«Зона свободы» (дневники мотоциклистки) - Майя Новик

Сначала мы разбирали мой мотоцикл и по ходу дела отмывали его от грязи. Потом стали его переделывать. Вернее, Алексей говорил, что он будет делать, а я только уважительно внимала и, как могла, помогала. Мы сняли с мотоцикла бак и крылья, наверное, целую неделю зачищали поржавевшие места, шпатлевали, потом затирали шпатлевку и краску. Когда детали стали похожи на гладкое пасхальное яичко, Алексей отнес их в гараж к Денису. Тот оказался кудесником, и бесплатно, быстро и очень качественно покрасил детали обычным пылесосом. Краску они выбирали вместе, взяли, наобум, банку «Тиккурилы». На банке было написано — «Босфор».

Цвет оказался странным — неожиданно насыщенным, ярким, он напоминал мне глубокое, синее море.

Потом мы опустили пониже уродливое, квадратное переднее крыло, купили и установили вторую пару поворотников и приступили к самому трудному: и на своем, и на моем мотоцикле Алексей хотел сделать сиденье «ступенькой». Основу он выкроил из картона, потом перенес все на лист металла, вырезал его, согнул, сварил в «Рембыттехнике», потом тоже самое сделал с моим сиденьем, и… всучил все это мне!

— Обшивай!

Эта была катастрофа! Я засуетилась и решила пожертвовать подушками от тахты. Все равно я её не складываю, значит, половина подушек мне не нужна. Тахта была изготовлена в далеком девяносто втором году неизвестными умельцами. Под коричневой дерюжиной оказалась очень полезная вещь — автомобильная резина для сидений. Я обычным лезвием вырезала нужные куски, взяла клей «Момент» и обклеила основу так, как нравилось. Не могу сказать, что все зависело только от моей фантазии. Алексей, как мог, все время старался развивать мое эстетическое восприятие мотоциклов, потому что в самом начале я ошибочно, как многие новички, считала, что мотоцикл может быть вот таким и вот таким, и при этом обязательно должен быть черным, но вскоре убедилась, что палитра цветов по-настоящему красивых мотоциклов гораздо шире, а ряд красивых моделей приближается к бесконечности. Алексей приносил мне мотоциклетные журналы, и мы часами читали статьи о самоделках и рассматривали хромированные тюнингованные мотоциклы, так что я «все сделала правильно». С обтяжкой обклеенной основы пришлось помучиться.

Дело в том, что шить я, конечно, умела, но в пределах школьных уроков труда. Я вытащила давно забытую в углу бабушкину ножную машинку в центр комнаты и к концу дня завалила все свободное пространство обрезками черного дерматина, подкладки и кусками синтепона. Выкройка не желала ложиться на основу, дерматин перекашивало, я сшивала лицевую и изнаночную стороны деталей, распарывала, снова сшивала, швы морщинило, а я ничего не могла с этим поделать. К концу дня я распорола себе ладони иглой, чертыхалась и разве что волосы на себе не рвала. Дело пошло на лад только через неделю. Зря Алексей дал мне на обшивку свое сиденье первым, как я ни старалась, но идеально у меня не получилось, дерматин морщинило. Второе сиденье, уже себе, я сшила более удачно.

Теперь дело встало за дугами безопасности. Ну да, это сейчас все просто, — пошел и купил. А тогда все было намного интереснее. Дуги решили сделать из нержавейки.

Чтобы её купить, пришлось дать объявление в газету. Обрезок трубы нужной длины и необходимого диаметра я приобрела у какого-то парня на остановке автобуса.

Трубогиба не было нигде, кроме как у слесарей жэка. Но Алексей уперся и решил не давать мне второго шанса испортить нержавейку. Свой первый шанс я использовала осенью. Я отдала трубу в жэк. Кривые и косые, согнутые «об коленку» дуги немым укором висели на стене гаража, каждый раз напоминая мне о том, что нельзя быть такой дурой! Тем более, нельзя платить за такое убожество деньги! После долгих поисков оказалось, что трубогиб есть на неизвестном и таинственном предприятии Востхиммонтаж. Предприятие располагалось на окраине города в «Седьмом» поселке.

Я взяла трубу, взяла дуги, снятые с «Соло», и поехала туда. В кабинете полупустого четырехэтажного здания управления толстые тетки-технологи быстро произвели расчет необходимых манипуляций, оценили работу и выписали мне пропуск.

В высоком шумном цехе я нашла нужного мне специалиста Василия Петровича, который, выслушав меня, махнул рукой:

— Зачем вам технологи! Дайте сюда, я все сделаю сам! Вот мой телефон, давайте, запишу ваш, как будет готово, созвонимся.

Через неделю он ждал меня у дыры в заборе. Я отдала деньги и взяла свой «товар».

Как тать, я кралась вдоль забора, громко хрустя снегом, в одной руке держа хромированные дуги от «Соло», а в другой — мои новенькие, ровненькие, родненькие дуги из нержавеющей стали. Мне хотелось их целовать. С перепугу я шарахнулась от мужчины в форменной кепке, который гулял возле гаражей с собачкой. Мужчина усмехнулся, поняв, почему у меня такой испуганный вид, а я, окончательно смутившись, по глубоким сугробам зарысила к автобусу, волоча за собой тяжелые дуги.

