Побег на войну - Линник Сергей

Остальные и сами распределились. Вон, Махно, не успели мы еще отчалить, уже кемарит, посапывая. И прибившийся к нам Елисей тоже возле него мостится. Так что сейчас подождем, когда запасливый капитан наберет соляры с немецкого грузовика, – и в путь.

Уж не знаю, какими тайными тропами продвигался Никанорыч, мне оно все едино – вода и есть вода. Тем более что стемнело быстро, и плыли мы большей частью ночью и в утренних сумерках. Тихонько так крались. Повезло, что почти сразу повалил снег: надвигающаяся зима хорошо нас скрыла.

Я, если честно, тоже уснул после всех этих приключений. Да, пора, наверное, переходить в пенсионеры. Мемуары диктовать, с пионерскими организациями встречаться, после обеда читать газетку, сидя в кресле-качалке. Еще трубочку завести. Как у Закуски. Попыхивать себе. Все лучше папирос.

А с утра, еще только засерело, мы с капитаном поменялись местами. Ну, сначала он нас поднял, мягко похлопывая по плечу каждого и шепотом говоря: «Доброе утро». Это мне только показалось, что он рявкнул: «А ну хватит дрыхнуть, бездельники!» – и еще что-то из области специальных корабельных терминов. Потом все дружно растягивали маскировку, хотя небо по-прежнему давало благополучный прогноз в виде сплошной облачности на высоте двенадцати метров.

Не, объем работ у Никанорыча, конечно, запредельный. А ну, порули в темноте, да еще и не на рыбалке в мирное время, а под угрозой расстрела. И это при благоприятном исходе. А я ведь так и не спросил у старика, что он собирается делать после того, как доставит нас на место. Судя по всему, живет он один. Я бы его взял старшиной, тогда за хозяйство отряда можно было бы и не переживать. Ладно, время есть, посоветуюсь с Базановым еще, поговорим с дедом.

А вот наши, сойдя на берег, и без меня нашли чем заняться. Уже соорудили костерчик в ямке, поставили котелок с деснянской водой, готовят что-то. Ну и треплются.

– Я в будке капитана шахматную доску видел… – Быков отрезал прутик от опавшего куста, помешивает им. – Кто хочет сыграть?

– А давайте турнир? – загорелся Енот. – Федорович, ты как?

– В гробу я видел эти шахматы, – нахмурился майор. – Случай у нас тут был. На передке. Сидели в окопах возле УРа, играли с товарищем на скорость. Даже часы специальные были. И вдруг обстрел. Фашисты мины кидают. Мы даже залечь не успели, взрыв, товарищу осколком полчерепа срезало. Он наклоняется… и мозги прямо на игральную доску вывалились.

Народ резко сбледнул, но никто блевать не побежал. Даже Аня. Крепкие тут у нас люди подобрались, пищей бросаться никто не собирается.

– Пойдем, я промою тебе рану, – подпольщица потянула обратно на борт Елисея. – У меня спирт есть.

– У медицины всегда спирт есть, – вздохнул Гаврилов. – Хорошо им живется. Хотя и среди врачей встречаются так себе… В июле тоже был случай. Проткнул чем-то ногу. Болит – сил нет. Прихожу к нашему санинструктору. Бабища такая… Поперек себя шире. Ее даже комбат боялся. Говорю: вот, нога болит, спасу нет. А она мне: ты – симулянт, так тебя растак… Я сейчас в особый отдел сообщу, тебя шлепнут у стенки! Нам как раз в атаку надо было идти, Клейста бить. Я плюнул, ушел. А ступня все сильнее болит. Тут вижу, что наши на передок на телеге едут. Ну я и попросился подкинуть. А нога в сапоге вся распухла…

Гаврилов стянул обувь, портянку показал нам ступню. Там действительно был шрам. Чистили, что ли?

– Ну и прямо до окопов довезли, посадили к пулеметному расчету. До атаки у нас дело не дошло – немцы поперли. Танки, «ганомаг», полроты автоматчиков. А у нас кроме пулеметов и гранат – ничего. Все пушки разбило еще в первую атаку. Я командую хлопцам: затаитесь, подпустим ближе и закидаем гранатами. Ребята у нас были трусоватые новички, что с них возьмешь? Смотрю, двое навострили уже лыжи. Вот-вот, и рванут поближе к тылу. Я им говорю: «Бойцы, вы же знаете, я убежать не могу, нога у меня распухла. Вы идите, только оставьте мне гранаты». Переглянулись так, покраснели. Никто не ушел.

