Майдан в России. Как избавиться от пятой колонны - Владимир Большаков

Третья сила

Есть ли третья сила в этом противостоянии? Она пока существует подспудно, скрытно, в стадии, напоминающей формирование бабочки в куколке. Процесс этот вполне может ускориться в результате столкновения сторонников двух вышеупомянутых вариантов развития, каждый из которых, по сути дела, тупиковый. Более того, когда начинаешь изучать источники накопления капиталов, как основных персонажей путинского режима, так и окружения Медведева, неизбежно приходишь к выводу, что и в том, и в другом случае все ими нажитое – украдено или приобретено на взятки, что, по сути дела, одно и то же. И та и другая группировки сохранят в России воровской режим, только под разными вывесками. Понятно, что русский народ не станет особо разбираться в том, кто они – диктаторы-государственники либо западники-либералы, т. к. для него они, прежде всего, воры, а потому он, в конечном итоге, отвергнет и тех, и других по шекспировскому принципу: «Чума на оба ваши дома!». Народ будет искать третий путь и третью силу. Но в рамках нынешнего политического истеблишмента путинско-медведевской Эрефии этого пока нет. В России только начинает формироваться новое левое движение, причем в рамках несистемной оппозиции. По идеологии и духу оно близко к тому движению нетрадиционной политической ориентации, которое родилось в 70-х годах в США, Западной Европе и Японии при выходе на политическую арену «новых левых» (См. об этом движении подробнее: В.Большаков. «Бунт в тупике? Очерки с идеологического фронта». М., «Молодая гвардия», 1973). Сточки зрения идеологии, это был своего рода гибрид коммунизма и либерализма, социал-демократии и анархии. Эта новая идеология возникла на базе социальной практики коммунистического государства, прежде всего СССР, и капиталистического рынка, на основе буржуазной демократии с ее правами человека и свободными выборами и коммунистической идеи распределения национального дохода и социальных благ по принципу уравниловки. Герои баррикад в Латинском квартале Парижа образца 1968 года принесли эту идеологию в политику французской социалистической партии и ряда партий Социнтерна в скандинавских странах. На практике государственного строительства эта идеология возобладала во Франции окончательно с подписанием президентом Франсуа Оландом в 2014 г. закона о 75-процентном налоге на всех, у кого доходы превышают 1 млн. евро в год. В Скандинавии это произошло еще раньше, прежде всего, в Норвегии и Швеции.

На всем пространстве бывшего социалистического содружества, включая Россию, в силу понятных причин, на первых порах после ликвидации коммунизма побеждало потребительское общество с его примитивными, но всем понятными ценностями. Но эта победа рыночников была кратковременной уже потому, что разочарование в ней наступило быстрее, чем разочарование в коммунизме.

Любопытно в этой связи рассказать о том прозрении, которое испытал один из основателей польского Комитета защиты рабочих (КОР), главного профсоюзного объединения, бросившего вызов коммунистической ПОРП, герой мятежей 1968 года Яцек Куронь. Он был одним из авторов стратегии профсоюза «Солидарность» (1980). С введением военного положения 13 декабря 1981 г. был интернирован, в 1982-м арестован по обвинению в попытке изменения государственного строя. После победы «Солидарности» на выборах и ликвидации социализма в Польше был депутатом Сейма, министром труда и социальной политики. На президентских выборах 1995 выдвигалась его кандидатура.

Но вот под конец жизни Куронь стал критически оценивать результаты рыночных преобразований не только в Польше, но и в Восточной Европе в целом. В 2001 году он заявил в одном из интервью: «Я хотел создать демократию, но не продумал, каким образом. И вот доказательство: я думал, что капитализм может реформировать сам себя, обеспечить, например самоуправление рабочих… Вот доказательство моей слепоты… Единственное, о чем я сожалею, – это о своем участии в правительстве. Мое правительство помогло людям принять капитализм». В последней своей речи в апреле 2004 он обратился к альтерглобалистам, протестовавшим против Всемирного экономического форума в Варшаве, со словами: «Это вам, мои дорогие друзья, предстоит совершить то, на что не способны нынешние политические элиты: создать новое понимание общественного сотрудничества, внедрить идеалы свободы, равенства и социальной справедливости». За что, как говорится, боролись, на то и напоролись. И это горький урок для всех, кто всерьез поверил, будто Запад был озабочен судьбами демократии в Польше, Советском Союзе и других странах Варшавского Договора.

