Всего превыше - Елена Катасонова

- Завтра с утра, - заговорила Марго, и ее черные глаза велели молчать, соглашаться, - Жан займется своими делами.

- Какими? - насторожился Пьер.

- Главными! - Марго даже топнула маленькой ножкой. - Полетит в Москву, за своей Лизой.

Пьер редко терялся - в этой жизни ему, чернокожему, приходилось за все биться насмерть, - но когда так говорила Марго...

- А учеба? - только и спросил он. - Ты хотел лететь на каникулы, кажется?

- Не стану я ждать каникул, - чуть слышно - не от страха перед отцом, а от того отсутствия сил, какое овладевало им все больше и больше, - сказал Жан. - Ничего у меня без нее не выходит.

- Так заведи себе подружку, - покосившись на Марго, не очень уверенно посоветовал Пьер.

- Не получается! - тонко закричал Жан. - Мне скучно со всеми, я не знаю, о чем говорить!

Отец тяжело опустился на стул.

- Черт его знает, - он и не заметил, как повторил словцо Марго, только что им осужденное, - что такое есть в этих русских девушках? Они ведь и одеваются плохо, и не имеют косметики...

Жан невесело рассмеялся:

- Косметика... Ах, папа...

- Что - папа?

- Первое время я просто глаз не мог от них отвести - такие они красивые. А потом узнал Лизу... Ну ты видел же фотографию!

- Да, хороша, - нехотя согласился Пьер.

- А какая умная, добрая и... - Жан запнулся, но сказал все-таки, нежная, бескорыстная...

- Да уж, - недоверчиво пробурчал отец. - Хотя, пожалуй...

- Что?

- Отказаться от Парижа... От такой семьи, как наша... Может, она расистка?

- Нет! - вскинулся Жан, потому что была, была доля правды в словах отца. - А богатство... Она о нем и понятия не имеет... Там все по-другому, этого даже не объяснить... Так я полечу?

Он спросил робко, с надеждой. Конечно, на его стороне была мать, но решал все отец.

Марго все так же - серьезно, смело, решительно - смотрела на мужа, и он понимал, что она знает что-то такое, чего ему не понять.

- Лети, - пожал Пьер плечами. - Только потом не жалуйся.

- На что?

- А на то... - Пьер старался не смотреть на жену: она приказывала ему молчать. - Вот поссоритесь...

- Почему мы поссоримся?

- Все ссорятся, - объяснил отец. - Поссоритесь, да и назовет она тебя черномазым. Тогда не жалуйся. Ты ведь пока не знаешь, как это больно.

- У них, в Союзе, нет никакого расизма, - горячо заговорил Жан, откуда-то вдруг взялись силы.

- Потому что нет негров, - засмеялся отец. - А вот скажи: антисемитов там тоже нет?

Это был удар ниже пояса - про антисемитизм в России все знали, - но Пьер пытался спасти, вразумить сына!

- Антисемиты есть, - неохотно признал Жан. - Но Лиза...

- Знаю, знаю: кто угодно, только не Лиза, - усмехнулся Пьер. - Когда влюблен...

Он помолчал, походил по комнате, не глядя ни на жену, ни на сына.

- Да я ж сказал - лети...

Жан вскочил со стула, лицо его расцвело улыбкой, глаза сияли. От недавней подавленности не осталось и следа.

- Так я ее привезу? - живо, энергично заговорил он. - Только знайте, мы там поженимся, иначе ее не выпустят. А здесь, в Париже, обвенчаемся.

- Ну, раз иначе не выпустят... - окончательно сдался Пьер. - Раз берешь на себя такую ответственность... Ведь католики женятся один раз, не забыл? Хотя какой ты католик... Все вы, молодые, отошли от веры. А она, Лиза твоя, - католичка?

- Не знаю, - испугался неожиданно возникшего препятствия Жан.

- Они там все атеисты, - пришла ему на помощь мать. - Так им велят, и они не смеют ослушаться. Так?

Она вопросительно взглянула на сына.

- Не очень так. - Жан с благодарностью смотрел на мать. - Не все атеисты. Старушки, например, ходят в церковь. И некоторые молодые - тоже. Но комсомольцы - нет.

- А ты ходил в церковь? - строго спросил отец.

Жан опустил голову. Врать не хотелось.

- Ну что ты к нему пристал? - вступилась за сына Марго. - Он учился... Знаешь, какой там трудный язык?.. Пошли-ка лучше ужинать. Устал? Проголодался?

Как она могла забыть старую, всем известную истину: мужчину нужно сперва накормить.

Она повела Пьера ужинать.

- Оставь мальчика в покое, - шепнула по дороге. - Ему и так трудно.

- Всем трудно, - справедливо заметил Пьер.

- Нам - уже нет, - возразила Марго.

- Только в этом плане, - не мог не согласиться со своей мудрой женой Пьер. - Но у нас есть другие проблемы, и поглавнее, чем у нашего дурачка.

- У каждого возраста свои проблемы самые главные...

Пьер собрался поспорить, но тут в дом ворвалась Марианна, сбросила с плеч рюкзачок, крикнула всем: "Салют!" - и, как всегда с ее появлением, стало шумно и многолюдно. Словно не одна девчонка в мини-юбочке и белой кофточке вернулась из коллежа, а целая ватага подростков влетела, как стая растревоженных птиц, в чинный, благопристойный дом.