– Да ты герой, Гаврилов, – протянул майор. – Отбились?

– Танки наши подошли.

– А начал про медиков, – пожал плечами Махно. – Бабища-то что? Осталась в живых?

– В котел все вместе попали, а там кто его знает? Женщин сразу отводили в сторону.

Я оглянулся. Что радует, так это прогуливающийся вместе со всеми свободными от вахты по приготовлению пищи Яков. Очухался, значит, немного. Ну и хорошо, потому что тащить на себе даже сорок кило – радости мало. Тут бы себя донести.

А уж по организации отряда и думать не хочется. Надо найти местного, который покажет зимовник для базы, там обустроить место, вырыть землянки. И все это необходимо делать очень быстро. Температура уже около нуля, плюс-минус пара градусов. Земля пока просто холодная, не промерзла. А ударят морозы, что тогда? Медведей из берлог выгонять? Так не хватит на всех Михал Потапычей. Что-то, конечно, знают Енот и Анна. Уж ее точно не в сугроб отправили. Вот сейчас позавтракаем, я ее, разомлевшую от приема пищи, и прихвачу. Должен я как командир отряда знать всю правду? Или я погулять тут вышел и только протоколы собраний подписывать буду?

На завтрак у нас были кулеш с салом и чай. Не индийский, конечно, какие-то листья сушеные типа смородины выделил капитан, но цвет воды изменился и пахло чем-то. Ну и сало в кулеш покрошили, наверное, из опасений, что оно начнет разговаривать. По крайней мере, цвет у него приближался к яичному желтку, скорее всего. Но это я потом начал рассуждать, когда поел. А до приема пищи цвет сала меня волновал мало, так же, как и факт, что кабанчика, возможно, забили еще до революции.

Пока ели, решил поднять парням настроение. А то что-то рассказы у них один другого хуже. То про выпавшие мозги, то про плохих врачей. Хороших-то в разы больше!

– Тоже у нас был случай в полку. Шли в атаку, подбили моего дружка. Санинструктор перевязала его, начала вытаскивать. А тут – артналет. Уже ее ранило. Перебило руку. Так она его одной рукой вытащила. А потом еще помогала на операции – других врачей на передке нет. Сначала дружка зашили, а после – ее. Представляешь?

– Ты же вроде адъютантом при командующем был? – тихо, мне на ухо удивился майор.

– Так… еще до этого было, – махнул я рукой. – Повоевал так, что многим и не снилось!

– А в рукопашной был?

– Тоже приходилось. Дерьмовое дело это, Иван Федорович.

Мы отошли по берегу, я осмотрел все в бинокль. Хоть и выставили посты (Сырцова – вверх по течению, Ильяза – вниз), но все равно берегся.

Ибо береженого бог бережет, а небереженого конвой стережет.

– Почему дерьмовое?

– Звереешь! Была у нас одна линия окопов, которая переходила из рук в руки. То мы немцев выбьем, то они нас. После одной рукопашной я чуть не двинулся головой. Положил троих фашистов. Одного – штыком, а тот застрял. Других – саперной лопаткой. Атака закончилась, я начал метаться по траншее. Где третий?! Помню, что блондинистый такой был, голубоглазый. Бегаю, переворачиваю трупы. Добить все хотел. Лопатка косо прошла, жив, поди… Так и не нашел.

– Да, есть такое. Звереют люди на войне, – покивал майор. – Кстати, с Анной надо что-то решить.

– А что?

– Ну… женщина в отряде. Да еще такая красивая… Жди беды.

– Ладно, что-нибудь придумаем. Землянку так точно отдельную выроем. А сейчас пусть для начала вшами займется. Вон по Якову ползают! Да и не только по нему.

Анна Матвеевна, первая красавица нашего отряда и самый полезный человек киевского подполья, скорее всего, собиралась на досуге подумать о работе Ленина под названием «Материализм и эмпириокритицизм», а потому намылилась куда-то в сторону. Я эту книгу не читал, но заголовок выучил. А что, скажешь вот так, без ошибок, сразу за умного сойдешь. Но планам на политическое самообразование или на что-то другое сбыться не было суждено. Потому что прихватил я нашу штатную радистку под локоточек и повел в нужном мне направлении.