Тайна города Света - Анна Михайловна Бобылева

только я коснулся пальцами ног воды, световая волна выросла передо мной, являя мне мое отражение. Глаза рептилии смотрелись на фоне искр безобразно, но они были частью меня, и я принимал в себе это. Позади выросла еще одна волна, касаясь моей спины и обжигая. Я затаил дыхание, сердце пропускало удары. И тогда мне показали спираль, испещренную грубыми, расползавшимися в разные стороны элементами, прогрызавшими себе дорогу сквозь свет.

– Это ты! В этом нет твоей вины! – раздался у меня в голове певучий голос. – Чего хочет твоя душа, Амарант?

– Я хочу познать любовь… – прошептал я, вспоминая лицо Лейлы.

Волны заколебались и схлопнулись. Это было больно, и походило на то, как если бы меня резали живьем на куски. Я орал во всю глотку, пока искрящаяся живая вода проникала в каждую мою клетку и выворачивала ее изнутри. Я плакал, не сдерживая своих слез. А меня все крутило между этих двух волн, закручивая в подобие вихря прямо над озером.

Кажется, я начал терять сознание, боль затихала. А потом вода возвратилась в озеро, и я упал вместе с ней, подгружаясь в нее с головой. Я парил где-то высоко, и меня окружали световые сферы. Они передавали мне импульсы, наподобие небольших молний, в которых содержалась информация. Я понимал, что это важно, и запомнил момент, приберегая его на поверхности своей памяти. А после оказался свидетелем драмы. На берегу моря разрешилась от бремени молодая унда. Она была моей бабушкой, но я ни разу ее не видел. У мамы было это воспоминание, но она не любила о нем говорить, и теперь я понимал почему.

Мой дед был «искрой». Рыжеволосый А’ргос[6]. Это все, что мне было о нем известно. Мама сама собиралась раскрыть тайну его происхождения, но после перелета на Люмиус узнала о беременности. До последнего она надеялась, что моим отцом является Дон – минимус, которого она любила. Но я был сыном другого существа. Во время попытки ящеров захватить власть на Земле, ее изнасиловал один из них – Лазарь. Мама прошла через боль и унижение, стойко вырывая из своего сердца то время. Но вот беда, у ее сына проявилась ДНК, которую она ненавидела. Нет, Ханна любила меня всегда. Я чувствовал ее эмоции, читал мысли, и ни разу мать не испытала ко мне жалости, вины или отвращения. Дон смирился. Он растил меня, как отец. Жаль, что я его разочаровал своей бесчувственной выходкой, за которую и был изгнан с планеты.

В видении Аргос и Мирна любовались моей мамой. Он предлагал Мирне уехать, но она боялась гнева своей королевы. Королева Делия изменилась, все больше походя на своего покойного отца. А он когда-то поглощал другие виды из-за одержимой идеи вернуть мать Делии. Мирна опасалась, что королева о них узнает. Она родила Ханну втайне и надеялась сохранить секрет. Королева Делия возникла из морских глубин и лишила Аргоса жизни. Мирна умоляла ее пощадить дитя, но Делия была непреклонна. И тогда за нее вступилась мать королевы, не так давно возродившаяся, как это было принято у этой расы. Делия отступила, велев Мирне не возвращаться домой под страхом смерти.

Я смотрел на свою разбитую горем бабушку, зная, что королева была ее возлюбленной до того, как она встретила Аргоса; и что она металась между ними, словно между двух огней, не зная кого выбрать; и что выбрала бы Делию, потому что боялась за Аргоса и дочь. Ей здорово досталось. Видение растворялось, но я знал, что будет дальше: она отдаст девочку людям и станет отшельницей на долгие годы.

После перелета мама часто вспоминала о Мирне. Она скучала по ней. А я слушал истории о могущественных существах с хвостами и ядовитыми шипами, и так мечтал быть на них похожим, что в шесть лет у меня проявилась необычайная для минимусов и магнусов скорость. Вихрем я врывался в зал правления во время совета, поднимая в воздух подолы балахонов, и только мать могла меня остановить, каким-то непостижимым образом хватая за ухо.

Я улыбался своим воспоминаниям, а потом меня перебросило в другое, жуткое время, запрятанное в глубинах моей памяти.

Я прибыл на землю в капсуле. Приземлившись в лесном массиве, я скитался в поисках еды, как дикое животное. От ярости у меня отключились мозги, и я рвал когтями животных на куски. Это было то время, когда звериная часть полностью завладела моим существом, и только мои глаза и память принадлежали мне самому. Страдали от меня не только животные, но и люди, пока однажды я не оказался у ручья.

Журчание успокаивало мне нервы. Я находился в полудреме, струйки воды бежали по моему лицу и шее, и вновь продолжали свой путь где-то еще. Я открыл глаза и увидел силуэт маленькой девочки. У нее были волнистые темные кудри и большие карие глаза. Девочка с любопытством меня рассматривала. Одним своим видом она что-то затронула во мне, и я отогнал зверя. А когда смог подняться, ее уже не было.

Вот и сейчас я слышал журчание того ручья и отдаленные голоса:

– Он опустился в озеро вечности?! И еще жив?! Это настоящая удача!

– Живучий гад!

– Прекратите! Я сама им займусь!

– Хорошо, Орра!

Она приподняла мою голову, оттянула мне веки, рассматривая зрачки, и я на мгновение увидел ее размытую физиономию, перепуганную до смерти. Орра чем-то гремела, и мне это не нравилось.

– Приготовься, ящер! Это будет больно! – скомандовала она, и что-то пронзило мне грудь.

Я взревел, в комнате раздался оглушительный треск, и острый предмет сам выскочил из моего тела. Орра свалилась с койки. Поймав нужный фокус, я схватил подвернувшуюся под руку тряпку и прижал ее к ране, из которой теперь сочилась зеленая жижа.

– Что с тобой случилось? – пискнула женщина.

Я не понимал, о чем она говорит. Орра указала на зеркальную поверхность стены. Я поднялся и подковылял к ней. Мои глаза больше не были глазами ящера: в них перетекали сгустки огненного искрящегося цвета. Я пожелал, и они стеклись в центр, создавая подобие человеческого зрачка. Но в отличие от человека он будто горел огнем, источая вовне еле видимый свет. Мои волосы на висках стали седыми, но в них присутствовали и огненные вкрапления. Орра подошла сзади и указала пальцем на мою шею, из которой торчал острый гребень, спускавшийся по позвоночнику до поясницы. Он был какого-то странного серебристого цвета, тоже искрил, и будто замораживал прилегавшую к нему кожу.

– Что за… – коснулся я гребня, и замораживающий холод тут