Ностальгия по Японии - Владимир Рецептер

И он стал набрасывать на белом листке, который догадливо положил перед ним помреж Витя Соколов.

- теперь... Табуреты, да?.. Вот такие... И спинки к табуретам, вставные, да?.. Вставки вот такие, видишь?.. Теперь, подсвечники, да?.. Как трезубцы... Видишь, уже стильно, да?.. Костюмы возьмем простые... Во-первых, свитера, да?.. Шарфы... Они преобразуются по ходу... Теперь... В табуретах отверстия для мечей... Ручки - крестовые. Мечи, как кресты, да?.. Вставим их в табуреты... Плащи, да?.. Мечи стоят тут же, плащи висят тут же... Вот так... Тысячи за полторы можно это сделать. - И он бросил карандаш на готовый рисунок. - Я пойду к Гоге и попробую его развернуть против директора...

- Здорово! - сказал я, - и, конечно, заманчиво... Но верится с трудом...

- Посмотрим! - решительно сказал Эдик.

Но его первый разговор с администрацией - до Гоги Эдик не дошел - ни к чему не привел. Вернее, привел к тому, с чего все и начиналось: необходимо избежать затрат. Уходя с этого свидания, Кочергин заявил, что если ему не дадут сделать то, что он хочет, то есть денег на воплощение задуманного, он спектакль не подпишет. Ситуация выходила патовая, но, учуяв будущее представление, Эдик взгрустнул.

- Понимаешь, Володя, я бы мог сделать еще один хороший спектакль, - стал размышлять он. - Жалко терять возможность.

- Понимаю, - сказал я, - а мне не жалко?

Тогда он сказал:

- Вообще-то можно заказать мебель рабочим как халтуру... Нет, они сделают нормально, только им надо заплатить, понимаешь?

- Понять нетрудно, - сказал я.

- Работа может обойтись рублей... Ну, в полтораста-двести... Если дадут материалы... Стол - тридцать пять, да?.. Это я беру на себя... табуретки, скажем, по червонцу, да?.. Штук двенадцать...

- Двенадцать - мало, - сказал я, - народу-то больше...

- Ну, шестнадцать... да?

- Эдик, - сказал я, лелея в груди возрождающуюся надежду. - О чем разговор? Что Бог пошлет - отдам...

- Ну, вот, - сказал он, - тогда попробуем таким путем... Не мытьем, так катаньем...

- Конечно, - сказал я. - "Розу и Крест" вообще никто не видел. Нет, вру. В Костроме, в двадцатых годах, несколько раз прошла... Мы будем - вторые.

- Да? - спросил Эдик.

- Да, - сказал Р. и добавил: - Юрий Бонди ставил и оформлял, брат Сергея, пушкиниста... У меня с братьями Бонди опять одни интересы: сначала "Русалка", теперь - "Роза и Крест"...

- Ладно, - решил Эдик, - к Гоге вместе пойдем.

Когда мы "взошли" в кабинет, у Мастера в гостях был Саша Гельман.

Гога был благодушен, и мы с Эдиком внесли свое предложение.

- А что?.. Скинемся! - весело сказал Мэтр. - Я тоже участвую. - И, показав на нас Саше Гельману, добавил: - Вот какие люди у нас в театре!.. Не перевелись!..

Но тут Эдик сказал:

- В этом случае я подписываю спектакль, и он мне засчитывается в норму, да?

- А-а-а! - громко и обрадованно протянул Гога, - вот оно что!.. А я думал, что вы абсолютно бескорыстны!.. Но зато это - честное признание!..

И все засмеялись...

Занятый в "Розе и Кресте" Женя Соляков как член профкома пообещал разбиться в лепешку, но обеспечить участие в "складчине" профсоюзных средств из графы "на культуру".

- Деньги "на культуру" пустим "на халтуру" и оформим "Розу и Креста". Да, да! - спел он Розенцвейгу на какой-то одесский мотив.

Однако, узнав об этих планах, Суханов заявил Гоге, что не может допустить, чтобы творческие люди во вверенном его руководству БДТ "скидывались" на левую работу. Поэтому он предлагает нанять и оформить на пару сотен рублей какого-нибудь человека со стороны, который передаст деньги тем рабочим из наших мастерских, которые будут делать мебель по чертежам Эдика. Таким образом, Геннадий Иванович рисковал и даже шел на должностное преступление, чтобы сделать благородный вклад в юбилейный блоковский спектакль.

Оставалось решить вопрос о материалах, но далеко не все рифы были уже преодолены.

Однажды, выходя от Гоги, я столкнулся с директором и завпостом Кувариным. У них были решительные лица, и завпост, не успев плотно закрыть за собой дверь, тут же выглянул из кабинета и позвал меня за собой. Его тон мне не понравился.

- Садитесь, Володя, - строго сказал Гога и, повернувшись к Куварину, добавил: - Я слушаю.

