Совок 10 (СИ) - Агарев Вадим

«И ты, Брут!» — чуть было с досадой не выплюнул я, наполняясь столь неестественным и неуместным в этот ранний час, раздражением. Мне уже порядком начинала надоедать вся эта чертова игра в ритуальные иезуитские шахматы. В том числе и в межполовые. Мало того, что на службе ни дня не обходится без нанайской борьбы под пыльным ковром! Так еще и в личной жизни все, кому не лень, почему-то плющат на меня своё жало и мешают мне жить.

Делать было нечего и надо было налаживать отношения с этой, понапрасну злобствующей на меня, барышней. У них, у этих молодых барышень, игра гормонов и своё особенное понимание об отношениях полов. Вот только выкручиваться из придуманных ими драм и трагедий почему-то приходится мне. Независимо от того, кто из нас был категорически неправ и у кого из нас в организме торжествует ПМС.

Если бы мне на самом деле было двадцать с небольшим, то добром наш сегодняшний завтрак никак не закончился бы. Я бы, наверное, ответно закусился со злобствующей мамзелью. И начал бы исступлённо доказывать ей свою сермяжную мущинскую правоту. Но мне, к счастью, не двадцать три и устраивать коровью корриду я сейчас точно не буду. Я стар и мудр, а потому хорошо знаю, что женщины созданы не только на погибель человека. Иногда они могут приносить венцу природы и некоторую радость. Наивно прозываемую в народе любовью и счастьем. И главное тут, это наработать объективное понимание их рефлексов на извечные мужские глупости. Ну и хотя бы минимально разобраться в разноцветных клавишах их душевного пианино. Впрочем, второе, это, скорее всего, из области невозможного. Которое временами возможно. Во всяком случае, именно так считает один музыкальный пидарас из моего прошлого времени.

— Что ж ты, душа моя, так безжалостно меня вчера обломила? — задал я в напряженную спину Натальи Сергеевны свой сакраментальный вопрос, — А ведь я, чувствами трепетными к тебе переполняемый, как самый последний лох на такси потратился! Ползарплаты отдал, к тебе устремившись! Я, можно сказать, на крыльях любви к тебе летел! А, что здесь увидел⁈ Захожу, а ты тут вовсю храпишь!

Стук ножа по доске умолк. Вся, в нужных местах рельефная фигура моей прокурорской подруги, вдруг словно закаменела. Вот и славно! Значит, нужной реакции я почти добился. Но надо продолжать. Психику Натальи следует уравновесить, а уж только потом успокоить.

— Нехорошо, Наташа! Мы же договаривались! Я к тебе с любовью, а ты тефтелей накушамшись, нос в подушку уткнула и спать завалилась! А где же романтизм, где чувства твои возвышенные? Уж ты, как хочешь, а мне очень обидно от такого ко мне твоего отношения!

После этих слов, стремительная мадемуазель Копылова развернулась на пятках менее, чем за полсекунды. Ножа из правой руки так и не выпустив. В течение непродолжительного времени я раза три с удовлетворением успел кивнуть головой. Частично соглашаясь таким образом с характеризующими меня эпитетами. И, чего уж тут греха таить, эпитетами ёмкими и достаточно точными. Но все три раза нецензурными. На второй минуте прокурорша выдохлась и начала повторяться в ругательствах.

— Надо же, а ведь с виду ты выглядишь вполне приличной девушкой! — с печалью в голосе и во взгляде, укорил я обессилено умолкшую Наталью Сергеевну Копылову. — Я и не думал, что ты такие слова знаешь! Слушай, а, может, мне твоему отцу на твоё поведение пожаловаться?

Обретя второе дыхание после моего упоминания о её дамских неприличиях и о папеньке, Наташа еще какое-то время радовала меня своими познаниями русского языка. Преимущественно, в его непечатных проявлениях.

Видимо, я не смог достаточно хорошо скрыть своего удовлетворения от удавшейся провокации. И пунцовая от возмущения девица уже не сомневалась в каком-то, еще непонятом ею плутовстве с моей стороны. А от этого она злилась еще больше. Выкрикивая в мою сторону забористые выражения, мадемуазель Копылова каждый раз в порыве гнева топала ножкой и возбуждённо размахивала руками. В одной из которых, к моему тревожному неудовольствию, всё еще был зажат кухонный ножик.