Марианна с ходу врубила джаз - в своей комнате, но на полную мощность, - с типично французской живостью затараторила с подругой по телефону, легко коснулась губами щек отца, матери, брата и, схватив что-то вкусное со стола, умчалась по каким-то своим неотложным делам.

- Эй, - повернулась она ко всем у порога, и короткая юбочка веером разлетелась вокруг стройных ног, - так вы его отпускаете? Имейте в виду, что я - за!

Откуда она-то знала? Спросить никто не успел: Марианна исчезла.

- А обед? - безнадежно крикнула вслед мать.

- Мы в пиццерию! - донеслось уже с улицы.

- Кто это - мы?

Суровое лицо Пьера смягчилось: он обожал младшую дочь.

- О Боже, - протянула Марго, - за Марианну-то хоть не волнуйся! Еще успеешь... Хорошо, что она не знает бедности. Знаешь, как богатая девочка писала сочинение о бедной семье? "И папа был бедным, и мама была бедной. И шофер у папы был бедным, и шофер у мамы был бедным. И даже повар у них был бедным..."

Марго засмеялась, а Пьер с нежностью улыбнулся. Что-то давнее, юное напомнила ему Марианна. И как она похожа на мать! Только Марго, когда он встретил ее в мастерской у своего друга-художника - Пьер с юности увлекался живописью, - была, пожалуй, еще красивее.

- Жан, к столу, - строго сказала Марго, скрывая страх, неуверенность: исхудавший, несчастный Жан неизменно отказывался.

Но на этот раз разве мог он сказать "нет"?

- Поезжай, - в третий раз повторил отец, думая о себе и Марго. Похоже, это и в самом деле любовь. Нельзя от нее отказываться. Будешь потом всех нас корить...

Он приоткрыл белую фарфоровую супницу, стоявшую посреди стола.

- О-о-о, луковый суп... Ешь и беги оформляй визу.

Так решили свободные люди в свободной стране, наивно полагая, что главное - принять решение. Ну, еще деньги. А так... До Москвы лёта - всего ничего, а в Москве ждет Лиза, тоже скучает. И даже строгая сибирская мама смирилась. Так, во всяком случае, понял из последнего письма Лизы влюбленный Жан.

Ах, дети, дети! Уж лучше бы они не писали друг другу! Или хоть не обсуждали бы свои грандиозные планы на будущее. А Жан, дурачок, однажды наклеил на конверт марку с портретом, как вы думаете, кого? Аденауэра! Того самого, кто спал и видел, как бы это ему поглотить ГДР, слить два немецких государства воедино, приблизить НАТО к границам Союза да и разжечь третью мировую войну! Так писала газета с гордым названием "Правда", так вещало московское радио.

Письма туда-сюда до поры до времени доходили. Но - прочитывались. Серьезные люди в скучных, дорого обставленных кабинетах, получая за это большие (по советским понятиям) деньги, изучали послания смешных наивных ребят и делали серьезные выводы. Короче - визы Жану не дали.

- Почему? За что? Как они смеют? Что я такого сделал?

Жан плакал, кричал, бегал по комнате, а за ним, с трудом поспевая, бегала мать. Потом позвонила Пьеру, и он примчался: такого голоса у Марго не слышал со времен той давней истории с секретаршей.

- Успокойся, прекрати, будь мужчиной! - пытался остановить он истерику сына. - Ты же знаешь, какие у меня связи... Я уверен, что смогу... Да замолчишь ли ты наконец?

- Папа, папочка, прошу, умоляю! - рыдал Жан. - Ради Бога! Помоги, помоги, помоги!

- Помоги ему, Пьер. - Марго печально взглянула на мужа. - Мальчик так мучается.

- Я же сказал, помогу, - набычившись, сжав кулаки, заверил свою команду Пьер. - Он не шпион и не враг, это какое-то недоразумение. Сейчас же звоню Жерару. Только не мешайте!

- Конечно, конечно, - благодарно сжала ему руку Марго.

Но Пьер не смог ничего. И друзья его не смогли: ведь решала все не французская сторона. А русские уперлись так, что французы просто разводили руками. Казалось, непоправимый ущерб будет нанесен великой державе, если французский паренек увезет из Москвы русскую девушку Лизу, если эти двое будут счастливы (или несчастны) не в Москве. Заодно и письма туда-сюда приходить перестали. И с Москвой не соединяли часами, а если соединяли, то шумы, треск, щелчки ничего не давали понять, ничего невозможно было расслышать. Да и что изменилось бы, если б ребята друг друга услышали? Ничего ровным счетом.

Стояла зима. Снег выпал в Париже. А Жан все метался, на что-то надеясь, веря в какую-то там справедливость. Мать утешала, бранила, взывала к разуму. Тщетно! Пришлось снова отвлечься от важных дел Пьеру. Он подумал, подумал, порылся в бумагах, нашел старую визитную карточку, позвонил - как ни странно, телефон оказался прежним, хотя адрес сменился, - обо всем договорился и вручил визитку жене.