- Георгий Александрович, - сказал Куварин официальным тоном, - я поговорил с Кочергиным. Оказывается, у него по "Розе и Кресту" десять позиций. Он хочет строить новые станки, покрывать сцену линолеумом, красить все в черный цвет, чертить и заказывать мебель и так далее... Мы тут подсчитали с Геннадием Ивановичем, во что это обойдется, - Володя повернулся к директору, и тот, поджав губы, кивнул, - получается три тысячи рублей...

Очевидно, цифра представлялась убийственной, взрывная реакция Товстоногова - неизбежной.

Я понял, что атака была подготовлена: по плану ни я, ни Кочергин не должны были участвовать в сцене. Подтекстом наступающей стороны было глубокое возмущение несоблюдением предварительной договоренности обнаглевшим Рецептером. Ему, мол, была разрешена постановка безо всяких затрат, а он, стакнувшись с Кочергиным, хочет запустить руку в театральный карман на целых три тысячи!.. Хорошо, что в театре есть люди, которые стоят на страже государственных интересов и не допустят беспочвенных посягательств...

Вообще-то говоря, Володя Куварин, в прошлом фронтовик, потом отличный макетчик, был человек мастеровой и дельный и неслучайно вырос при Гоге до положения заведующего постановочной частью. Просто он хорошо усвоил негласное правило: то, что ставит в театре Товстоногов, достойно материальных и трудовых затрат, все же остальное - никак нет. Особенно - малая сцена и всякие там сомнительные эксперименты!..

К тому же Эдик Кочергин, сценограф блистательный и бескомпромиссный, а человек нервный и фанатический, придя в БДТ главным, стал предъявлять Куварину повышенные требования и, при поддержке Товстоногова, добивался своего.

В случае с "Розой и Крестом" появлялся хороший повод взять у Кочергина реванш: их то скрытая, то явная конфронтация с Кувариным длится, по-моему, по сей день и не имеет шансов окончиться при жизни.

Но главной причиной атаки на "Розу и Крест", на тот момент частично поддержанной директором, было, мне кажется, исторически сложившееся, корневое и в общем совершенно естественное нежелание русского мастерового делать лишнюю работу.

- Вы же договаривались, что спектакль ничего не будет стоить, - сказал Куварин, не глядя на меня.

И тут произошло чудо. Вопреки ожиданиям атакующих, Гога развернулся на сто восемьдесят градусов и принял нашу сторону.

- То есть как это спектакль ничего не будет стоить? - грозно переспросил он, глядя поочередно то на директора, то на завпоста. - Кто это вам сказал?..

В некотором замешательстве, однако и не без твердости в теноре, Суханов ответил:

- Это мне сказали вы, Георгий Александрович.

Куварин подтвердил:

- и мне...

Но Товстоногов не дал им опомниться.

- Да, - страстно сказал он, - мы договорились, что не покупаем ничего нового!.. Но это вовсе не значит, что ничего не будет сделано!.. Разве вы не понимаете, что придет зритель, и нужно ему показать СПЭК-ТАК-ЛЬ, а не халтуру!.. Если у Кочергина есть десять позиций, это значит, что он отнесся к делу всерьез!.. А если он отнесся всерьез, значит, и мы должны подойти серьезно и эти десять позиций ему дать!..

Гога молотил их железной логикой, и ему не потребовалось дополнительных аргументов. На моих глазах с Кувариным и Сухановым происходило чудо преображения, и, начиная со второй фразы монолога, они принялись согласно и дружно кивать ему в такт.

- Ну, да, - сказал Куварин,- конечно, работа будет сделана. - И предположил: - Ведь она будет засчитана на спектакль?..

- Разумеется, - удовлетворенно подтвердил Товстоногов и добавил: - Ведь если бы цеха не делали этого, они должны были бы делать что-то другое!..

- Конечно! - сказал Суханов.

- Вот видите, - сказал Гога, и, действительно, все увидели все гораздо яснее и как бы заново...

Оказалось, что у Володи даже есть наготове отличный план.

- Я думаю так, - сказал он, - 25 октября на Малой сцене пройдет последний спектакль, после чего мы разбираем старый станок и делаем новый, для "Розы и Креста". А когда театр вернется из Венгрии, можно будет уже до самого выпуска репетировать на новом станке.

Видя, что сопротивление полностью подавлено, Гога сменил тон и доверительно сказал директору:

- В министерстве как раз хвалят нас за то, что к блоковскому юбилею у театра будет свой спектакль.

- С кем вы говорили? - заинтересованно спросил Суханов.

- Только вот стол, - озабоченно сказал Куварин.

- Ну, что же? - живо переспросил его товстоногов.

- Свободен стол только из "Цены", - задумчиво продолжал Володя. - Но на нем же нужно лежать, - и впервые за всю сцену посмотрел на меня.

Тут, наконец, и я подал голос:

- Меня устроит тот стол, который устроит Кочергина. - Моя скромность просто не имела границ. - Кажется, стол из "Генриха" подошел бы. Его можно покрыть скатертью, а если будет длинен...