— Наташенька, солнышко, ты только не пукни от такой злости неправедной и так сильно тебя переполняющей! — ласково и по-дружески предостерёг я возмущенную до крайности комсомолку.

И тут же пожалел об этом. Задохнувшаяся от услышанного, молодая истеричка на секунду запнулась. Она еще больше покраснела, а потом неловко швырнула в меня нож. А следом и тарелку, подхваченную со стола.

Примерно догадываясь с самого начала, чем закончатся наши прения, я благоразумно стоял к ней не очень близко. И поэтому от неумело брошенного в мою сторону ножика легко уклонился. А тарелку и вовсе поймал левой рукой.

Думаю, что именно последняя неудача и подкосила непреклонную прокурорскую волю. Губы Натальи растянулись в слезливой гримасе, а еще секунду назад её привлекательное лицо, вдруг стало некрасивым. Разрыдавшись, девушка медленно опустилась на пол.

Убедившись в отсутствии колюще-режущих предметов на расстоянии вытянутой руки от буйной прокурорши, я подошел к ней и уселся рядом. Потом обнял её и притянул к себе. Время разбрасывать камни прошло. Теперь их нужно было собирать.

Уже имея достаточно хорошее представление об эрогенных зонах на прижатом к себе копыловском теле, я начал искать консенсус с его хозяйкой. Обстоятельно и без подростковой суеты.

Долго от моих ласк уклоняться Наталья Сергеевна не смогла. Да и не стала она это делать. Как и у всякой нормальной женщины, сгусток её смертельной обиды быстро поменял свою полярность. Теперь мне нужно было как следует поднапрячься и донести роскошное белое тело до недавно покинутого мною дивана.

— Что у тебя с Эльвирой? — уже отдышавшись и вырисовывая на моей груди наманикюренным ногтём пентаграммы, принялась за старое юная ревнивица.

Всё, как всегда. После бурного и качественного секса мне, существу разумному, хочется отдохнуть и забыться. И это нормально! Но у моей любимой барышни, как и у прочих лучших представительниц человечества, всё устроено наоборот. У неё, после активных физических упражнений, наступила обязательная часть программы, именуемая «А поговорить?».

— Не понимаю я твоих пошлых намёков! — попытался я прикинуться непроходимым придурком, отвечая сквозь усталую полудрёму.

— Всё ты прекрасно понимаешь! — с неожиданной силой повернула мою голову к себе настырная прокурорша, — Признавайся, ты спишь с ней? Отвечай, кто она тебе?!!

И да, я понял, что если Наталья сейчас не уймётся и еще раз с таким же усилием рванёт к себе мой мыслительный аппарат, то мой организм запросто может остаться без головы. Надо было как-то и хоть на время от неё отбрехаться.

— Ты чего мелешь, бесстыдница⁈ — пришла моя очередь и теперь уже я был полон праведного возмущения, — Ты со своей ревностью совсем умом тронулась? Как я могу с ней спать, если она мамка моя⁈

В, и без того, выбитом из колеи сознании прокурорши, всё окончательно смешалось и перемкнуло. Она резко уселась надо мной и вытаращила на меня свои лазурные глазищи. И сиськи, которые были не менее прекрасны. Хотя и не выражали не поддающегося описанию удивления.

— Не может этого быть! — со священной надеждой на обратное, сверкнувшей в её глазах, прошептала она, — Не было у Эльвиры никогда детей! Они и с мужем десять лет назад из-за этого развелись. Мне мать по секрету рассказывала!

— Это вы так с матерью думаете, а я вот он. Я есть. Я здесь, я везде, я всегда! — сонно отворачиваясь к стенке, уверенно возразил я, — Ты даже можешь меня потрогать, если не веришь!

Похоже, у меня получилось добыть себе отсрочку от бестактных вопросов на какое-то время и я удовлетворённо смежил веки, намереваясь дремануть еще часа полтора. Дергачев обещал позвонить, когда начнётся движуха. Но я полагал, что это случится ближе к обеду.

— Сволочь ты, Корнеев! — болезненный тычок в спину возвернул меня в реальность, — Она тебя в пятнадцать лет родила, что ли⁈ — голосом, полным горя и разочарования принялась крушить мою версию прокурорша.