Забвение пахнет корицей - Кристин Хармель

Я смотрю на часы.

– До захода солнца еще почти два часа.

– Значит, у нас еще масса времени.

Мы с Анни укутываем Мами в теплую куртку, и через полчаса все втроем отправляемся на побережье. Мы решаем ехать к устью Пейнс-Крика – мое любимое место, здесь я еще школьницей обожала вечерами смотреть на уходящее за горизонт солнце. Здесь, чуть западнее Брюстера, пляж тихий и малолюдный. Если осторожно взобраться на валуны, там, где ручей впадает в залив Кейп-Код, то открывается потрясающий вид на пылающее на закате небо.

По пути мы останавливаемся – по предложению Анни – и заказываем роллы с лангустом и картофель фри в «Доке Джо», малюсеньком ресторанчике, который существует здесь, на взморье, еще дольше, чем наша кондитерская. Летом люди приезжают сюда за много миль и на солнцепеке выстаивают минут по сорок в очередях за их роллами. Но сегодня, под вечер буднего дня в мертвый сезон, мы здесь, к счастью, единственные клиенты. Мы с Анни ушам своим не верим, слушая, как Мами, заказавшая себе жареный сыр – лангустов она никогда не любила, – совершенно внятно рассказывает, как они с дедушкой в первый раз взяли сюда маму. Та была еще совсем маленькая и все удивлялась, зачем глупые лангусты приплывают сюда, к Джо, если знают, что из них могут наделать сэндвичей.

До пляжа мы добираемся, когда края неба уже начинают пылать. Солнце висит низко над заливом, перистые облака обещают великолепный закат. Взявшись за руки, мы втроем потихоньку движемся по пляжу, Анни идет слева от Мами, я – справа со складным стульчиком под мышкой.

– Ты как, не устала, Мами? – ласково спрашивает Анни, когда мы проделываем примерно полпути. – Может, остановимся, отдохнем немножко, хочешь?

Оглядываюсь на дочь, и сердце у меня подпрыгивает. Она смотрит на Мами с такой заботой и любовью, что я внезапно понимаю: все происходящее с ней – действительно временно. Это все та же Анни, которую я знаю и люблю. А значит, я не все до конца испортила. Значит, моя девочка – такая же, как прежде, благородная, достойная, она всегда оставалась такой, даже несмотря на то что дерзит мне время от времени и вроде бы ненавидит меня.

– Я прекрасно себя чувствую, дорогая, – бодро отвечает Мами, – и намерена добраться вон до тех камней, пока солнце еще не зашло.

– Зачем? – после паузы интересуется Анни.

Мами долго молчит, и я уже решаю, что она не слышала вопроса Анни. Но после паузы она все же отвечает:

– Я хочу запомнить этот день, заход солнца и вас, мои девочки. Знаю, мне осталось не так уж много дней, похожих на этот.

Анни бросает на меня встревоженный взгляд.

– Что ты, Мами, у тебя их будет полно! – говорит она вслух.

Бабушка пожимает мне руку, и я ласково улыбаюсь ей. Я-то понимаю, о чем идет речь, и мне ужасно больно от того, что она тоже все понимает.

Бабушка обращается к Анни.

– Спасибо, что ты так веришь в меня, – благодарит она. – Но что поделать, у Бога могут быть другие планы.

Девочку ранят ее слова. Анни отворачивается и смотрит вдаль. Правда наконец начинает открываться и ей, и от этого сердце у меня ноет еще сильнее.

Вот мы и добрались до валунов. Я раскладываю прихваченный из багажника стульчик, мы с Анни усаживаем на него Мами.

– Посидите со мной, девочки, – просит она, и мы устраиваемся на валунах по обе стороны от нее.

В молчании мы глядим на горизонт – там солнце медленно опускается в воды залива, окрашивая, прежде чем совсем исчезнуть, небо в оранжевый, потом розово-сиреневый, пурпурный и синий цвет.

– Вон она, – нарушает молчание Мами и показывает куда-то, где над самым горизонтом в наступивших сумерках мерцает яркая звездочка. – Вечерняя звезда.

Я тут же вспоминаю сказки, которые она мне рассказывала в детстве, о принце и принцессе из далекой страны. В этих сказках принцу пришлось уйти на войну и сражаться со злыми рыцарями, и он поклялся принцессе, что в один прекрасный день найдет ее, потому что их любовь никогда не умрет.

Погрузившись в воспоминания, я вздрагиваю, услышав негромкий голос Анни:

– «До тех пор, пока в небе светят звезды, я буду тебя любить». Помнишь? Так говорил принц в историях, которые ты мне всегда рассказывала.

Мами поворачивается, чтобы посмотреть на правнучку. На глазах у нее слезы.

– Ты права, – чуть слышно соглашается она.

Она сует руку в карман и вынимает кусок пирога, который попросила меня принести из кондитерской. Квадратик помялся, а корочка с узором в виде звезды раскрошилась. Мы с Анни переглядываемся.

– Ты прихватила с собой пирог? – осторожно спрашиваю я. Мне не по себе – неужели снова началось?

– Да, родная, – ответ звучит вполне ясно и осмысленно. Мами внимательно рассматривает свой кусочек пирога, а свет на небе тем временем начинает бледнеть. Я уже хочу предложить двигаться к машине, как она добавляет: – Знаешь, а ведь печь этот пирог меня научила моя мама.

– Я не знала, – откликаюсь я. Она кивает.

– Мои мама и папа держали кондитерскую. Неподалеку от Сены – это река, на которой стоит Париж. Я работала там девчонкой – совсем как ты, Анни. Совсем как ты в детстве, Хоуп.

– Ты раньше никогда не рассказывала о своих родителях, – говорю я.

– Я очень о многом вам не рассказывала, – отвечает она. – Думала, что так я защищаю вас, защищаю и себя. Но теперь я теряю память, и мне вдруг стало страшно. Я испугалась, что если сейчас вам обо всем этом не расскажу, оно исчезнет навсегда, и это будет непоправимо. Настало время вам узнать правду.

– Ты о чем, Мами? – Я слышу в голосе Анни обеспокоенность. Девочка смотрит на меня, и я понимаю: она думает о том же, что и я. Разум Мами снова начинают заволакивать облака.

Прежде чем я успеваю произнести хоть слово, Мами начинает отламывать кусочки от пирога и бросает их в океан. При этом она что-то тихо шепчет, так тихо, что я почти не могу различить слов в шуме волн, набегающих на каменистый берег.

– Мами, что это ты делаешь? – спрашиваю я как могу спокойно, пытаясь не выдать охватившего меня волнения.

– Ш-ш-ш, детка, – отвечает бабушка, продолжая бросать кусочки в воду.

– Мами, что ты там говоришь? – вступает Анни. – Это ведь не французский, нет?

– Нет, дорогая, – как ни в чем ни бывало откликается Мами. Ничего не понимая, мы переглядываемся с Анни, пока бабушка кидает в волны кусочек за кусочком. Покончив с этим, она берет нас за руки. – Он опять умилосердится над нами, изгладит беззакония наши, – громко и отчетливо произносит она по-английски. – Ты ввергнешь в пучину морскую все грехи наши[2].