Еще нам пришлось повозиться с сумочкой для ключей. На «Соло» бардачок был устроен прямо на баке, я же менять бак не хотела, — все-таки лишний литр бензина мне не помешает. После долгих раздумий решили поместить «ридикюль» справа от сиденья. Алексей раздобыл металлическую коробочку из-под какого-то контрольно-измерительного прибора, я обшила её кожей, сделала клапан, Алексей прикрепил металлический замочек, и сумочка стала похожа на миниатюрный портфельчик. С помощью сложной системы ремней мы прикрепили её к раме так, чтобы она не смещалась во время езды.

В неё входил комплект рожковых ключей небольших размеров, отвертка, набор крепежа, свечной ключ, ветошь, нож, кусок камеры и много другой не менее полезной в дороге мелочи.

А потом Алексей сделал красивые ажурные спинки и багажники, а еще позже мне все это пришлось полировать… А потом он взялся за свой мотоцикл и решил выяснить, почему тот подъедает масло…

Ворота этого замечательного гаража вели на улицу Зеленую, а дверь и маленькое мерзлое окошко выходили в занесенный снегом огород, который охраняли две собаки — Мухтар и Бим. Будка молодого, похожего на овчарку Бима была сразу возле двери, а будка старого, мохнатого, умного Мухтара — возле калитки. Он охранял дом. За гаражом стояла теплая баня, в предбанник которой мы после работы ходили мыть руки. Алексей широким жестом зачерпывал алюминиевым ковшом ледяную воду из металлической двухсотлитровой синей бочки, сливал в умывальник, потом заходил в парную, выносил оттуда дымящийся ковш кипятка, добавлял, совал мне сухой жесткий обмылок. Умывальник звенел язычком, белая раковина покрывалась серыми разводами мыльной грязи. Отмыть «мазуту», то есть черную гаражную грязь, мне удавалось далеко не всегда. Она оставалась в мелких морщинках кожи, под ногтями и даже на лице. Алексей смеялся, заставляя меня смотреться в зеркало, и редко бывало так, чтобы лицо мое оставалось чистым. Отмывшись сам, Алексей совал мне вафельное полотенце, несколькими движениями ополаскивал раковину от черных пятен грязи и вел меня в дом, отогреваться.

Шагая по деревянным, расчищенным от снега трапам, я видела зеленый туалет за баней, за ним в перспективу уходила большая стеклянная теплица. Заметенное снегом картофельное поле на задах было обнесено стареньким деревянным забором, через который виднелся недостроенный кирпичный коттедж, стоявший уже на самом берегу Китоя. Дальше, за снежным потоком реки, были только серые голенькие тополя, выстроенные в ряд у того берега, да пепельный лес за ними. Но дальний берег Китоя можно было рассмотреть только в выходные дни. Обычно, в будни, я в сумерках тихонько проскальзывала в гараж через ворота, а в огород попадала только тогда, когда на улице окончательно темнело.

Пройдя по трапу, мы открывали калитку и попадали в маленький дворик, со всех сторон обнесенный заборчиком. Алексей держал Мухтара в будке, пока я проходила в дом. Первая шаткая дверь на веранду была затянута сеткой, открыв вторую, я оказывалась на темной, промерзлой веранде, здесь стояли старенький низкий сервант и такой же бывалый холодильник, вдоль стены покоился дряхлый тяжелый диван, на котором были свалены ненужные вещи. С одной стороны были оштукатуренные бревна, с другой — заиндевевшие стеклины окон. Мне всегда, в любой мороз, казалось, что на веранде холоднее, чем на улице, даже если на улице был сильный ветер. Не знаю, с чем это было связано, может, с тем, что здесь всегда было темно и остро пахло погребом, землей, мышами и соленой капустой.

Алексей подталкивал меня вперед, но я, мучительно стесняясь его родителей, упиралась и оборачивалась к нему.

— Ну, иди первым… Ну что ты, в самом деле…

— Давай, давай, чего ты боишься, они не кусаются.

Мне было очень стыдно смотреть ему в глаза, но поделать с собой я ничего не могла.

Они не кусались, это было верно, но и особой радости по отношению ко мне не испытывали, а испытывали какое-то неприятное недоумение, совершенно не понимая, как себя вести по отношению ко мне, и нужно ли вообще как-то себя вести. Они не разговаривали со мной, и все мои попытки разговорить их вызывали приступы всеобщей немоты. Все испуганно замолкали, заслышав мой голос, и тишину нарушал только громко работающий телевизор. Может быть, я задавала не те вопросы? Я спрашивала их о предстоящих выборах, о политике мэра, о том, что они думают по поводу новых законов. В общем, все те вещи, о которых можно поговорить практически в любой компании, независимо от образованности участников беседы и их политических убеждений. Наверное, нужно было говорить об озимых и рассаде, но ни в озимых, ни в помидорной рассаде я ничего не понимала. По-моему, они смотрели на меня с некоторым ужасом: в растянутом свитере, старых джинсах, худая, черноволосая, с черными горящими глазами, с перемазанными в «мазуте» руками, на четыре года старше их сына, к тому же какая-то журналистка, — они не воспринимали меня, да и не могли воспринимать, как подругу Алексея.