Благодарность - Дельфина де Виган

Я стучусь еще раз и на цыпочках вхожу в комнату.

— Добрый день, Миша, как идут дела?

— Вообще никак не идут.

— Я ошибаюсь или вы и вправду чем-то очень разгневаны?

— Эта садистка вечно переходит без стула… и вечно хочет все прибурить.

— Сиделка?

— Да.

— Она заходит без стука?

— Да.

— Надо напомнить ей, чтобы стучалась, Миша. И про уборку молчать не следует. Если же она не примет ваши просьбы во внимание, нужно поговорить об этом с директрисой.

Она опускается в кресло.

— Да не могу я больше говорить, вот она и не понимает. Даже когда я в этой… в этом… она тоже влетает без церемониалов.

— Давайте я ей скажу.

— Нет-нет, ни в коей случайности. Она будет сердиться. А вы? — Она внимательно всматривается в меня. — У вас печальный вид.

Старики как дети: ничего-то от них не скроешь.

— Вам правда так кажется? Нет, у меня все отлично.

— Говорить… это ложно… это утомляет, понимаете.

— Понимаю, Миша.

— У меня тут… был… — Она указывает на голову. — Думала вам пересказать, но он уже слишком далеко.

— Сон?

— Да, только плохой.

— Кошмар?

— Да, про… главную управительницу… Она меня… изгоняла.

— В последнее время вы сильно встревожены, Миша. Вы не сообщали об этом медсестрам?

— Нет, я не могу… Нельзя демонстрировать свою слаботу медвнучкам… Нельзя, и все.

Она встает и немного прохаживается по комнате, затем возвращается ко мне.

— Я хотела сказать…

— Да?

— Теперь… Знаете, теперь все уже не так, как было. Стало намного худее… А еще я забываю эти… И все сделалось таким… неуловчим… неловимым. Меня это… холодует.

— Это вас волнует?

— Да. Но… холодно тоже.

— Мари навещала вас?

— Нет, с этим покончено. Она… — Миша делает горизонтальное движение рукой. — Доктор.

— Ей нужно лежать?

— Да.

— Как долго?

— Все время.

— До родов?

— Да.

— Понимаю, это досадно. Но сейчас главное — сохранить ребенка. И потом, я не сомневаюсь, что она будет часто звонить вам и сообщать новости.

— Да, но я… не дохожу.

— До телефона?

— Да. Он слишком далеко.

— Ясно. Но эта разлука ведь не навсегда. Позже Мари сможет снова навещать вас. Думаю, даже до рождения малыша. Давайте с вами немного позанимаемся, хорошо?

— Порошок.

— Сегодня у нас новое упражнение. Я показываю вам предмет, вы говорите, для чего он нужен, а потом описываете, как им пользоваться. Хорошо?

— Порошок.

Она с любопытством разглядывает вещи, которые я вытаскиваю из рюкзака. Достав блокнот с бумагой для писем, я кладу его перед нею.

— Да, знаю, это для… песен… писем.

— Очень хорошо, а еще?

— Это… клок…

— Да, блокнот, которым пользуются, чтобы…

Она делает рукой движение, как будто что-то пишет, но не находит нужного слова.

Я продолжаю свою фразу:

— Чтобы писать письма.

— Вот.

— Объясните теперь, как это делается.

— Берем такую… и потом убираем такой… — Она изображает, что снимает колпачок. — Ну, и вот.

— Отлично. Смотрите внимательно. Что я делаю, прежде чем начать писать?

— Вы кладете… линейку…

— Да, верно, снизу я подкладываю линованный листок, чтобы строчки моего письма получились прямыми.

— Вот.

— А когда письмо готово, мы…

— Перебираем его… внутрь.

— Внутрь чего?

— В кон… кон… концерт?

— В конверт. А потом идем на…

— Почту.

— Очень хорошо.

— А вы?

— Что я?

— Вы написали то письмо?

— Какое письмо, Миша?

— Своему отцу.

— И вы еще будете убеждать меня, что у вас путаница в мыслях?!

На ее лице — проблеск гордости. Я улыбаюсь.

— Нет, Миша, пока не написал. Пока нет. Кстати, а не черкнуть ли вам несколько слов? Уверен, вы, Миша, тоже давно не писали писем. Прошу, возьмите блокнот, напишите что-нибудь для Мари. Ей будет очень приятно, вам так не кажется?

— Да, но… не этой… а тем… который… Не этой.

— Не ручкой?

— Нет. Который стирается.

— Карандашом?

— Да.

— Кажется, у меня при себе была парочка…

Порывшись в рюкзаке, я вынимаю из пенала два карандаша и протягиваю их пациентке.

— И разминку.

— Резинку?

— Да.

— А у меня ее нет.

— У меня есть. Посмотрите в ящерке.

Она указывает на прикроватную тумбочку.

— В ящике?

— Ну да.

— Вы хотите, чтобы я достал резинку из ящика?

— Да. Она в железной штуке.

Я подхожу к тумбочке, Миша усаживается за стол.

Я выдвигаю ящик и вижу в нем две жестяные коробки, покрытые многолетней патиной, — такие точно пришлись бы по душе старьевщику. Открываю первую. Внутри — маленькие желтые таблетки, штук пятьдесят. Я так ошарашен, что едва не роняю коробку. Миша ничего не замечает. Я захлопываю коробку. Мое сердце стучит в несколько раз быстрее, чем минуту назад. Открываю вторую коробку, в которой и впрямь лежат канцелярские принадлежности — скрепки, кнопки, старательная резинка.

Беру ластик, аккуратно закрываю крышку, задвигаю ящик. Миша сидит за столом, склонившись над листом, и пытается что-то вывести на нем своим скачущим почерком. Одна ее рука лежит на бумаге, другая держит карандаш.

Я не в силах произнести ни слова.

Сколько таблеток в этой коробке?..

Штук пятьдесят, не меньше.

А медицинский персонал и понятия не имеет.

Вспоминаю разговор санитара с мадам Сельд, при котором я присутствовал несколько недель тому назад.

Выходит, это снотворное.

«Дорогая Мари», — написала Миша на листе.