Люблю, убью, умру... - Татьяна Тронина

— Мне ничего от вас не надо, — твердо произнесла я. — Я просто хотела вас увидеть. Хотя бы один раз. Это нормально…

— Ну да, очень нормально. А что, дорогая доченька… — вдруг ехидно прищурился он. — Мама тебе ничего не рассказывала обо мне?

— Ничего. Она не хотела…

— Как это похоже на нее! — воскликнул Аркадий Елисеевич словно про себя. — Как похоже… Я мог бы сразу догадаться, что она оставила тебя, Лизонька, в полном неведении!

Я постепенно стала успокаиваться, но тут этот человек совершил нечто странное. То есть сначала мне все показалось очень даже естественным и нормальным. Он подошел ко мне и погладил по голове.

— Девочка моя… Конечно, прическа другая, а так это ты, ты…

«Папа!» — хотела крикнуть я и броситься ему на шею. Но он неожиданно положил ладонь мне… на грудь. Жест совершенно не отцовский! Меня пронзила невероятность, чудовищность происходящего…

— Псих! — прошептала я и отбросила его руки от себя. — Ты самый настоящий псих…

Я вскочила и отшвырнула журнальный столик ему под ноги. Он чертыхнулся и упал.

Я бросилась в коридор, стала открывать дверь, но у меня так дрожали руки, что я никак не могла этого сделать.

— Стой… куда ты, мы еще не договорили… — раздалось позади.

Судя по всему, он сумел подняться и бросился за мной, роняя на ходу еще какую-то мебель. Я поняла, что еще несколько мгновений — и он настигнет меня. Что тогда произойдет, можно только догадываться, но одно точно — если это произойдет, я повешусь. Так оно и будет! Родной отец…

Я бросилась в другую дверь — это оказалась ванная — и задвинула щеколду. В ванной было темно и пахло каким-то мерзким одеколоном.

— Открой! Слышишь — открой! — забарабанил он в дверь что было сил.

Я села на холодный пол и тихо заплакала. Мне было так страшно и противно, что действительно не хотелось жить. Кто бы мог подумать, что мой папаша окажется сумасшедшим. Или он не сумасшедший? Но тогда он злодей, самый настоящий злодей…

Он ломился в ванную, но, видимо, все в этом старом сталинском доме было сработано на совесть — дверь просто так не выломаешь.

Он долго барабанил в дверь и орал что-то неразборчивое. Можно было не надеяться, что соседи этот шум услышат, по той же причине — очень толстые стены. Я, конечно, и не думала открывать.

Я сидела на холодном полу и плакала… Зачем я пришла сюда?!

Потом этому извергу надоело шуметь, и он затих.

— Слышь, ты, Лизавета… — вдруг произнес он за дверью. — Выходи. Я больше не буду. Это на меня так, нашло.

— Ничего себе нашло! — закричала я, зарыдав в голос. — Ты же мне отец родной, как ты мог…

За дверью опять воцарилась тишина, а потом он сказал:

— Я не твой отец.

— Что?

— То что слышала. Я не твой отец.

— А кто вы?

— Разгадай загадку — я муж твоей матери, но я не твой отец…

В этом мире ничего не изменилось, но мне неожиданно стало так легко, что я сразу перестала плакать. И даже засмеялась.

— Отчим?

— Нет, и не отчим даже… Я тебе совсем никто.

Человек за дверью, похоже, окончательно образумился и теперь говорил усталым, скучным голосом. Интересно, обманывает или нет?

— А вы не ошибаетесь? — осторожно произнесла я.

— Нет.

— Но почему? Многие мужчины думают, что они не являются отцами, но на самом деле очень даже являются. Только полноценная генетическая экспертиза может подтвердить…

— К лешему экспертизу… — буркнул он. — Мы расстались с твоей матерью за два года до твоего рождения. Ну не могла же она два года ходить беременной!

— А почему же у меня отчество и фамилия ваши?

— Потому что официально развелись мы позже. Она записала тебя на меня…

— А почему вы ей это позволили?

— Я сначала ничего и не знал. Потом подумал — ну и ладно, алименты же с меня не требуют. Если б она с меня деньги требовала, я бы тогда, конечно, такое затеял…

— Мама не говорила мне об этом…

— А то ты не знала свою мамашу!

Сказанное было чистой правдой — я ее совершенно не знала. И вообще, похоже, этот Аркадий Елисеевич не врал — только моя мама могла довести человека так, что даже спустя тридцать лет он мог взбеситься от одного ее имени.

— Я выйду? — после некоторой паузы, осторожно спросила я.

— Выходи. Не век же тебе там сидеть!.. — крикнул он откуда-то издалека.

Я отодвинула щеколду и вышла. Аркадий Елисеевич Синицын уже сидел за кухонным столом и с интересом рассматривал початую бутылку водки.

— Вот, нашел, — буркнул он, не глядя на меня. — Ты не бойся, садись. Поговорим…

— Может, будет лучше…

— Да ничего не будет! — с досадой воскликнул он. — Ты, если подумать, тоже жертва. У меня к тебе никаких претензий…

— Чья жертва? — спросила я, недоверчиво усаживаясь на краешек табуретки.

— Ее, — произнес он с особым выражением, разливая водку по стопкам.

— Вы, я так понимаю, о моей маме говорите, — сказала я, невольно принюхиваясь к водке — пахло отвратительно. — Только напрасно вы так… Она была очень хорошей, и я очень ее любила.

— А куда тебе было деваться? — усмехнулся Аркадий Елисеевич. — Ладно, помянем. Я и не знал, что ее уже нет. Да не нюхай ты стакан, ради бога!

— Я не люблю водку, — честно призналась я, но все-таки отпила из стакана.

— А что ты любишь?

— Мартини, «Токайское»…

— Мартини! «Токайское»! — с гримасой отвращения передразнил он. — Никакого патриотизма. Впрочем, чего можно ожидать от человека, которого воспитала она.

Стол, за которым мы сидели, был не очень чистым, и я сразу же прилипла к нему локтями. Стараясь не заострять на этом внимание, я осторожно отклеилась и больше уж не клала руки на его поверхность.

— Мы познакомились с ней в начале семидесятых. Ей было восемнадцать, и она была очень хорошенькая. Бабетта на голове, юбка мини, туфельки на платформе… Ты хоть знаешь, что такое бабетта? Откуда тебе знать… Глянула тогда на нее — ангел, как есть ангел. Я был у нее первым. Сразу предложил расписаться…

Мне очень хотелось сбежать из этого дома, но я не могла — сидела не шевелясь, точно сиденье у табурета тоже было намазано какой-то липкой дрянью, и слушала человека, который был мне совсем чужим. Он рассказывал о моей матери то, о чем я даже не подозревала. Он сказал правду — я действительно ее не знала.

— Она согласилась. Расписались мы очень быстро — у меня знакомая была в ЗАГСе, материна подруга. Думал — ну вот, я в раю — такая девушка, такая девушка…

— Что же произошло? — с мрачным нетерпением спросила я.

— В том-то и дело, что ничего такого не произошло. Внешне, по крайней мере. Суть в том, что она была не такой, за какую я ее сначала принял. Она была… она была… настоящей сатаной!