Наблюдается ли подобнее прозрение в молодежной среде в России – ведь именно сегодняшним тридцатилетним предстоит решать, каким путем пойдет наша нация? Однозначно на этот вопрос ответить нельзя. Как-то, бродя по Сети, я наткнулся на статью в малоизвестном информационно-аналитическом издании «Интернет против телеэкрана», которая называлась «Ностальгия по СССР». Вот, что в ней говорилось о настроениях 30-летних граждан постсоветской России. Автор этой статьи считает, что у этой категории «Советский Союз стал ассоциироваться с государственным развитием, размахом, имперской мощью, а также со спокойной, стабильной и счастливой жизнью. «Это было время, – считают они, – когда не было безработицы, терроризма и национальных конфликтов, отношения людей были просты и понятны, чувства искренни, а желания незамысловаты».

Ностальгия по прошлому в различные эпохи оказывалась весьма мощной движущей силой общественно-политического развития. Например, возвращение социалистических партий во власть в некоторых восточноевропейских государствах уже в постсоветский период также во многом было вызвано ностальгией по советским временам. Нам представляется, что в современной России ничего подобного произойти не может. Поколение тридцатилетних слишком аполитично, слишком погружено в личную жизнь, чтобы оказать серьезную поддержку хоть какой-то политической силе. Несли неудовлетворенность собственной жизнью будет расти, это лишь еще больше подстегнет их политический абсентеизм. Вместо активных действий нынешние тридцатилетние выбирают тихую грусть о светлой поре своего детства, которая ушла безвозвратно.

Последнее поколение советской молодежи в целом было отмечено благодатной печатью глубокого безразличия к политике. Пока взрослые ломали советскую систему, а потом на ее развалинах пытались строить что-то новое, молодые люди занимались личными проблемами. Единственная сфера общественной жизни, в которой это поколение преуспело, – это бизнес. Именно поэтому среди них так много бизнесменов или менеджеров и так мало политиков или общественных деятелей.

Но желание связать безвозвратно ушедшее прошлое с безжалостным настоящим далеко не всегда может быть интерпретировано в русле политических акций. Ведь тоскуют не столько по социальному строю, сколько по плюшевым мишкам, казакам-разбойникам и первому поцелую в подъезде. Трудно представить себе революцию под лозунгом «Верните мне право кататься на велосипеде и быть счастливым!» Впрочем, в мае 1968-го французские студенты строили баррикады под лозунгами типа «Под мостовой – пляж!» и «Запрещается запрещать!».

Кажется, нынешние тридцатилетние, лишенные политических амбиций, видят проблему исторических перемен совершенно по-другому. Советский мир позволял им быть человечными, а современность – нет. После всех социальных катастроф XX века впервые становится понятно, что в любом политическом устройстве главной и единственно важной фигурой остается человек. И буйство потребительских инстинктов – такая же обманка, как и коммунизм, обещанный к 80-му году. У нас больше не осталось иллюзий, у нас больше нет ни одной надежды на то, что спасение человека придет откуда-то со стороны – от политики или экономики, не та к уж и важно.

Нынешние тридцатилетние, похоже, первое поколение русских людей, оставшееся один на один с собой. Без костылей идеологии, без волшебной палочки-выручалочки в лице Запада. И тут воспоминания о советском прошлом действительно начинают жечь душу беспощадным огнем зависти.

Для того чтобы ощутить собственную человеческую ценность, возможностей было мало, но все они были отлично известны каждому. Все знали, какие книги надо прочитать, какие фильмы посмотреть и о чем говорить по ночам на кухне. Это и был личностный жест, дающий удовлетворение и вселяющий гордость. Сегодняшнее время при бесконечности возможностей делает такой жест почти невозможным или по определению маргинальным. Человек оказался перед лицом чудовищной бездны самого себя, собственного человеческого «я», которое до сих пор всегда было удачно закамуфлировано проблемой социального запроса.

Поколение тридцатилетних лишилось права на привычное местоимение «мы».

Точнее было бы сказать – его лишили этого основного права, которое составляет основу русской идентичности. У Роберта Рождественского есть такое стихотворение: