерний проверке ко мне подошел парень чуть моложе меня и сказал, что на выходе из барака меня ждет надзиратель.
Подойдя к надзирателю, я назвал свое имя и фамилию, он кивнул и развернувшись пошел на выход, веля мне следовать за ним.
Я вышел на улицу, вечерний сентябрьский ветер принес мне тонкий еле уловимый запах природы, который стоял за пределами периметра.
Надзиратель зашел за угол нашего барака. Буквально в десяти метрах от нашего стоял следующий барака, и я заворачивая в этот проход между двумя сооружениями увидел три мелькнувшие огонька от сигареты, в сумерках подходя ближе мне показалось что это такие же осужденные.
Они втроем явно ждали меня. Подходя ближе, я услышал, как надзиратель предупредил их.
— Только живой должен остаться…
Эти троя бросили свои сигареты и направились в мою сторону. Пока я соображал, что вообще твориться в мою сторону полетели удары.
Я ушел от одного, от второго и осознал, что тут немного другие правила. Один из них зацепил меня, пока я пытался уследить за двумя нападающими противниками. Вспышка!
И вот я уже стою под прицелом пяти надзирателей, один из которых тот, кто позвал меня на улицу.
Эти трое стоящих когда-то с сигаретами лежат вокруг меня. Голова немного болит, в руке неприятное чувство. Кажется, что звук пропал. Я вижу, что мне что-то говорит, глядя на меня один из надзирателей тыча в меня дулом своего автомата.
— На колени! — кричит он. — Руки подними!
Я встаю на колени, убирая руки за голову и чувствую, как застёгиваются железные браслеты на мои кисти.
Пока они, теперь уже «успокоенного» вновь поднимали меня на ноги, я огляделся и понял, что все трое лежащих на земле извиваются от боли, а это значило, что мой срок не увеличится.
На моей руке был порез, рядом с одним из лежащих, валялось что-то блестящие похожее на маленький нож.
Мне повезло?
Или нет? Я тогда этого не понимал…
За драку меня конечно же посадили в карцер, и я провел там самые долгие, тихие и в тоже время самые ужасные семь дней своей жизни.
До моего нового наказания, я думал, что провести в одиночестве весь срок мне бы удалось, но оказавшись в одиночестве я понял, как ошибался.
Постоянные мысли и анализы происходящего до этого и что будет после, сводили меня с ума.
Первые два дня были самые сложные. Моему пониманию нужно было перестроиться, необходимо было принять тот факт, что я один заперт в этой одиночной камере где есть только кровать, и еще целых пять дней я должен буду провести в этой грабовой тишине.
Заглядывающий в глазок камеры охранник и принесенная еда, напоминала мне о том, что там, за пределами этой комнаты существует жизнь.
Света не было поэтому заняться там было совершенно нечем. В последующие дни хаотичное мышление превратилось в более размеренное и я начал искать в глубине себя мысли, которые я хотел бы обдумать сам с собой. Меня окрылило имя Надя. Я вспомнил ради чего и почему я здесь. Надежда придала мне новых сил, когда мне показалось что я отчаялся.
Когда я вернулся в отряд мне один из осужденных сообщил, что это все было не просто так, а с воли пришла весточка, что я должен был быть сильно покалечен.
Кто за пределами нашего забора хочет мне отомстить, я на знал…
И раз у них это не получилось. После этого случая я стал осторожней и осмотрительней.
Но больше подобного не происходило, или они просто не успели сделать свое дело…
По телевизору, который стоял у нас в бараке крутили новости.
Мне казалось, что он работал круглосуточно в период обострения обстановки. Хотя время для просмотра были определенные часы.
Из телевизора и из писем мы получали информацию о том, что твориться на воле.
Так в феврале двадцать второго мы услышали о том, что началась военная операция.
Это информация запустила среди тех, кто отбывал свой срок волну обсуждений, словно мы сами были на воле, и наши разговоры или действия могли на что-то повлиять или что-то изменить.
В голове у меня было одно на тот момент, среди всей этой болтовни.
«Если бы я подписал контракт, сейчас бы был там, среди тех, кто пытается защитить нашу родину, а я сейчас всего лишь тот, кто просто ждет освобождения, тот, который не может на что-то повлиять. Понимая, что мне еще сидеть пол своей уже отжитой жизни, я отчаянно думал о том, что сейчас я готов был бы отдать жизнь за свою свободу.
По истечению двух месяцев как обещали с экранов телевизоров, урегулировать обстановку не получилось.
Многие из нас поняли, что все гораздо серьезней чем было изначально. Все эти события все равно никак не меняли нашу жизнь, мы просто ждали свое время, когда сможем выйти за ворота и почувствовать иную жизнь.
Примерно через полгода я услышал новую информацию, которая начала ходить по территории нашего исправительного учреждения, о том, что из мест лишения свободы по желанию, и по определенным критериям, можно отправиться в зону боевых действий.
Я подумал, что это бред и такого не может быть, потому что это уж совсем крайние меры, но прошло еще пару месяцев и слух развеялся, потому что был правдой.
Я решил пойти и не важно, что предлагалось взамен.
Главное покинуть это место, из которого как я
