Там, где начинается синева - Кристофер Морлей

их мужей, но последние были слишком заняты, чтобы прийти. С их стороны было бы благоразумнее присутствовать. В тот же день миссис Такса, охваченная энтузиазмом, купила платиновые наручные часы. Миссис Мастифф купила бриллиантовый ошейник. Миссис Силихэм, чей муж временно оказался в затруднительном положении на Уолл-стрит, удовольствовалась шератоновским шарфом.

Но стало очевидно, что его восхитительный маленький кабинет не станет святилищем для тихой медитации. Его тщеславие было удовлетворено большой рекламой о нем, но он вдруг понял, какой яд содержится в типографских чернилах. Казалось, почти за одну ночь его добавили в десять тысяч списков рассылки. Маленькая мисс Уиппет, хотя и быстро печатала на машинке, с трудом справлялась с его корреспонденцией. Она нетерпеливо дрожала над своей машиной, ее маленькие лапки летали. Сквозь полупрозрачную летнюю блузку из жоржета просвечивали новые розовые ленты. Они были ее флагом ликования по поводу ее удивительного подъема в жизни. Она чувствовала, что очень важно получить быстрый ответ на все эти письма.

И Гиссинг тоже. В своем новом рвении и в своем невинном удовлетворении тем, что он вошел во внутренний круг Большого бизнеса, он настаивал на том, чтобы отвечать на все вопросы. Он не понимал, что диктовка писем – это причудливое развлечение деловых людей, и что большинство из них ничего не значат. Это просто самый простой способ убедиться, что вы заняты.

Эта работа не была синекурой. Старый мистер Бигль так доверял Гиссингу, что почти все передавал ему для принятия решения. Мистер Бигль-младший, возможно, немного раздраженный стремительным переводом, проводил летние дни в гольф клубе. Бесконечные подробности великого дела обрушились на него. Неопытный, он не знал способов, которыми опытные “руководители” защищают себя от бесполезного вторжения. Его телефон гудел, как шершень. Не проходило и пяти минут без звонков или каких-либо помех.

Самым удивительным из всего, как он обнаружил, была разная страсть к болтовне, проявляемая Крупным бизнесом. Его немедленно пригласили вступить в бесчисленные клубы, общества, ассоциации торговцев. Каждый день приходили письма на плотной тисненой бумаге: “Клуб менеджеров по продажам проведет круглый стол в пятницу в час дня. Мы были бы очень признательны, если бы вы были с нами и сказали несколько слов”, “Будете ли вы нашим гостем на ежемесячном обеде Гильдии Пятой авеню и расскажете нам о любых проповедях, которые у вас на уме?”, “Группа мерчандайзинга Мюррей-Хилл соберется в Коммодоре на неофициальный обед. Было предложено, чтобы вы внесли свой вклад в обсуждение накладных расходов на андеррайтинг”, “Ассоциация руководителей планирует устроить пикник и барбекю в загородном клубе Barking Rock. Вокруг костра будет предложено несколько импровизированных замечаний о деловых циклах. Можем ли мы рассчитывать на вас?”, “Выступите ли вы на Съезде покупателей трикотажных изделий, на любую тему, которая ближе всего вашему сердцу?”, “Напишете ли вы для "Бурсит большого пальца и Мозоли", торгового органа Союза пешеходов, обзор своей карьеры в тысячу слов?”, “Не передадите ли вы двадцатиминутную лекцию об этике универмага на радиостанции в Нью-Йорке? Новичок в странном и энергичном мире руководителей, было естественно, что Гиссинг не понимал, что чистая важность такого рода вещей была абсолютным нулем. Возможно, ему показалось странным, что торговцы не осмеливаются отправиться на пирушку или запланировать приятный ужин, не притворяясь перед собой, что это имеет какое-то деловое значение. Но, будучи так удивительно поднят в эту атмосферу великих дел, он чувствовал, что его долг перед магазином – играть в игру по установленным правилам. Его несла бурная череда конференций, телефонных звонков, встреч, ротарианских обедов, обедов в Торговой палате, пикников, чтобы обсудить тарифы, домашние вечеринки, чтобы обсудить простой, теннисных турниров, чтобы урегулировать налог с продаж, игр в гольф вчетвером, чтобы регулировать поддержание цен. Обо всех этих делах он ничего не знал; и он также видел, что в том, что касается бизнеса "Бигля и компании", было бы лучше не тратить время на такие побочные вопросы. По-настоящему он мог быть полезен только в самом магазине, тактично смазывая этот сложный механизм товаров и личностей. Но он научился произносить, когда к нему обращались, несколько учтивых общих фраз, сопровождаемых разухабистой историей. Это делало его всегда желанным гостем. У него был прилежный нрав, и ему нравилось изучать эту странную область жизни непредвзятым взглядом. В конце концов, его внутренняя тайная цель не имела ничего общего с успехом или провалом розничной торговли. Он все еще искал горизонт, который останется голубым, когда он достигнет его.

Все больше и больше его интересовало, насколько прозрачным было притворство бизнеса. Ему было интересно отметить, как упорно люди избегают успеха, как тщательно большинство из них избегает очевидных принципов полезности, честности, благоразумия и вежливости, которые неизбежно вознаграждаются. Эти проницательные, веселые ребята, которые развлекались болтовней о торговых аптеках и нелепыми торжественными банкетами, конечно же, понимали, что это не имеет никакого отношения к их собственной работе? Он подозревал, что все это было лихорадочным болеутоляющим средством, чтобы успокоить какое-то внутреннее беспокойство. Поскольку они должны (не будучи дураками) осознавать, что эти выходки были просто вычитанием времени из их бизнеса, очевидный вывод заключался в том, что они не были довольны бизнесом. В поведении Собак Большого Бизнеса есть какая-то странная задумчивость, – подумал он. – Под предлогом ведения дел они на самом деле пытались обнаружить что-то, что ускользнуло от них.

То же самое, как ни странно, происходило в сфере, о которой он ничего не знал, – в мире искусства. Из газет он узнал, что писатели, художники, музыканты почти каждый вечер устраивали вечеринки, на которых восхитительные мятежники, слишком занятые, чтобы заниматься настоящим творчеством, очаровательно рассказывали о своих планах. Поэты беспрестанно читали стихи, забывая их написать. Большая часть газетных комментариев о литературе заставляла его содрогаться, потому что, хотя это была довольно странная для него область, у него были здравые инстинкты. Он различал роковое невежество и нелепость между напыщенными строчками. И все же, по-своему, это казалось смелым и честным невежеством. Были ли они тоже, как задумчивые руководители, искателями точки, где начинается синева?

Но что это было за странное волнение, которое мешало его ближним наслаждаться тем единственным, что делает достижение возможным, -Одиночеством? Он сам был так счастлив, что его оставили в покое, неужели больше никто не был таким? И все же это самое одиночество, которого он жаждал и которым наслаждался, было, по возвышенному парадоксу, преследуемо таинственным одиночеством. Иногда ему казалось, что его сердце оторвалось от какого-то великого целого, к которому оно стремилось воссоединиться. Это было похоже на похороненную кость, которую Бог когда-нибудь выкопает. Иногда, в своем собачьем